Надя Иванова сегодня пришла после ужина. Заметила напряжённую атмосферу в нашей палате. Хотя визуальных последствий дневного происшествия не осталось: злополучная карамелька покоилась в мусорной корзине. Сперва женщина удивилась тому, что рыжий отказался от её подношения (парнишка даже вздрогнул при виде конфет). Потом она различила хрипоту в моем голосе. Взглянула на моё лицо — разволновалась, будто при виде призрака. Шагнула к моей кровати, схватила меня за руку (в этот раз я почувствовал прикосновение её холодных пальцев). Я увидел в её карих глазах собственные отражения.

— Мишутка, у тебя снова был приступ? — спросила Надежда Сергеевна.

Я ответил: отрицательно.

Иванова нахмурилась.

— Не лги мне, сын, — сказала она. — Ведь ты обещал! Знаешь же, что я вижу, когда с тобой случается… это. У тебя посинело над губой — верный признак недавнего приступа. Я часто видела такое — не ошибусь. Ты опять что-то видел. Не отрицай. Доктору рассказал? Испугался?

Я на всякий случай кивнул, соглашаясь со всеми её утверждениями. Сообразил: она говорила о том моём видении, в котором я ощутил себя в шкуре задыхавшегося соседа по палате. Надя заставила себя улыбнуться — хотела меня приободрить. Я ответил ей улыбкой (тоже вымученной). Не объяснил ей, что не особенно и испугался (потому что не знал, что должен был бояться). Однако задумался. Потому что слова о приступах и школьное прозвище Миши Иванова «заиграли новыми красками». Я смотрел на побледневшее от волнения женское лицо. Подумал: «Неужели подобные сны наяву были нередким явлением для её сына?»

— Помнишь, что я говорила тебе, Мишутка? — сказала Надя Иванова. — То, что ты видишь — это происходит не по-настоящему. Как во сне. Я понимаю, что эти видения бывают страшными. Но ты же знаешь, как бороться с этими кошмарами. Не думай о них. Старайся скорее позабыть, что видел.

Она погладила меня по голове. Наклонилась — поцеловала меня в лоб. Я почувствовал тепло её губ; вновь отметил, что от Нади Ивановой вкусно пахло: её кожа и одежда ещё хранили запах духов.

— Доктор говорил, что с возрастом это пройдёт, — сообщила Надежда Сергеевна. — Вон ты у меня какой большой! Скоро станешь выше меня. Через пару лет будешь смотреть на маму сверху вниз. И навсегда позабудешь об этих приступах. Я уверена: так и будет. Недолго осталось терпеть.

Женщина снова меня поцеловала — я этому не противился.

Ночью я долго не мог уснуть.

В палате давно погас свет. Рыжий громко сопел, постанывал, скрежетал во сне зубами. Через не зашторенное окно на меня с улицы поглядывала луна, похожая на подтаявшую с одной стороны льдинку.

Но я не спал. Не ворочался с боку на бок: сил на подобное пока не было. Молча смотрел по сторонам (разглядывал стены, потолок, клочок неба за окном).

Размышлял о дневных происшествиях. Думал о моём «приступе», о едва не задохнувшемся конопатом мальчишке. Сравнивал обе эти сцены.

Пришёл к выводу, что случившееся сегодня «в реальности» с рыжим парнем мало чем отличалось того, что я увидел во время «приступа». Отличия начались лишь после того, как я позвал на помощь.

«То, что ты видишь — это происходит не по-настоящему, — вспомнил я слова Надежды Сергеевны. — Но ты же знаешь, как бороться с этими кошмарами. Не думай о них. Старайся скорее позабыть, что видел».

— Забудешь тут, — пробормотал я.

И всё же заставил себя закрыть глаза.

Утром я самостоятельно согнул ноги в коленях (вспотел при этом, словно пробежал марафон). Потом: на пару секунд приподнял над кроватью руки (правую продержал навесу чуть дольше — левая рука «сдалась» первой). А ещё с десяток раз рыкнул на соседа по палате. Потому что рыжий мальчишка не только шутливо комментировал мои действия (от его вчерашнего испуга не осталось и следа) — парень вновь обрёл былую наглость и беспардонность: снова уволок книгу, порылся в вещах, что вчера сложила в моей тумбочке Надя Иванова.

