Тут можно было найти и богато украшенное оружие, и контрабандные ковры, и шелковые ткани, которые оказались в империи непонятно какими путями. Глядя на это богатство, Руслан только головой удивленно качал. С первого взгляда становилось понятно, что большая часть этого изобилия привезена минуя таможню, но Шатуна это мало волновало. У него имелись свои задачи, и влезать в чужую епархию он не собирался.

Наткнувшись на арбу, с которой бойкий дедок ловко торговал тканями, Руслан вспомнил, что еще ни разу не порадовал знакомых ему женщин даже малыми подарками, и, недолго думая, приступил к торгу. Дедок, моментально сообразив, что перед ним выгодный клиент, с ходу включил рекламщика и взвинтил цену. Уже хорошо зная эту игру, Шатун принялся отчаянно торговаться, ругая товары так, что сидевшие по соседству торговцы со смеху покатывались.

В итоге купив все, что планировал, парень честно расплатился с горцем ассигнациями, которые тот, чуть покривившись, принял. Мишка, укладывая покупки в мешок, осторожно подтолкнул Руслана под локоть и еле слышно прошептал:

– Княже, оглянись. Непримиримые тут.

Попрощавшись с торговцем, Руслан не спеша повернулся и только усилием воли заставил себя не выхватить револьвер. Метрах в пяти на дороге стояла кавалькада из шести коней, на которых восседали четыре пожилых, но еще крепких горца. Между ними парень приметил мужчину средних лет, с крепко поседевшей бородой. Но самое главное, его папаха была обвязана зеленой лентой, по которой струилась арабская вязь.

Чуть в стороне, у самой обочины, остановил коня жилистый, широкоплечий абрек. В глаза сразу бросилось качество его оружия и, судя по отполированным до блеска рукоятям, оружие это было отнюдь не парадным. Взгляд воина был внимательным, оценивающим, а самое главное, в нем не было того презрения, которое сквозило во взгляде Русланова кровника. Этот боец умел уважать врага. Сообразив, что их заметили, горцы быстро переглянулись, после чего самый старший из них, чуть шевельнув поводом, выехал на несколько шагов вперед.

– Это тебя зовут князь Лютый? – спросил он с уже привычным гортанным акцентом.

– Ас-салам, почтенный. Да, это я, – проявив вежливость, отозвался парень.

– Ты сделал злое дело, князь. Из-за тебя два клана едва не умерли от голода, когда ты разрушил их тропы.

– Сами виноваты, – пожал Руслан плечами. – Они пришли в наши места убивать, и я их за это наказал. Мы не приходим в ваши аулы, чтобы красть ваших женщин и детей. Скажу больше. Я могу запереть в горах все кланы непримиримых, но не стану этого делать до тех пор, пока они не сделают первый шаг. Те два клана послушались османов и поплатились. Тот, кто повторит их путь, тоже будет заперт в горах. Идет война, почтенный, и я не могу позволить, чтобы турки хозяйничали на моей земле.

– Это наша земля, – тут же отреагировал горец.

– Горы, да. Вы всегда там жили, и горы ваши. Но здесь, в долинах, всегда жили мы, и это наши земли, – спокойно возразил Шатун. – Наш царь не требует, чтобы вы отказались от своих обычаев, чтобы ваши воины отдали все оружие, или чтобы вы оставили горы и ушли в другие места. Вы живете, как сами хотите. Да, с вас берут подати, но так бывает везде. И османы тоже будут их брать. Это одна из основ государства.

– Да, это так, – нехотя признал старик. – Но мы приехали сюда не для спора. Ты сильно обидел два клана, и старейшины решили, что ты должен за это отвечать.

– Отвечать? – иронично переспросил Шатун. – Отвечать за свои дела я буду только перед Богом и своим царем. Что вы хотите?

– Если ты мужчина и воин, то ты примешь вызов и не откажешься сразиться с нашим лучшим воином. Один на один. И пусть все решит воля Аллаха.

– Ты предлагаешь бой на ладони Аллаха? – удивленно переспросил Руслан, у которого и так не шел из головы тот разговор со старым торговцем.

– Ты знаешь, что это такое? – изумлению старика не было предела.

Приехавшие с ним горцы тоже принялись растерянно переглядываться. Даже замерший, словно статуя, воин, и тот удивленно выгнул бровь.

