Старший оперуполномоченный откашлялся.

— Ну, теперь я верю, что тебе действительно десять лет, — сказал он. — Взрослый бы такие глупости не говорил. Придумал тоже… шпионские игры. Фильмов насмотрелся.

Юрий Фёдорович положил на стол ручку — закурил. Выпустил в балкон пятого этажа дым, задумчиво посмотрел поверх моей головы.

— Ничего не случится с твоим генералом, — сказал Каховский. — Не нужно тебе никуда ходить. Без тебя разберёмся. И без всяких там… цветочных горшков на подоконнике.

Он хмыкнул.

— Завтра расспрошу коллег об этих ограблениях. И если хотя бы часть твоих сведений подтвердится… Нет, не так. Даже если твои слова не подтвердятся — я всё равно проведаю Фрола Прокопьевича. Обещаю. Чтобы потом выпороть тебя, как следует: втолковать, как можно шутить, а как не следует. К тому же, будь уверен: я навсегда вычеркну тебя из списка зятьёв — это когда окажется, что ты морочил мне голову. Так и знай. А дочери скажу, что ты… писаешься в штаны. Вот так. И это не пустая угроза, Михаил Иванов. Ты меня понял?

— Понял, дядя Юра, — сказал я.

В этот раз Каховский не позволил пеплу упасть на пол — донёс его до хрустальной туфли.

— Хочешь мне рассказать о чём-то ещё? — спросил он.

Я взглянул на своё отражение — на тонкошеего большеглазого светловолосого мальчишку. Снова дёрнул плечом — отражавшийся в оконном стекле пацан повторил мой жест.

— Пока нет, Юрий Фёдорович, — сказал я. — Давайте сперва разберёмся с делом генерал-майора Лукина. Чтобы в следующий раз у вас было больше веры в мои рассказы.

— Значит, будет ещё и следующий раз, — сказал Каховский.

Я кивнул.

— Обязательно будет, дядя Юра.

Юрий Фёдорович усмехнулся, шариковой ручкой постучал по странице блокнота.

— Ну, ладно, — сказал он. — Давай разберёмся вот с этим.

Я вернулся в комнату. Впустил в квартиру с улицы облако табачного дыма. После яркого солнечного света гостиная Каховских показалась мне мрачной тёмной пещерой — я таращил глаза, привыкая к скудному освещению. Балконная дверь отсекла уличные звуки. Я услышал приглушённые тонкими стенами женские голоса (это на кухне беседовала с подругой Елизавета Павловна). Воображение нарисовало картину того, как женщины разглядывали на дне чашек кофейную гущу, как они раскладывали на столешнице карты и обсуждали связь «казённого дома» с «бубновым интересом».

Из кресла, будто воробей с ветки, вспорхнула Зоя Каховская — поспешила мне навстречу.

Девчонка хмурила брови — демонстрировала недовольство.

— О чём вы с папой так долго болтали?! — спросила она.

— Да как обычно, — ответил я. — О женщинах, о политике и об автомобилях. О чем ещё могут разговаривать друг с другом взрослые мужчины?

Зоя фыркнула.

— Тоже мне… взрослый нашёлся, — сказала она.

Взглянула на мои короткие штанишки, на торчавшие под ними голые острые колени и на красные тапки.

Мне почудилось, что девчонка сейчас прокомментирует мою внешность.

Но Каховская вдруг печально вздохнула.

— А я все полки просмотрела, — сказала она.

Развела руками.

— Нету. Представляешь?

Зоя обиженно оттопырила губы.

— Чего нет? — спросил я.

Девчонка снова нахмурилась, будто собиралась отчитать меня за непонятливость.

Но сдержалась.

— Этих твоих «Алых парусов» нет, — сказала Зоя. — У нас вообще нет ни одной книжки Александра Грина.

Она указала на шкафы.

Спросила:

— Они вообще существуют? Ты их не выдумал?

— «Алые паруса»? — сказал я.

Зоя кивнула.

— Одна книга так точно существует. Она в моей комнате на полке стоит. Во всяком случае, ещё сегодня утром стояла.

Каховская склонила набок голову (будто передразнивала Елизавету Павловну), на манер своего отца сощурила левый глаз.

— А не врёшь? — спросила она.

— Не вру. Да и зачем мне врать?