А затем, в отместку за моё ворчание, конопатый гадёныш рассказал усатому врачу о моих упражнениях (хотя я просил его ничего не говорить медикам: предвидел, что мне посоветуют «не бежать впереди паровоза»). Доктор на дневном обходе пожурил меня за излишнее рвение (я мысленно пообещал отвесить рыжему мальчишке «хорошего тумака»). Но похвалил за успехи. Он напророчил мне выздоровление «ещё этим летом». Помог моему телу занять сидячее положение (медсестра затолкала мне под спину подушку).

Мир вокруг меня преобразился (стал походить на тот, из видения, где я очутился в шкуре рыжего паренька). Палата с нового ракурса выглядела непривычно. Потолок стал ближе к моей голове (я лучше рассмотрел на нём линии трещин). Подоконник уже не нависал надо мной. Доктор и медсестра будто вдруг стали пониже ростом. А уж как преобразился вид из окна! Я увидел теперь не только небо и зелёные ветви — сумел рассмотреть деревянные стенды в больничном дворе. Прочёл на них: «С Днём Победы!» и «Слава КПСС!».

Вечером я принял сидячее положение уже самостоятельно. Пусть и пришлось ради этого попотеть. Не поспешил откинуться на подушку — немного потренировал мышцы спины. Руки с каждым часом слушались моих приказов всё лучше (хотя мышцы на них слегка побаливали). Я расправил плечи, горделиво приосанился. Отметил, что недалёк тот день, когда смогу без посторонней помощи не только слезть с кровати и посетить больничный туалет. Но и прогуляюсь в больничную столовую, куда трижды на дню уходил мой сосед по палате.

Я посмотрел в окно, где увидел стенды с уже знакомыми мне надписями. «С Днём Победы!» намекала на то, что совсем недавно страна любовалась очередным парадом на Красной площади в Москве. А вот «Слава КПСС!» почему-то напомнила мне о детстве — тогда подобные «славы» маячили по всему Великозаводску. Отметил, что восславлявший коммунистическую партию баннер слегка выгорел на солнце. Но вовсе не выглядел древним: он точно не провисел на стенде десятки лет — какой-то шутник повесил его там в прошлом или позапрошлом месяце.

Подумал, что ещё пять-семь лет назад городские власти не потерпели бы около больницы подобные советские лозунги. Ну а сейчас… страна озаботилась иными проблемами. Да и тематика СССР в народе становилась всё популярнее. Я бы не удивился, узнав, что пропагандировавший идеалы Советского Союза плакат повесил рядом с больницей вовсе не пенсионер. Такое сейчас могли бы проделать и подростки (те, что не застали пустые полки в советских магазинах, но слышали от дедов о «бесплатных» квартирах).

Мысли на политические темы пробудили во мне желание ознакомиться с новостями. С декабря прошлого года в мире случилось много интересного — в этом я нисколько не сомневался. Надя Иванова о политике не рассказывала. Да и о спортивных событиях не проронила ни слова. Я не сомневался в том, кто выиграет нынешний чемпионат страны по футболу — интрига в этом сезоне отсутствовала. Но вот о результатах встреч в Кубке России я бы послушал. Мне думалось, что у «ЦСКА» в этом году появились шансы — после вылета из Кубка питерцев.

Вернулся из столовой рыжий сосед. Он жевал на ходу булку — сорил крошками на пол. Я поинтересовался у него, ловит ли в нашей палате интернет. Парень похлопал глазами, ответил мне с набитым ртом — неразборчиво. Но по его лицу я понял, что с интернетом в детском отделении — беда. Да и разве сидел бы конопатый в палате без планшета, будь отсюда доступ в «сеть». Спросил у рыжего, где он прячет свой телефон (ведь не бросили же его родители здесь совсем без связи). Парень прожевал булку — покрутил пальцем у виска.

— В тумбочке его держу, — сказал он. — Вместе с телевизором.

Я не понял: пошутил ли он, или парень говорил серьёзно. Не поверил в полное отсутствие у него связи с родителями. В то, что он изнывал от скуки, но при этом не «мучал» лежавшие в тумбочке гаджеты — тоже не верилось. Конопатый мальчишка мне и раньше казался странноватым. Теперь же я всерьёз задумался: действительно ли находился сейчас в педиатрии. Или же меня упекли в иное отделение, где у больных отбирали все «опасные» вещи. Масло в огонь сомнений подлило воспоминание о моих «приступах».