– Я знаю, что это такое, – спокойно кивнул Руслан. – И я согласен. Пусть все решит честная сталь и воля Всевышнего. Если я не ошибаюсь, этот почтенный человек хаджи? – кивнул он на мужчину с повязкой на папахе.

– Да, князь. Я совершил хадж и могу молитвой освятить круг, – удивленно кивнул горец с повязкой.

– Значит, ты сумел пройти пешком от этих гор до самой Медины и, войдя в Мекку, поклониться Каабе? – не унимался Руслан.

– Да, – еще больше удивился горец.

– Надеюсь, Всевышний хранил тебя, и путь твой был не очень тяжел, – кивнул Шатун и, сняв папаху, перекрестился.

Не ожидавший такого жеста горец повесил повод на луку седла и, прошептав короткую молитву, огладил ладонями лицо и бороду.

– Ты хорошо знаешь наши обычаи. Откуда? – спросил он, снова берясь за повод своего коня.

– Я всегда помню, что и правоверные, и православные, и иудеи, всегда были людьми книги. Да, каждый из людей этих религий верит по-своему, но они все верят в единого Бога. А имен у него много. Так что я готов выйти на ладонь Аллаха и вверить свою жизнь его власти.

– Про тебя говорили правду, Лютый, – уважительно качнул головой старик и, повернувшись к воину, добавил: – Это Ахмат. Его называют десницей Аллаха. Ты будешь драться с ним.

– Кто ты, Ахмат? К какому народу принадлежишь? Черкес, лезгин, нохчи или аварец? Или, может, ты из даргинцев или лакцев? – повернувшись к воину, спросил Шатун.

– Я лезгин, – удивленно качнув головой, ответил горец. – Где и когда будет бой?

– Сегодня. Вон там, перед заставой. Пусть все видят, что бой был честным, и никто не скажет, что кто-то кого-то обманул, – решительно ответил Руслан, уже успевший просчитать все возможные варианты.

– Там солдаты, – угрюмо отозвался начавший переговоры старик.

– Они останутся на своем месте. Как и казаки. Это только наш бой, – твердо ответил Шатун, чувствуя какое-то странное, злое веселье.

Развернувшись, он решительно зашагал к заставе, где перед въездом в город была широкая, плотно утрамбованная копытами, колесами и ногами площадь.

– Мишка, бери коня и галопом домой. Шашку мою привези, – скомандовал Шатун, повернувшись к денщику.

– Княже, неужто ты и вправду с ним биться станешь? – подскочив с другого боку, жарко зашептал один из казаков сопровождения.

– Обязательно буду, – решительно кивнул парень.

– Да господь с тобой. Зачем так рисковать-то? Давай мы их всех из револьверов стрельнем, и вся недолга. Это ж непримиримые.

– Не вздумай, – глухо рыкнул Руслан. – После все казачество позору не оберется. Они сюда на честный бой пришли, а значит, и нам нельзя чести уронить. Не могу я допустить, чтобы горцы в вопросах чести лучше нас оказались. Никак не могу. Так что стойте в стороне и смотрите. В бой вступать, только ежели кто из них чего худое задумает. Понял?

– Понял, княже, – мрачно вздохнул казак.

– Тогда и остальным то же самое передай, – добавил Шатун и, не останавливаясь, направился прямо к дежурившему на заставе прапорщику.

Быстро объяснив ему щекотливость ситуации, Руслан убедил офицера, что его вмешательство только все испортит, и, вернувшись к пятачку, который казаки по его команде принялись освобождать, спросил у подъехавших горцев:

– Это место вам подходит?

– Это хорошее место, – медленно оглядевшись, спокойно кивнул старик. – Тут все будут видеть, что все в этом мире случается по воле Всевышнего.

Кивнув, Руслан развернулся и, подозвав двух казаков, принялся объяснять, что им надо сделать. Под его наставления бойцы растянули на вытянутых руках нагайку и, уперев концы шашек в землю, принялись очерчивать круг.

Убедившись, что все сделано на совесть и линию отлично видно, Руслан жестом отправил бойцов к сослуживцам и, повернувшись к непримиримым, громко предложил:

– Если все сделано правильно, пусть почтенный хаджи освятит этот круг.

– Ты и вправду хорошо знаешь наши обычаи, – растерянно протянул старик и, повернувшись к горцу с повязкой, почтительно кивнул.