— Ничего делать не буду. В Ленинград поеду, в издательство. Документы надо подписать! А потом работать над второй частью книги продолжу.

— Да, да! — Исаков положил вилку с оливкой на край тарелки. — Белозор в своем репертуаре. Будешь подметать?

— Буду подметать! — решительно кивнул я.

В конце концов, может я вообще сдохну на том литературном форуме, о котором Герилович говорил. Чего переживать тогда вообще?

Фантастические сроки издания книги были напрямую связаны с задействованием административного ресурса. Уж не знаю, к чему была такая спешка… Возможно, Машеров и вправду имел на меня виды как на депутата будущего созыва Верховного Совета? А известного писателя гораздо более удобно сделать депутатом, чем одного скандального, но не особо авторитетного журналиста… Хотя — может ему просто книжка понравилась?

Ну да, ну да, так я и поверил.

В любом случае — я снова трясся в плацкарте, хотя мог позволить себе и СВ. В последнее время за счет работы в «Комсомолке» и публикации романа в «Технике-молодежи» я нормально оброс жирком. Приводить конкретные суммы гонораров смысла нет, но пресловутые журналистские пятьсот рублей я в руках держал периодически. Иногда — больше, иногда — меньше. Журналистские расследования и вовсе обогащали знатно: их разбирали сразу несколько периодических изданий. И чем «центральнее» была газета или журнал, тем жирнее оказывался гонорар. Ну, то есть текст одного и того же объема, допустим, по сравнению с районным «Маяком» в союзной «Комсомолке» оценивался в два-три раза дороже. Обидно, однако! А как же равенство?

Впрочем, ничего нового: одни равны, другие — ровнее. Так было и так будет… Тем более — тут, в этом мире чуть ровнее других был именно я, а в такой ситуации несправедливость переноситься гораздо легче, верно?

Умудренный горьким опытом с поездкой на верхней боковушке, на сей раз я взял билет заранее, ехал на нижней полке в самом начале вагона, рядом с проводниками. На ужин вкушал замечательные тасины сырнички, а на завтрак — чай. Черный, индийский, с конфетами. Аэрофлотскими. Барствовать — так на полную катушку!

— Как я рад, как я рад что приехал в Ленинград… — напевал я стихи из какого-то детского сборника, кажется — про Бармалея, чесал отросшую щетину и шагал по перрону — покорять северную столицу.

По привычке я не сразу рванул изучать город Петра в его советской ипостаси, а остановился и принялся разглядывать Витебский вокзал. Это великолепное здание — чуть ли не первый в мире памятник модерна среди общественных построек, с обилием металла и стекла, огромным металлическим куполом и оригинальной часовой башней, напоминало то ли Рейхстаг, то ли дворец какого-нибудь стимпанкового герцога-принца. Сначала — Санкт-Петербургский, потом — Царскосельский вокзал Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги, после 1920-го — Детскосельский, с 1935-го — Витебский, он менял названия как перчатки…

В общем, я залип довольно надолго. Ну нравились мне вокзалы-порты-аэропорты! Это ведь такие места… Знаковые, ключевые! Большая часть историй и приключений начинается и заканчивается именно здесь, а не в баре за бутылкой виски, как считают досужие люди… Вот и теперь — долго ждать не пришлось.

— Мистер Бьелозор? — раздался бархатный голос, который даже не пытался скрывать акцент.

Я развернулся на каблуках и увидел двух… Двух мистеров. Ну такие классические янки-яппи с поправкой на восьмидесятые: молодые, холеные, в хороших костюмах и фривольных галстуках, один — рыжий, второй — блондин, благоухают жвачками и парфюмом, источают респектабельность и американскую мечту из всех естественных отверстий.

— Белозор, ага, — откликнулся я. — С кем имею честь?..

— Оу… — рыжий протянул руку. — Менья зовут Ник. А это — мой колльега, Майк. Ми работаем в отдьеле печатьи и культуры, в консульстве Соединьенных Штатов Амьерики в Льенинграде.

Ох уж это жёваное «р» и манера говорить значительным тоном… Но ржать я начал по другому поводу: Ник и Майк — это ведь как Боширов и Петров на минималках! Божечки, я смеялся как идиот, даже слезы потекли, а они смотрели на меня и не могли понять, в чем причина такого веселья.

