Над столами кафе пронесся возбужденный шепоток голосов.

– Спасибо, богиня! – сказал я.

И третий пулемет упал на пол.

Его бывшая владелица выскользнула за дверь. Она сбежала из кафе, так и не произнеся ни слова.

«Елка!»

Я вернулся к сидящей у прохода на кухню Елке, и Ордош влил в нее еще одно малое заклинание регенерации.

Кровь течь почти перестала, но я без подсказки колдуна понимал, что Елка умирает.

Я принес из бара полотенце, сложил его и прижал к ране.

– Прижми, – сказал я Елке. Положил поверх полотенца ее руку, показывая, как нужно держать.

– Не поможет, малыш, я умираю, – ответила Елка. И закашляла.

«Крыс нет. Ни одной. Будем потрошить клиентов кафе?»

Крысы! Дурацкие крысы, которых всегда полно, но нет, когда они так нужны!

Я стукнул кулаком по стойке.

«Прекращай! – сказал Ордош. – Я не смогу залечивать еще и твои ушибы!»

Крысы… Летающие крысы!

«Голуби! – сказал я Ордошу. – У нас есть голуби!»

«Неплохая идея».

Мне почему-то вспомнились первые минуты моего пребывания в этом мире.

– Ты! – сказал я Липе, заставив ту подпрыгнуть. – Бери ее на руки!

– З-зачем?

– Бери, говорю! – подражая тону маршала, служившего у моей здешней матери, сказал я. – И неси за мной. Только бережно! Это не твоя подружка.

Пинком распахнул дверь. Зажег свет. Посторонился, пропуская девушек.

– Клади ее на кровать, – сказал я.

Моя комнатушка совсем маленькая, от двери до кровати всего пять шагов. Воздух в ней попахивает плесенью.

Липа уложила Елку поверх покрывала. Та заскрипела зубами, но не застонала. Закашляла.

Липа замерла у кровати и сквозь челку смотрела на свои руки. Растопыренные пальцы девушки были в крови.

– У нее рана и на спине, – сказала Липа.

– Прикольно, – сказала Елка и заставила себя улыбнуться. – Насквозь прошла. Испачкаю тебе кровать, малыш. Прости.

– «Прости» не отделаешься, – ответил я. – Купишь Рябине новое постельное белье, когда поправишься.

– Заметано, малыш. Обязательно.

– И покрывало!

Елка снова закашляла, разбрызгивая кровавую пену. С каждым разом этой пены становилось все больше.

«Да хватит в носу ковырять, дубина! – сказал Ордош. – Помрет же!»

Еще на пороге своей комнаты я почувствовал, как сработала руна.

«Есть?» – спросил я.

«Сидят, красавцы. Сейчас темно, они не улетят. Постараюсь их сильно не пугать».

За жизнь Елки придется заплатить жизнями голубей.

И этот факт не заставил меня испытать угрызения совести. Мне плевать сейчас и на голубей и на совесть.

– Липа, – сказал я, – принеси из кафе кувшин красного вина.

– Но…

– Быстро, я сказал!

Липа отшатнулась, точно я ее ударил. Девушка выглядела испуганной. Сейчас она вела себя как обычная девчонка – такая, каких я помнил по своей первой жизни: не пыталась командовать и очень хотела спрятаться за спину мужчины (хотя сама об этом и не догадывалась).

– Она… не умрет?

– Нет, конечно. Если только ты будешь делать, что я скажу. Шевелись!

– Да, Пупсик.

Липа перестала посматривать на свои грязные дрожащие пальцы и поспешила прочь из комнаты.

«Зачем тебе вино?»

«Мне не нужна здесь девчонка. Спровадил ее на время. А вино пригодится».

«Правильно, – сказал Ордош. – Здесь она сейчас не нужна. Приступим?»

«Давно пора! Поехали».

«Не забывай говорить что-то вслух, – сказал Ордош – И повторяй имя богини».

«Зачем?»

«Отдадим все лавры ей. Они нам сейчас без надобности. Это будет творить чудеса Сионора, не мы».

«Ладно, – сказал я. – Мне без разницы. А что говорить?»

«Что хочешь, дубина, хоть стихи читай! Громко, монотонно и на другом языке. И не отвлекай меня».

Я положил ладонь Елке на грудь, поверх прикрывавшего рану окровавленного полотенца. Я видел, что Елке больно. И страшно. Но та старалась казаться стоиком, выдавливая на лице улыбку.

