Омрачало пребывание на теплоходе ещё одно обстоятельство. Проходя по первой палубе, я обратил внимание на господина, стоявшего возле поручней и глядевшего на волны. Одет он был в клетчатую пару и английское пальто, расстёгнутое почти донизу. Шею прикрывал шарф какого-то бурого оттенка, а на глаза пассажир нацепил круглые зелёные очки на тонких стальных дужках, хотя осеннее солнце уже давно не слепило. Этого господина я замечал не впервые, и всё бы ничего, если бы не казалось, что, стоит пройти мимо, как пассажир начинает следить за мной взглядом. Я буквально ощущал его спиной, а однажды даже поймал на себе. Вернее, не сам взгляд, а блеск зелёных стёклышек, но мог бы поклясться, что господин смотрел прямо на меня.

В обеденном зале пассажир очков не снимал — так и сидел. Наверное, болезненно реагировал на яркий свет. В столовой на меня подозрительный субъект не глядел и вообще головой вертел мало.

Может, конечно, у меня разыгралось воображение. Но, ходя по палубе и коридорам, я был начеку. Мало ли кого пускают на теплоходы, каждого ведь не проверишь. Плывёт же под именем мистера Барни сын лорда Блаунта, который на самом деле — алхимик и чернокнижник.

Я снова и снова перечитывал листки, доставшиеся от покойного адвоката, силясь проникнуть за строки, уловить их скрытый смысл. Также пытался расшифровать записи в маленькой книжке, но тут меня ждал ещё меньший успех: символы и цифры решительно отказывались раскрывать постороннему свои секреты. Сколько ни бился я над ними, сколько ни исписывал бумагу, пытаясь так и этак переставлять элементы, ничего путного не выходило.

Вечером я лежал на койке и обдумывал, что могло означать место из протокола вскрытия неизвестного господина, копия которого обнаружилась среди бумаг: «Кольцо снято, ноготь на безымянном пальце левой руки обстрижен».

Я не понимал, что имел в виду криминалист. Жаль, объяснения он не присовокупил. И почему про кольцо здесь же упомянул? Есть ли связь между ним и обрезанным ногтем?

Решив прогуляться, подышать свежим морским воздухом, очистить голову от всех мыслей — освободить место для новых идей — я поднялся, привёл себя в порядок и отправился на палубу.

Пришлось поплотнее запахнуться в пальто: дул холодный ветер. Пассажиров было немного, большинство предпочли остаться в каютах.

Я встал возле поручней, обхватив металл рукой в перчатке. Теплоход раскачивался на чёрных волнах.

Не нужно было соглашаться на просьбу отца. Ничего мистического в деле не намечалось. Любой агент спецслужбы справился бы с ним куда лучше меня. И, главное, мне не пришлось бы тратить время. Мог бы налаживать канал контрабанды. А теперь придётся это отложить.

Пароход качнуло, и пришлось взяться за поручень второй рукой. Вокруг железного бегемота расстилалось, покуда хватало глаз, только однообразное море — будто кто-то налил в гигантскую чашу ртути, и теперь ветер колыхал её поверхность, заставляя ядовитые волны набегать друг на друга в бесконечном и бессмысленном танце. Наверное, так могла бы выглядеть сама вечность, задумай какой-нибудь художник изобразить её, придав абстрактному понятию конкретные черты.

Когда кто-то осторожно тронул меня за рукав, я невольно вздрогнул и быстро обернулся, хотя судя по лёгкости прикосновения, никакой опасности оно не таило.

Передо мной стояла миниатюрная горничная графини фон Раскуль. Из-под клетчатого шерстяного платка, надвинутого до самых бровей, выглядывали рыжие кудряшки.

— Послушайте, мне нужно с вами поговорить! — девушка казалась испуганной. — Давайте отойдём, чтобы нас не увидели вместе!

Не так давно я уже слышал подобное предложение от особы в той же должности. Но едва ли горничная графини уже имеет повод меня убить. Так что, оглядев палубу, по которой прогуливалось пассажира три, да и те в отдалении, я спросил:

— Куда?

— Не знаю… Например, туда, — обтянутая жёлтой лайковой перчаткой рука указала в сторону бакенов, где лежали собранные кольцами канаты. — Там и ветер поменьше.

