А мне достался единственный и неповторимый Акианатор Пакиратан. Нет, это не какой-то хитроумный прибор, и не киборг вроде Терминатора, и не компьютерная программа-Акинатор. Такое гордое имя носил один высокий и худой студент, американец индийского происхождения, из семьи мигрантов, который жутко фанател от русской культуры, обожал Достоевского, Толстого и Тургенева, неплохо понимал русский язык и понятно говорил по-английски. Вообще, индусы говорят по-английски гораздо понятнее британцев и янки. «Сидон плеазе» — чего тут непонятного-то?

Была, правда, одна проблема. Акианатору казалось, что он знал меня. И очень хотел мне понравится. Ах, да! Еще этот оригинальный парень был жутким антисоветчиком, и думал, что я — тоже.

— Вы такой смелый, товарищ Белозор! Работаете в центральной газете и не боитесь критиковать власть… — красивым жестом худой интеллигентной руки он приглаживал свои черные как смоль волнистые волосы, и смотрел на меня черными же горящими глазами.

— Мне разрешили, — коротко отвечал на такие эскапады я. — Меня даже попросили, можно сказать — уговаривали.

— Вот? Что? — обалдело пялился на меня Акианатор Пакиратан.

— Меня уговаривали критиковать недостатки советской системы и перегибы на местах.

— Ху? Кто? — акианаторские глаза становились похожими на соломинские — такие же обалдевшие.

— Высшее руководство Советского Союза.

— Хау? Как? — его привычка дублировать свою мысль по-русски и по-английски была довольно забавной. — Власть просила критиковать власть?

— Йес! — отвечал я. — Пять очков Гриффиндору!

— Вот? Что? — в общем, он шатался за мной по всему острову, и записывал что-то в своем блокнотике, бедолага.

Как я мог помочь ему с написанием литературного опуса — это была тайна покрытая мраком. Вообще не шуруплю в английской словесности, так что мне ничего не оставалось как самому собирать материал для статей. Когда еще на Карибы выберусь? Когда советские люди про эти самые Карибы почитают? Так что я, например, устроил пешую прогулку в десять километров на поиски развалин испанского форта времен эпохи колониализма, или — пытался выклянчить у Капитана Афроамерика и его береговых охранников металлоискатель, чтобы пуститься на поиски пиратского клада… Конечно тут должен быть пиратский клад, какие могут быть сомнения?

Ну и приставал к коллегам-писателям с просьбами об интервью. Польза от Акианатора, определенно, была: он за эти три дня много раз послужил мне за переводчика, так что если не металлоискатель, то кое-какой инструмент для доведения до ума бунгало мы у CoastGuard выклянчили.

— Скажите, товарищ Белозор, а вот вот в Daily Mail писали о том, что в Советском Союзе наблюдается постепенный переход реальной власти от партийных органов к советским, процессы либерализации и демократизации происходят во всех сферах общества… Модернизация, да? Вы как к этому относитесь? — Пакианатор потел, пыхтел, но тащил вместе со мной довольно приличную армейскую кровать из вагончика береговой охраны в наше обиталище.

— Я никак к этому не отношусь, — откликнулся я.

— Это игра слов? Фразеологизм? Как можно не относится к демократии? — он пристал как банный лист к жопе.

— Обычно. Я ни черта не смыслю в государственном управлении, зачем мне к этому как-то относится? Тем более Модернизация и то, что вы назвали — это не совсем одно и то же. Точнее — совсем НЕ одно и то же.

— Но политика касается каждого из нас, и каждый член общества имеет гражданский долг… — последней моей фразы индус, похоже, не услышал.

Пришлось пояснять:

— Медицина, или, скажем, система технического обслуживания автомобильного транспорта тоже касается каждого из нас, но мы же не беремся учить хирурга-уролога, как проводить операцию на мошонке? Или автослесаря колупаться в карбюраторе?

— Мо-шон-ка вот из ит? — удивился Акианатор.

Всё-таки русский ему следовлао подтянуть.