Да, нет, подумалось мне, не тридцать ей – гораздо меньше. Почему, когда тебе переваливает за сто, ты перестаешь замечать разницу между двадцатилетней и тридцатилетней женщиной?

Заклинания регенерации устремились в тело девушки, чередуясь со вспышками тепла на моем животе.

– Лежи спокойно! – потребовал я у Елки, заметив, что она собралась заговорить. – Не мешай.

Судорожно копался в памяти, подыскивая хоть какой-нибудь рифмованный текст.

Прикрыл глаза и громко сказал:

– Сионора!

А дальше продолжил на русском, с удивлением замечая, что говорю на нем с акцентом:

– Погиб поэт! – невольник чести – пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди и жаждой мести, поникнул гордой головой!.. Сионора! …

«Ничего более жизнерадостного не вспомнил, дубина?»

«Отстань: слова могу забыть! Я учил этот стих еще в школе».

– Не вынесла душа поэта…

Я старался не смотреть на лицо Елки, не видеть кровь на ее губах и изумление во взгляде.

Почти каждое срабатывание руны совпадало с моим восклицанием «Сионора!».

– А ты полон неожиданностей, малыш, – сказала Елка.

Похоже, она начала понимать, что я лапаю ее грудь не ради собственного удовольствия (признаюсь, там и лапать-то особенно нечего было – максимум единичка). А может, стала исчезать боль.

– Я чо, правда, могу выжить? – спросила девушка.

– … Сионора!

Я нахмурился, всем своим видом показывая, что она меня отвлекает.

И стал говорить на полтона громче:

– Не вы ль сперва так злобно гнали его свободный, смелый дар и для потехи раздували чуть затаившийся пожар? Сионора! …

Улыбка на лице Елки появилась хоть и едва заметная, но вполне искренняя, благодарная. Во взгляде девушки мне почудился огонек надежды.

– Поняла, – сказала Елка. – Молчу.

Она снова прокашлялась, закусила губу и прикрыла глаза.

«Как там?» – спросил я.

«Не мешай, – ответил Ордош. – Выживет. Теперь мы ей даже кариес вылечим».

***

Липа вернулась в сопровождении Рябины.

Я отобрал у нее кувшин с вином и заставил Елку отпить из него половину. В лечении я понимаю мало. Но, решил, что увеличить количество жидкости в организме раненной не помешает: крови она потеряла прилично.

Елка послушно делала все, что я велел. Похоже, мой авторитет в ее глазах после стихотворения Лермонтова значительно вырос.

Пока девушка пила, я придерживал ее за спину. С удивлением понял, что за те дни, что знаком с Елкой, стал считать ее своей подругой. Неужели, после долгих лет одиночества я начинал именовать другом каждого, кто улыбнулся мне хоть пару раз?

Ряба порывалась позвать доктора. Но я сказал, что в этом больше нет необходимости.

– Сионора исцелила ее, – сказал я. – Богиня любит нас. И откликается на молитвы тех, кто любит ее.

Почему Ряба побледнела?

«Сотри с морды эту улыбочку! – сказал Ордош. – Она пугает женщин. Ты похож на психа».

С уверенностью фанатика, я пообещал, что завтра Елка будет чувствовать себя не хуже, чем сегодня утром. А сейчас ее лучше не беспокоить: организм девушки восстанавливается. Но было бы хорошо, если бы кто-нибудь из женщин помог Елке раздеться, протер ее тело влажным полотенцем, сменил окровавленную постель и уложил Елку спать.

– Я тебя люблю, Пупсик, – сказала Елка. – И твою богиню люблю. Всех вас люблю. А кошаков я пущу на фарш.

Елка улыбалась, как нормальная, здоровая пьяная женщина. И не кашляла – зевала.

Женщины засуетились, перестав, наконец, с опаской поглядывать на меня.

А я отправился обратно в кафе.

Я не рвался работать: хотел вернуть себе оставленный там фартук, в кармане которого лежали кофейные палочки. Очень не хотелось, чтобы мои зачарованные зубочистки попали в чужие руки.

«А ты неплохо проявил себя, во время нападения, Сигей, – сказал Ордош. – Для человека, в жизни которого на протяжении сотни лет не случалось более жутких событий, чем сбежавшее молоко – так и вовсе замечательно».