Она возмущенно фыркнула, едва не потеряв равновесие.

— Гера! Это как понимать?

— Очень просто, я не хочу, чтобы ты ко мне прикасалась. И вообще — не понимаю, зачем пришла ко мне домой без приглашения. Вон там — автобусная остановка…

— Ты прогонишь меня под дождь, одну? Гера, но как же…

— Дать денег на такси? Телефонный аппарат на углу улицы Гомельской, у магазина.

— Гера… Я ведь пришла к тебе, сама, одна… — Машенька просто не могла поверить что ее преданная собачонка вместо того, чтобы стать на задние лапки, высунуть язык и вилять хвостиком вдруг скалится и рычит.

Она даже применила запрещенный прием — слегка прикусила нижнюю губу. Ну да, чертовски привлекательно. Ну и что?

— Ага, — сказал я, — Почему не пойдешь к тому офицерику?

— Да как ты смеешь?! — вот она и показала свою истинную сущность.

Зонтик внезапно оказался сложенным, и Машенька со всей своей бабьей дури ляснула меня им по голове. Руку я, конечно, подставить успел — но получилось болезненно. Она принялась лупить меня по чем попало, и я отступал, пока не уперся спиной в холодный металл «Волги», которая стояла у самой калитки Пантелевны. Мне наконец, удалось вырвать зонт из рук разьяренной фурии и отшвырнуть его прочь.

— Дура! Господи! Какая же ты дура! Тебя даже бить противно. Ты ведь не поймешь ни черта…

— А мне — не противно, — сказал Таисия, и ухватила Май за волосы, и вдруг коротко, без размаха — бах, бах — два раза приложила ее лицом об капот.

Ого! Я не понял, откуда Тася появилась, и уж точно не ожидал такой развязки! Машенька тоже была в шоке. Из носа у Май сочилась тоненькая струйка крови, на глаза навернулись слезы, от былого шарма театральной музы не осталось и следа — так, побитая девка.

— Кацапская про…лядь, — неуверенно пискнула она, — Разлучница!

Тася отпустила ее волосы и завязала потуже поясок халата:

— Ну-ну, — проговорила она и слегка сменила стойку, — Скажи еще хоть слово, и я тебе вырву клок волос. Будешь ходить как индеец — без скальпа. Ты яйца выеденного не стоишь, а считаешь себя королевой бензоколонки. До Белозора тебе еще расти и расти, понятно? Очнись, подруга! Ты играешь Елену Премудрую, Бабу Ягу и Анку Пулеметчицу в народном театре райцентра, а корчишь из себя Айседору Дункан! Тебя прокатил очередной хахаль, и ты пришла плакаться к Гере в жилетку — а Гера вдруг резко поумнел? Вот так досада! Тебе сколько лет? Двадцать семь? Тридцать два? Стоило бы понять — люди могут меняться… И измениться самой. Нет? Вижу, что нет…

— Сучка, — сказала Май, — Он всё равно будет моим.

— Пф-ф-ф-ф! — Тася склонила голову набок, — Может и будет, а может и нет. Как сам решит. Но сначала я поставлю тебе бланш — под любой глаз на выбор.

— Курва! — Май подобрала зонтик и пошла по лужам прочь.

Жалкое зрелище. Более жалким в этой ситуации был только я.

— Знаешь, — мне пришлось говорить это вслух, — Я чувствую себя полным кретином. За меня только что дрались бабы.

— Ты не кретин. Ты джентльмен. И большой молодец, — Таисия встала на цыпочки и заглянула мне в глаза, — Всё правильно сделал. Не важно, что будет у нас с тобой дальше — с этой женщиной тебе точно не по пути.

А потом вздохнула:

— Зря я ее об «Волгу» ударила. Жалко машину.

— Угу, — сказал я, — Пошли в дом. Я вина купил десертного. И шоколадку. И сервелат.

— Шоколадка — это хорошо… — улыбнулась уголками губ Таисия и спросила: — А что такое «кацап»?

— Товарищ Белозор? — раздался ничего не выражающий мужской голос, и я обернулся, — Пройдемте.

На самом деле я достаточно давно понял, что этот тип ко мне обратится — раньше или позже. Не забди я его на парковке у «Хозтоваров», сейчас этот мужчина с непримечательным лицом уже получил бы по голове. Кому понравится, когда к нему подкрадываются и гаркают в ухо? Тем более, события последнего месяца здорово сделали мне нервы. А тут — серолицый шатен в плохом костюме и с рыбьими глазами. Внешность весьма характерная.