— Хорошо, — я двинулся вслед за горничной, тревожно оглядывающейся по сторонам.

— От кого мы прячемся? — спросил я, едва мы оказались под прикрытием бакенов.

— От графини и Франца, разумеется! — синие глаза пытливо разглядывали меня, пока губы торопливо произносили слова. — Я догадалась, кто вы на самом деле! Доктор Барни, ха! Как бы не так! Пусть графиня ослеплена, но я-то вижу, что вам не больше двадцати!

Я не нашёл, что возразить. Решил, что лучше послушаю. Маленькая горничная восприняла молчание как согласие, удовлетворённо кивнула и продолжала:

— Вы фараон, вот кто! Я это сразу поняла. Значит, всё-таки решили взяться за эту шайку?! — она злобно посмотрела в сторону, словно там могли находиться те, кого она имела в виду. — Боже, как я рада! Я давно, давно хотела уйти, но боялась! Вы мне верите? Прошу вас, вы должны!

Я не придумал ничего лучше, как кивнуть. Пока птичка поёт, перебивать не следует.

— Вот! — одна маленькая ручка с неожиданной силой схватила мою кисть, а другая вложила в ладонь сложенную вчетверо бумажку. — Это я выписала из документов графини! Список, который вы ищете! Обещайте, что замолвите за меня словечко, когда графиню и Франца арестуют. Клянусь, я — невинная жертва! Если бы попыталась уйти или сбежать, они решили бы, что я что-то знаю и непременно отыскали бы меня, — при этих словах горничная побледнела. — Они опасны, очень опасны! Вы скажете судье, что я вам помогла? — спросила она требовательно.

— Что это за список? — спросил я, ничего не понимая.

— Не прикидывайтесь! — наморщила носик девушка. — Я вам не враг! Обещаю не выдавать, но и вы заступитесь за бедную сироту, — она попыталась улыбнуться, но было заметно, что боится. — Всё, мне пора! — она выглянула из-за бакенов, подождала секунду и исчезла.

Я хотел выйти из укрытия вслед за ней, но, видимо, тревога девушки передалась мне. Решил немного выждать. Заодно посмотреть, что за список дала горничная. Стянув зубами одну перчатку, я расправил листок. Там были всего четыре фамилии, выведенных вкривь и вкось — похоже, девушка торопилась, да и каллиграфичностью почерка не отличалась. «Барон Латтери, граф Бартенс, князь Дербиш, генерал Самертон» — вот и всё, что значилось на листке, которому горничная придавала столь большое значение.

Она сказала, что выписала фамилии из каких-то документов графини и была уверена, что я — полицейский, охотящийся за этими сведениями. Графиню, как она полагала, должны были вскоре арестовать. Значит, фон Раскуль — политическая? Неужели анархистка? Или террористка?

Я засунул листок в карман — к протоколу вскрытия и записной книжке доктора Барни. Что мне со всем этим делать? Может, сойти на берег и сдать всю компанию в ближайшем полицейском отделении? Только что я скажу? Графиню не посадят в кутузку оттого только, что какой-то молокосос, выдающий себя за другого человека — а это наверняка быстро установят — обвинил её сам не знает, в чём. Даже если этот молокосос — сын лорда Блаунта. Опять же оставалась проблема: как объясняться со стражами закона в чужой стране? Я владел только английским и итальянским. Хорошо, если меня вообще поймут.

Я вспомнил залитую светом гостиную в доме графини. Было какое-то неясное бесстыдство в том, как она выставила себя на обозрение гостя — словно хотела, чтобы я получше рассмотрел её. Это ощущение усугублялось и тем, что во всём остальном особняке почему-то царил полумрак.

Но фон Раскуль не была похожа на террористку. Во всяком случае, я представлял себе людей, оставляющих в кафе бомбы, иначе. И вообще, я не слышал, чтобы среди них были аристократы.

Я вышел из-за бакенов, осмотрелся. Решил, что достаточно проветрился, и отправился в свою каюту. По дороге мне попался господин в клетчатой паре и круглых очках. Когда он прошёл мимо — в тесном коридоре мы едва разминулись — меня обдало запахом сырого лука и дешёвого одеколона.