— Не знаю. Думаю, что деньги. Испугался, наверное. Если бы я погиб, отец не простил бы.

— Как он вас нашел?

Джер пожал плечами. Тоже не знает.

— Может, к нему кого отправили?

С требованием выкупа? Выглядело логично. Но почему маг не сообщил барону? Не вызвал там местную полицию или что здесь есть? Хотя… не уберечь наследника — за такое по голове не погладят. Маг был уверен, что имеет дело с обычными разбойниками.

И рассчитывал на свои силы.

Недорассчитал.

— Что со мной будет? — в полупрозрачных глазах виделся страх. — Если отец умрет, она… она меня ненавидит!

— Кто?

— Эльса. Это она придумала. Мой брат, он не очень умный. Он учится, но не умный. Он делает, что она ему говорит. Это вторая жена моего отца. Он её взял уже потом, когда я родился. А брата моего в род принял, хотя тот был ублюдком. Но раз отец принял, значит, уже не ублюдок.

Сложно тут у них, однако.

— По договору фьеф должен быть моим. Но она не допустит! Это она их наняла!

— Как?

Миха не слишком хорошо представлял себе местные реалии, может, конечно, тут в любой таверне ошивается пара-тройка профессионалов, жаждущих свернуть кому-нибудь голову, но что-то подсказывало, что все отнюдь не так просто.

Ица подобрался ближе.

Его ноздри подрагивали, а взгляд был прикован к старику, который лежал тихо-тихо и вовсе казался мертвым.

— Я не знаю! Я… мама говорила, что ей нельзя верить. А отец верил. И мама… и что теперь будет?

— Понятия не имею, — Миха поскреб щеку. — Доберемся до места и решим.

Еще бы понять, как именно туда добраться.

Да и мальчишку жаль.

Глупо, конечно, но все одно жаль. Если все так, как он говорит, то дома его просто-напросто пришибут. И за меньшее убивали, а тут целый фьеф.

— Сокровище, — старик раскрыл глаза и задышал вдруг глубоко и ровно. — Им нужно сокровище.

Там еще и сокровище?

Очень интересно.

Император восседал на троне. Рядом, на низеньком стульчике, застланном медвежьей шкурой, устроилась девочка. У ног её вытянулся леопард.

Зверь дремал.

Девочка играла с собственными пальчиками. Её, казалось, нисколько не заботило происходившее вокруг.

Верховному принесли низенькую скамеечку, поставив по правую сторону от трона. Великая честь. И смуглые рабы помогли устроиться. Набросили на колени меховое одеяло, а на плечи — плащ, подбитый драгоценным мехом северной лисы. Верховный поплотнее запахнул его, отчаянно желая оказаться где-нибудь в другом месте. Не отпускало чувство, что вот-вот случится нечто такое, что изменит мир.

Рядом устроился Старший советник.

И дальше — Владыка Копий.

Снова советник.

Они по одному ступали на красную дорожку, подходили к трону, растягивались перед ним и, повинуясь едва заметному знаку, поднимались, чтобы занять свое место.

Высокий суд.

На памяти Верховного он собирался лишь однажды.

Последним на скамеечку присел Хранитель Казны. И плащ лег на широкие плечи его. Воцарилась тишина. Напряженная. Нервная. Все приглашенные на суд молчали, страшась глядеть друг на друга, явно поняв, что предстоит, но не ведая о причинах происходящего.

Император же поднялся.

— Сегодня день печали, — произнес он тихо.

Но не осталось того, кто не услышал бы.

Склонились головы. И запах страха стал тяжелым, густым. Этот запах разбудил и зверя, который приподнялся, но лишь затем, чтобы ткнуться головой в колени ребенка.

— Сегодня всем нам предстоит сделать выбор. И выбор сей будет тяжел. Введите.

В том свитке, который Верховный передал Императору, было двадцать имен.

Не так и много, если подумать.

Первым на алую дорожку ступил Ицтли. И шея Хранителя Казны дернулась. Старший сын. Любимый сын. Наследник. Сильный и гордый. Умелый воин, уже снискавший себе славу. Он шел с гордо поднятой головой, будто и не были руки его стянуты веревками, будто не висел на шее черный камень, готовый в любое мгновенье раскалиться. Будто медную кожу его не покрывали потеки крови. Глаза его сияли, и Верховный не смог выдержать этого взгляда.