— Мистьер Бьелозор? — брови рыжего Ника взлетели вверх. — А ю окей?

— Ам файн, гив ми фью секонд! — пытаясь успокоится, проговорил я.

— О-о-о, ю спик инглиш! — заинтересовался белобрысый Майк.

— Будем называть вещи своими именами, камрады… — мудрость Анатольича всегда приходила в голову в сложные моменты. — Вери бэд, бл*ть!

Вспомнил старого одноглазого Белозора из то ли видения, то ли провала в будущее с его «ду нот дистурб» и едва снова не заржал. Ник и Майк переглянулись:

— Ми здьесь с дьеловым прьедложеньием… — начал Майк, но замолчал, увидев, что я вешаю рюкзак на плечо и решительно шагаю в сторону стоянки такси.

— Мистер Бьелозор… Гьерман Вьиктороувич… Подождьите! — они ринулись за мной.

— Не, не подожду. У меня тут книжка издается, а я опазыдваю на Кутузовскую набережную, в Детгиз… В издательство, короче, — мне было даже интересно, как они поступят. — Надо брать такси или ехать на метро.

— Оу! Можем мы прьедложить вас… Подвьезти? — американцы были ребятами ушлыми, а мне и вправду нужно было поскорее попасть в Ленинградское отделение «Детское литературы» — хотел всё подписать и уехать в Минск сегодня же.

— Вот это — деловой подход! — кивнул я. — По пути расскажете о предложении. А потом у меня будет время подумать — до самого поезда…

— Дьеловой подход. Бизнес есть бизнес! — закивали американцы.

Машина у них была довольно простая: какой-то седан, вроде бы «Форд», похожий на полицейские автомобили из фильмов, только полностью черного цвета. А вот сиденья оказались действительно удобными, и музыка — классная. Тысячу лет не слышал Джонни Кэша, и мне было плевать на круглые глаза американцев, когда я подпевал «Folsom Prison Blues» так, как умел… Черт, вот так родину и продают — за мягкие сидения и блатное кантри, да? Принесите мне еще гамбургеров и познакомьте с Рэем Брэдбери, и может что-то у нас и выгорит, ребята!

Пока мы ехали по Владимирскому проспекту, я имел честь в зеркальце заднего вида любоваться на родную рожу Гериловича, который с накладными усами и в дурацкой кепке сидел за рулем зеленых «жигулей» и улыбался вовсю. Похоже, он был счастлив.

—… Перьевод ваших «The Last Times» на английский язык, издание в Penguin Putnam, тур по Соединьенным Штатам: Нью-Йорк, Бостон, Калифорния — много, много университетов, выступления перед студентами. The Brown International Writers Project, можьет быть вы слышальи? Международная стипендия писателей Брауна! Сорок пять тысяч долларов США, годьичная стипендия и гранты с проживаньием в Универсьитете Брауна, которые предлагают убежище и помощь проверенным творческим писателям, которых угньетают в странах проживания. А еще — помощь в получении вьизы и расходы на переезд, медьицинские льготы и заньятия в классе чтобы… Улучшьить язык! — манера бархатноголосого рыжего Ника изъясняться доставляла мне массу удовольствия.

Ох какие они были смешные ребята! Я готов был снова загыгыкать, но сдержался. Угнетаемый в стране проживания? Это я-то? Да и вообще — способ строить фразы была восхитительный. То есть для американца — правда восхитетельный. Какие обороты, какая экспрессия! Но Ник никак не мог остановиться:

— Мьеждународный писатьельский проект Брауна инициирует литературный форум молодых амьериканских и иностранных писателей… Свободных писатьелей, гдье они смогут прьедставить свои литературные проекты, андестенд? Из разных стран… Мы очьень хотьели бы чтобы Совьетский Союз представил Гьерман Виктоуроувоувич… Викторововоу… А-а-а, шит! Чтобы вашу страну прьедставили вы, мьистер Бьелозор.

— Потому что французская газеты «Comba» называла меня «главным критиком советского строя»? — уточнил я. — Вы еще читаете эту подтирку? Так лет пять назад эта макулатура напечатала статью под заголовком «Главный оппозиционер режиму Брежнева Пётр Машеров в Париже». В теперь этот главный оппозиционер где? Пра-а-авильно, на самом верху.