— Я помню, — он коснулся темных исцарапанных пальцев. — Что ты здесь вообще делаешь?

— Сила. Слышишь?

— Я ничего не слышу, голова разламывается, — он сумел сесть. И пальцы перестали трястись, что было, несомненно, хорошо… очень хорошо.

Отлично даже.

Твою ж…

— Та. Другая. Твоя кровь. Путать.

— Ты про Миару? Да, с ней сложно, но она мне сестра. У тебя есть сестры?

— Нет.

— А братья?

— Нет.

— Не знаю, посочувствовать тебе или позавидовать.

Девочка фыркнула. Кажется, она не нуждалась ни в том, ни в другом. Но если ей верить, Миара-таки не удержалась, покопалась в его голове. А верить ли? Сестре или этой вот, темнокожей и черноглазой? Что Винченцо о ней знает?

Ничего.

И помощь её как бы не оказалась чем-то иным.

И…

Он потер виски.

— Я здесь. Хорошо. Теперь понимать. Понимать, почему тут. Боги вести. И привести. Сюда.

Девочка встала и подошла к двери, той самой, которую открывала баронесса. А вторую она видит?

— Ты видишь вторую дверь?

— Да, — она не обернулась. — Не трогай. Зовет, но не трогай.

— Почему?

— Там смерть.

— А за другой?

— Ключ, — она легонько толкнула дверь, и та отворилась. Без скрипа. И потянуло знакомой смесью затхлого воздуха, гнили и опасности.

— Стой, — Винченцо вскочил. — Там опасно. Да и смысла нет. Я спускался.

— Идем, — она подняла факел, слишком большой и тяжелый для ребенка.

— Послушай, я понимаю, что тебе любопытно, — боль почти унялась. — Но это действительно опасно. Мне потом было плохо. А я взрослый сильный человек.

— Дурак только.

— Может, и так. Но если что-то с тобой случится, то твой дикарь не обрадуется. И жених. Да и на самом деле нет там ничего, кроме песка и камня. Старый барон все засыпал. А расчищать не начали. На это нужно время.

Он повторял чужие слова и сам в них не верил.

— Идем, — девочка сказала это жестче. — Надо.

Что ему осталось?

Мелькнула мысль, что Винченцо всю жизнь подчиняется чужим приказам и, наверное, привык, если и вправду пошел.

К двери.

За дверь.

Все та же лестница. Черная. С кривыми ступенями. Та же темнота. Пустота. И ощущение бездны под ногами. Спуск недолгий. Всего-то дюжина ступеней и вот он, песок. Камни.

— Теперь видишь?

Девочка молча сунула ему факел. От огня пахло маслами, и жар, коснувшийся лица, успокоил. Она же протянула руки. Длинные тонкие, те торчали из грязных рукавов палками. Пальцы зашевелились, а с губ невесты барона сорвалось слово.

Тяжелое.

Сказанное на совсем ином языке, которого Винченцо не понимал. Но Слово упало.

И проросло в песок.

Оно разворачивалось нитями чуждой силы, которые Винченцо не видел — чувствовал. Пески затрещали. Захрустели, разрывая слежавшийся панцирь. А слово пробивалось ниже.

И ниже.

К яркому огоньку, который горел там, на самом дне. Слово коснулось его. И огонек вспыхнул. Полыхнул. Потянулся навстречу.

— Осторожней, — Винченцо подхватил девочку, которая вдруг покачнулась. — Не спеши.

Теперь он видел и силу, которая уходила вниз, чтобы сплестись с другой силой.

Огонь зашипел, взметнулся, едва не опалив лицо.

— Чтоб тебя, — Винченцо покрутил головой и с облегчением обнаружил скобу на стене, куда и сунул факел. А девочку обнял обеими руками. — Дыши ровнее. И постарайся ограничить силу.

Может, у нее и другая, отличная, ибо собственную Винченцо все еще не ощущал, но принципы работы одни и те же.

— Не нужно много, попробуй… будто нитку сплести. Очень прочную, но тонкую. Вот так.

Огонек поднимался.

Из глубин.

Он был ярким и манящим, а еще хрупким, как и нить силы, что держала его.

— Не спеши. Дыши глубоко. Вот так. Вдох и выдох. Выдох и вдох. И аккуратно, понемногу… умница.

Слышала ли она его? Или Винченцо просто говорил. Он уже не обнимал — держал девочку, не позволяя ей упасть. И в какой-то момент она все-таки стала оседать, а он успел подхватить легкое тельце, хотя и сам с трудом держался на ногах.