«…по такой мелочи», — добавил мысленно. Я действительно видел в Мишиной спальне сборник Александра Грина. Обратил на него внимание ещё в тот день, когда впервые явился в Надину квартиру. Вот только пока не заглядывал в его содержание. Но всё же почти не сомневался: составители этой книжицы не позабыли об «Алых парусах».

Зоя махнула рукой.

— Ладно, — сказала она (будто согласилась на моё не озвученное предложение). — Тогда идём.

Я вопросительно приподнял брови.

— Куда?

Девчонка закатила глаза — продемонстрировала, как устала «разжёвывать» для меня каждую свою фразу.

— Ты ведь уже уходишь? — сказала Каховская. — Так?

Я пожал плечами.

— Наверное.

Зоя покачала головой.

— Я провожу тебя, — сказала она. — И возьму у тебя книгу. Понял?

— Понял.

— Прекрасно, — сказала Каховская. — Немного подожди. Я быстро переоденусь.

Она поспешила к двери. Оставила меня стоять посреди гостиной в одиночестве.

«Вот так и нужно завлекать девчонок, — подумал я. — Не разучился ещё».

В коротком голубом сарафане на тонких бретельках рядом со мной дефилировала по тротуару Зоя Каховская — подставляла солнцу загорелые костлявые плечи. Она постукивала по асфальту подошвами новых сандалий с блестящими пряжками. Смотрела вперёд, надменно приподняв подбородок. Рукой с накрашенными ногтями девчонка придерживала висевшую на её плече бежевую дамскую сумку («Не в руке же мне книгу нести»). Тень от её белой панамы при каждом шаге то дотягивалась до кончика носа, то снова взлетала к переносице. Ветерок доносил до моих ноздрей приятный запах духов — тех самых, которыми пользовалась Елизавета Павловна Каховская.

Сейчас я особенно остро чувствовал свою нынешнюю физическую недоразвитость — когда вышагивал по улице плечо к плечу рядом с нарядной Зоей. Я и в прошлом (в будущем) не выделялся ни ростом, ни шириной плеч (будучи Павлом Солнцевым). Случалось, что и женщины посматривали на меня с высока (в прямом смысле). Моя жена без труда целовала кончик моего носа, взбираясь на высокие каблуки. Да и оба сына меня переросли: старший на пять, а младший так и на целый десяток сантиметров. Однако ни мелким, ни низкорослым я себя не считал… раньше. Потому что тогда мои глаза не мельтешили на уровне губ десятилетней девочки.

Мы молча прошлись по двору. Не глядя друг на друга, но привлекая к себе взгляды сидевших на лавочках около подъездов пожилых женщин. Поглядывали на нас и девицы, толкавшие перед собой коляски. Не обошли вниманием нашу пару и лупившие по столу костяшками домино мужчины. Зоя не смотрела по сторонам, будто сознательно игнорировала чужое внимание. Я же — пока «не отошёл» от разговора с её отцом. Мусолил в голове услышанные от майора милиции фразы; прикидывал: правильные ли доводы привёл, не стоило ли придумать что-то более убедительные; высчитывал шансы на то, что мне не придётся самому отбивать квартиру пенсионера (и его жизнь) от посягательств фельдшера.

Свернули за угол дома — Зоя выдохнула, чуть ссутулилась. Выпустила из руки сумку, позволила той изобразить маятник. Взглянула на меня: будто проверила, не потерялся ли я по пути. Ухмыльнулась (я не понял, что её насмешило). Ветерок раскачивал её собранные в конский хвост волосы, так и норовил приподнять подол сарафана. В Зоиных глазах блеснули два крохотных солнца — будто Каховская стрельнула в меня лазерами из глаз. Девочка чуть поморщила нос, но всё же подстроилась под мой шаг (я не пожелал за ней гнаться — приотстал). Зоя сбавила скорость, направилась не по кратчайшему пути — зашагала по островкам теней.

— Чего молчишь? — спросила она.

Не сразу сообразил, что Зоя обратилась ко мне.

— Решил, что ты не хочешь со мной разговаривать, — ответил я.

Девчонка фыркнула.

— С чего это ты такое придумал? — сказала Каховская. — С моим папой так целых полчаса болтал. Я думала: вы проторчите на балконе до вечера. Вон, от тебя до сих пор папиными сигаретами воняет. А со мной тебе и поговорить не о чём?

Она ладонью прижала к бедру сумку.