Он даже попробовал взять меня за локоть, но локоть я выдернул.

— Представьтесь, пожалуйста, — очень вежливо произнес я, — Не привык, чтобы меня трогали незнакомые люди.

Его физиономия поскучнела:

— Вы ведь понимаете…

— Не понимаю.

Мужчине пришлось доставать корочку с тремя заветными буквами и фамилией — Ершов. Буквы были не те, что на заборе пишут, а другие. Гораздо более приличные.

— Итак, товарищ Ершов, теперь я готов пройти с вами. В машину — и на улицу Малиновского?

— Ну почему же сразу на Малиновского? Давайте присядем вон хоть на лавочку — и побеседуем. Мы ведь с вами одно дело делаем, работаем на благо советского государства… Так ведь?

— Да-да, в меру своих сил — на пользу советского народа и родной Дубровицы, — оговорочку он, надеюсь, не заметил.

— Ну вот, значит, и бояться вам нечего, — Ершов улыбнулся.

Лучше бы он не улыбался.

Мы прошли за магазин и сели на лавочке под раскидистой ивой. Опричник достал пачку сигарет, сунул бумажный цилиндрик, набитый табачными опилками, в рот и спросил:

— Курите?

— Нет.

— А я закурю, — он чиркнул спичкой и затянулся, — Вы не против?

— Курите, ради Бога.

— Бога? А вы верующий? — Ершов выпустил клуб дыма.

Я пожал плечами.

— А мой ответ что-нибудь изменит?

— Да нет… Просто пытаюсь понять — что вы за человек.

— Вы о моей личности поговорить пришли? Кажется, вы офицер, а не психотерапевт.

— По долгу службы порой приходится и психотерапевтом становиться. Но в целом вы правы. Вы — персонаж интересный, Герман Викторович, но речь не о ваших последних эскападах, и даже не о работе в архивах…

А вот это было уже интересно. О чем же тогда пойдет речь?

— В каких отношениях вы состоите с гражданкой Морозовой?

— Что, простите? — мне понадобилось несколько секунд, чтобы мозг в несколько этапов совместил некую «гражданку Морозову» и Тасю.

Я как-то никогда не думал о ней с точки зрения фамилии, слышал от Пантелевны мельком, которая мужа ее покойнго только так и звала — мол, Морозов то, Морозов это. При самой Таисии она о нем не говорила — чтоб не бередить. А тут — гражданка Морозова! Ну, надо же…

— Добрососедские отношения. Хорошие. Детям ее песочницу сделал. Бани у них нет — я в свою пускаю помыться. По-соседски.

Ершов снова затянулся.

— Вы знаете что-то про ее мужа?

— Моряк-севморфлотец, офицер. Погиб в дальнем плавании. На этом всё.

— Погиб?.. Хм, да. Служба у него была особая, понимаете ли. Вот товарищи и забеспокоились — с кем его жена общается, как время проводит. И выясняется — ходит на танцплощадку и в рестораны с неким Белозором. А товарищи о вас смогли найти только газетные материалы и вашу работу в архивах. Ну и там родился-учился…

— Так всё-таки речь о моей личности?

— О вашей работе в архивах. Вы ведь по Деражне материалы раскопать пытались.

— И раскопал, — не знаю, что там нашел Гера, но мне в 2022 про Деражню было известно практически всё.

И про то, что расстреливали и сжигали никакие не немцы, и про 1200 погибших сельчан (почти в 10 раз больше, чем в Хатыни!) и про то, что дело это замяли и преступники-изверги вполне себе свободно проживали и работали в некоторых союзных республиках под чужими документами, а порой — и под своими собственными, никого не стесняясь… До сих пор проживали!

— И зря раскопали, товарищ Белозор. Внимание теперь к вам повышенное. Не в духе интернационализма эти ваши копания, противоречат генеральной линии партии…

— Генеральной линии партии противоречит безнаказанность военных преступников, товарищ Ершов. Неотвратимость наказания — один из столпов, на которых держится государственная система. Dura Lex, sed Lex — один для всех, независимо от социальной, национальной, профессиональной или какой иной принадлежности, — раздраженно проговорил я.