Огонек поднялся.

Наполовину.

А потом вдруг вспыхнул ярко-ярко, испепеляя остатки нитей, что опутывали его. Девочка застонала, а из носа её, из ушей хлынула кровь. Но она вместо того, чтобы испугаться, мазнула по носу ладонью. А потом упала на четвереньки и, покачиваясь, путаясь в складках платья, поползла. Добравшись до песка, который тихо зашелестел и стал оседать под её весом, она спокойно сунула руку внутрь.

И замерла.

— Стой, — Винченцо пополз следом.

Глупо.

Показалось вдруг, что все это ненадежно — пески, камень, стены. Что вот сейчас они просядут, поползут, потянут таких неосторожных людей вниз.

— Это опасно! — он дотянулся до края юбки и намотал на кулак плотную ткань. Хотя бы шанс будет вытащить.

— Не выходить, — теперь голос девочки звенел от отчаяния. — Не слышать!

— Ты просто устала. Он поднялся. Очень поднялся. Что бы это, мать твою, ни было… извини. Про мать. Не то имел в виду. Случайно вырвалось. Но он и вправду уже близко. Просто тебе надо отдохнуть. Отдохнешь и вернешься. Вместе вернемся и я помогу, если смогу. Обещаю.

Пески зашелестели и пришли в движение, медленно, очень медленно, но с каждым мгновеньем ускоряясь. Они ползли по кругу, то ли поднимаясь, то ли, наоборот, уходя вниз в самом центре, образуя огромную воронку. И Винченцо рывком подтянул к себе девочку.

Обнял. Сжал обеими руками, чтобы не вырвалась. А она и не пыталась. Она сама прижалась всем хрупким телом и застыла, дрожа то ли от страха, то ли от нетерпения. А воронка ускорялась, и теперь сквозь нее прорывалось призрачное пламя. Оно плясала, наполняя пески тусклым светом. И смотреть на них было больно, но Винченцо все равно смотрел.

В какой-то момент движение замедлилось, а пламя почти погасло.

Девочка протянула руку.

— Что ты…

Голос прозвучал в вязкой тишине. Тихий такой. Полный страха. А на ладонь опустилась звезда. Или поднялась? Из глубин если, то поднялась, но на ладонь она опустилась, озарив мертвенным алым светом.

— Это…

Девочка прижала звезду к груди и сделала вдох. Кожа её вспыхнула алым светом. И волосы. И сама она засияла, словно стала этой вот звездой, сделавшись вдруг до невозможности прекрасной.

А когда выдохнула, то в руках её было пусто.

— Все, — сказала она с мрачным удовлетворением.

— Стой… как все? Не может быть, чтобы все! Куда она… что ты с ней сделала… что вообще тут было?! — Винченцо понял, что кричит. И даже стыдно стало. Ненадолго. На детей ведь кричать нельзя. А он вот сорвался.

Опять.

— Небо, — девочка указала на потолок. — Падать. Бах. Ключ.

— К чему ключ?

— К месту, где есть сердце бога, — серьезно ответили ему. И Винченцо поверил.

Когда барон встал, поднялся и Миха. С облегчением. Как-то оказалось, что пиров он не любит, то ли не привык, то ли в принципе.

Шумно.

Не слишком чисто.

И бестолково.

Встала и баронесса, глянула и с насмешкой произнесла:

— Не предложите даме руку?

Миха молча оттопырил локоть.

— Все же над вашими манерами стоит поработать, — произнесла она уже в коридоре. За баронессой следовала пара дам в ярких платьях и выводок служанок. Правда, держались все на разумном отдалении. — Особенно теперь, когда венец признал вас наследником.

— Вы не расстроены?

— Отнюдь, — она позволила себе улыбнуться.

А ведь не такая и старая.

Сколько ей? Спросить? Или обидится? Опыт подсказывал, что женщины почему-то очень обижались на подобные вопросы. Хотя, казалось бы, чего?

— Слухи разойдутся. И те, кто полагал, что венец не удержится на голове моего сына, вынуждены будут изменить планы.

— Ага… — пробормотал Миха.

— Мама?

— Да, дорогой? — баронесса умела говорить ласково. Так ласково, что мурашки по спине бежали. У Михи. — Дело в том, что недавно я получила послание от моего дорогого брата. Он выражал сочувствие. И предлагал помощь.