— Яйца. Эггс. Боллс. Тестикулы, — я не знал как объяснить по-другому.

— А! — индус смущенно почесал макушку. — Но как же равенство? Всеобщее голосование, активная гражданская позиция, система политических партий, плюрализм мнений — это проверенный инструмент народовластия! Вы что, предлагаете вернуться к деспотии, к монархии?

— Изменилось что-то в Индии с появлением демократически избранного парламента? — спросил я, когда мы вышли на улицу. — На что великим человеком был Ганди, но и у него ничего не вышло. Я не большой специалист в индийской политике, но, кажется, не ошибусь, если скажу, что среди депутатов представительных органов всех уровней большая часть — из касты брахманов, остальные — воины и торговцы, простите, не помню как они называются на хинди. А семьсот или восемьсот миллионов всех остальных представлены в демократических органах власти просто никак.

— Но это Индия! — возмутился Акианатор. — Есть же развитые, прогрессивные страны…

— «Демократия — это воздушный шар, который висит у вас над головами и заставляет глазеть вверх, пока другие люди шарят у вас по карманам», — процитировал я. Ненавижу такие разговоры, но этот индус был таким искренним, таким наивным. Так и хотелось засрать ему мозг: — Это сказал Бернард Шоу. Ирландец. Это — достаточно прогрессивная страна? Представьте себе редакцию газеты. Представьте себе демократический принцип ее управления, когда все — уборщица, бухгалтер, секретарь из приемной, водитель, наборщицы и фотокор, ну и журналисты — тоже, путем всеобщего, равного, прямого и тайного голосования решают, что будет публиковаться в номере, а что — нет. Много навоюет такая газета? Государство — система куда более сложная, чем редакция, но и на моем примере на пальцах можно объяснить, что руководить редакцией должен отличный журналист, который разбирается в сфере СМИ, пользуется уважением коллег и имеет опыт работы в этой самой редакции. Проблема в том, что отличный журналист, скорее всего, будет сильно сопротивляться назначению на должность главного редактора, потому что любит свою работу и согласится только при возможности писать дальше, сочетать административную деятельность с творческой… И, конечно, ему понадобится хороший экономист, маркетолог и куча других специалистов. Но — школой должен руководить учитель, больницей — доктор, заводом — инженер, газетой — журналист, иначе всё рухнет к чертовой матери или превратиться в фарс, прикрывающийся вывеской школы, больницы, редакции. Почему же тогда мы считаем, что государством может управлять горластый приятный парень, которого выбрали благодаря тому, что он часто мелькал по телику и смог понравится огромному числу домохозяек?

— Вы говорите странные и интересные вещи… — пробормотал Акианатор Пакиратан и вдруг повернул голову в сторону сцены. — И я, кажется, знаю о чем буду писать. Однако, там привезли представителей издательств! Пойдемте, послушаем!

Этих самых представителей доставили в летний лагерь на вертолете. Пять человек: две женщины и три мужчины, отлично одетые и ухоженные, они походили скорее на бизнесменов и политиков, чем на Татьяну из ленинградского «Детгиза». Решительные жесты, усталое и самодовольное выражение глаз, барские замашки — такие живоглоты появятся в наших родных краях очень нескоро, в этой реальности может быть даже — никогда.

— Спорим, — сказал я. — Они ни слова не скажут о литературе?

Шумели джунгли, звенели москиты, студенты рассаживались на раскладных стульях у сцены, суетился вокруг гостей Валленштейн. Я втянул ноздрями воздух: вот оно! Заждался! Определенно, в воздухе витали ароматы некоторого дерьма.

— Главный и единственный критерий определения великой литературы — это успешность продаж, — безапелляционно заявил холеный бородатый мужчина лет сорока. Он был обитателем Нью-Йорксокого издательского Олимпа, и привык, чтобы перед ним лебезили, а его словам — внимали. — Великий писатель — это тот писатель, чьи книги успешно продаются. Если книгу не готовы купить — это дерьмо, а не книга! И сегодня я расскажу вам, как написать книгу, которую будут раскупать как горячие пирожки!