Не он один.

Нуатль.

И Коатл, и вправду гибкий, словно змея. Его имя и защита, выбитые на груди, были почти не видны под пленкой засохшей крови. А вот и премудрый Тлалок. Он стар, но не настолько, чтобы годы согнули гордую спину. И пусть седина обжилась в волосах его, однако тело еще сохранило былую крепость. И шел он сам.

Верховный закрыл глаза, не желая смотреть.

Правильно.

Все правильно. Посягнувшие на благословенную кровь должны понести наказание. И в воле Императора было просто подарить им смерть. А он устроил суд. Зачем? И отчего не допустил мага к допросу? Тот уже показал свою пользу. И эти вот, гордые, несломленные, явно полагающие себя правыми, они знают куда больше несчастного, который и на жертву ныне не годился. Его ввели последним. Он шел, спотыкаясь, падая, не способный управиться с собственным телом. Он крутил головой, а из раскрытого рта лилась слюна. Взгляд его был пуст. А вид вызывал омерзение.

Для него смерть будет благом.

Верховный понял, что дрожит и вовсе не от холода — подаренный плащ грел отменно. И не он один. Подняв голову, он обвел взглядом тех, кому выпало судить.

Холодные лица.

Непроницаемые.

Судьи тоже надели маски, пусть не из золота, а из собственной плоти, однако и эти были хороши.

— Знаешь ли ты, Ицтли, сын Чакахуа из рода Белой цапли, зачем я призвал тебя? — Император стоял. Леопард лежал. Разве что дитя утомилось играть пальцами и теперь перебирало ту сотню тонких косичек, которые ей заплели. Каждая косичка заканчивалась золотой бусиной, и девочка с удовольствием их ощупывала.

— Да, — Ицтли расправил плечи и голос его звучал громко. — И готов ответить!

Император чуть склонил голову.

— Я не виновен! И никто из нас не виновен! — Ицтли хотел было вскинуть руку, но веревки не позволили. — Ибо, если я не прав, пусть падет на мой род гнев богов!

— Щенок! — не выдержал Чакахуа. — Да как ты смеешь…

— Смею! — Ицтли тряхнул головой и оскалился, сделавшись похожим на бешеного волка. — Ибо в том, что мы сделали, не было дурного! Мы лишь желали сохранить путь наших предков.

— И для того убили дитя? — поинтересовался Император.

— Она жива.

— Чудом.

— Проклятой силой, — возразил мальчишка, кажется, окончательно уверившись, что ничего-то не будет. Ничего страшного. И вправду, разве могут наказать их, радевших о будущем империи? Служивших верно ей и богам?

— Стало быть, ты не отрицаешь, что состоял в обществе, именующем себя поборниками Чистой крови? — Золотая маска на лице Императора застыла, притворяясь обыкновенной.

— Нет. То есть, да, не отрицаю. И состоял.

— И как возникло оно?

— Мы… — Ицтли впервые смешался, оглянулся.

— Позволь мне, — тихо произнес Тлалок, выступив вперед. Он сделал всего-то шаг, после чего согнул колено, но сделал это без малейшего подобострастия. — Ты знаешь, что род наш всегда служил императорскому дому верой и правдой.

— И оттого мне было больно увидеть твое имя средь прочих.

— Мой отец, примут боги его душу, однажды принес книгу. Очень древнюю книгу, но писанную языком мешеков. Он укрыл её в семейной сокровищнице, запретив касаться её.

Он выдохнул и закрыл глаза.

— В этой книге говорилось о становлении Империи. О величии её. О временах, когда земли эти легли под руку мешеков, когда многие народы им покорились и признали силу.

— И ты захотел вернуть те времена?

— Нет! Дело в другом. Благословенная кровь, — он дернулся было и застыл, опасаясь, верно, что движение это может быть неверно истолковано. — Там говорилось, что земля, приняв на себя гнев небес, стала мертвой. Что пепел поднялся, застив солнце. Что наступили долгие дни холода и голода. Вода сделалась горькой, и рыба, какая была, умерла. Что поднялись из чрева земного многие болезни.