Проводив в дом, он оставил нас дожидаться хозяина.

Я рассматривал обстановку — верный своему принципу, что по окружающим человека предметам можно если не понять характер человека, то, по крайней мере, приблизиться к постижению его сути.

В комнате, где оставил нас батлер, не было почти никакой мебели, если не считать столика для визиток и вешалки на четыре пальто, стоявшей подле самой двери. В целом, интерьер можно было охарактеризовать как аскетический — я сразу решил, что Раут — холостяк, причём с самыми ограниченными потребностями. Удивляло отсутствие следов того, что в доме жила его сестра — Хлоя Бирман. Вся обстановка казалась совершенно мужской.

— Господин Абрамсон, — обратился я к полковнику, — в какой газете трудится хозяин этого дома?

— В местной, — с усмешкой ответил Абрамсон. — Называется «Вестник Доркинга». Не без претензии, да?

— Безусловно. Однако…

— Понимаю ваше удивление. Собственно, это новостной листок, выпускаемый несколькими нашими энтузиастами на собственные средства. Доход от него небольшой. Большинство предпочитает выписывать столичные издания. Впрочем, иногда и с «Вестником» можно скоротать вечер.

Он взглянул на часы. Я вспомнил, что у меня сегодня назначена встреча на раскопках, и снова волна безотчётного страха захлестнула меня. Невольно поёжившись, я заставил себя думать о другом. В конце концов, я не кисейная барышня. Да и для человека научного склада ума я что-то стал слишком впечатлительным. Надо с этим что-то делать.

— Разумеется, приходится следить за тем, что в этом «Вестнике» пишут, — сказал Абрамсон. — Но у нас народ мирный. Бунтарей и ниспровергателей основ не водится. Были нигилисты одно время, да быстро вышли — стоило прижать хорошенько их вдохновителя.

В этот момент в комнату вошёл темноволосый человек среднего роста, в халате, шейном платке и домашних туфлях на босу ногу. Он был гладко выбрит, несмотря на поздний час.

— Джон Раут, — представился он, переводя взгляд голубых глаз с одного из нас на другого. — Чем могу быть полезен доблестной полиции?

Мы поздоровались и представились. Раут пригласил нас в крошечную гостиную. Он занял глубокое кресло с высокой прямой спинкой, мы расположились напротив.

— Нам бы хотелось задать несколько вопросов о Мэри Сандерс, — сказала Глория. — Вы были с ней знакомы?

— Да. Имел честь.

— Насколько близко? Не сочтите за бестактность.

— Не беспокойтесь, — Раут улыбнулся одними губами. — Я знал Мэри достаточно хорошо. Мы были друзьями. Кроме того, нас связывали деловые отношения.

— Вот как? Нельзя ли поподробнее?

— Отчего же? Пожалуйста: Мэри предоставляла мне материал для статей. Вам известно, что я сотрудник местной газеты?

— «Вестник Доркинга». Я знаю, да.

— Тираж небольшой, но люди читают. Так вот, Мэри служила у леди Треверс, а та всегда была в курсе событий высшего общества и полусвета. В местных масштабах, я хочу сказать, — Раут снисходительно улыбнулся. — Время от времени Мэри… невольно становилась свидетельницей разговоров своей хозяйки и её подруг.

— Проще говоря, пересказывала вам подслушанные сплетни, — подвёл итог Абрамсон.

Журналист развёл руками и ухмыльнулся. Смутить его не удалось.

— Если вам угодно.

— Давно вы познакомились и наладили… сотрудничество? — спросил я.

— Около полугода назад. Точнее не помню. Я время от времени подбрасывал ей деньжат, однако в первую очередь мы были друзьями.

— Но никто не знал о вашей дружбе.

Раут пожал плечами.

— Полагаю, это было её дело. Я, в свою очередь, ничего не скрывал и, как видите, не скрываю. Конечно, в редакции не знали, откуда у меня появляются сведения, но это уже мой профессиональный секрет.

— Простите мне бестактность, господин Раут, — сказала Глория, — но я должна уточнить. Вы состояли с Мэри Сандерс в интимных отношениях?

Журналист удивлённо-насмешливо приподнял брови.

— Помилуйте! Нет, конечно! У нас совершенно разные общественные положения.

— Что не мешало вам дружить.

— В пределах разумного. И вообще, это другое.

— А как вам кажется, могли у неё быть на вас…м-м… планы?

— Вполне возможно. Горничные — народ такой. От них можно всего ожидать. Но я никогда не давал ей повода. Видите ли, у меня есть в Лидсе невеста, она вдова, и я собираюсь жениться на ней осенью. Хорошее приданое возьму, между прочим. Мэри об этом не знала, но не потому, что я скрывал свои планы именно от неё. Просто не считал необходимым с кем-то делиться — в конце концов, это мое личное дело, не правда ли?

— Совершенно с вами согласен, — кивнул я. — Теперь другой вопрос. В день своей смерти Мэри должна была прийти к вам?

Журналист побарабанил пальцами по подлокотнику. Вопрос явно доставил ему неудовольствие.

— Видите ли, я получил от неё утром записку. Она сообщила, что узнала какую-то сногсшибательную новость, и хотела вечером мне её рассказать.

— Вы говорили об этом полиции? — я взглянул на Абрамсона.

Тот нахмурился.

— Нет, — Раут пожал плечами с деланым спокойствием, но глаза у него бегали. — Я не думал, что это может иметь значение. Кроме того, никто меня не спрашивал. А через два дня мне пришлось уехать в Лидс, и вернулся я только недавно.

— Понятно. И что было в той записке?

— Я могу вам её показать, если хотите.

— Вы её сохранили?

— Само собой, я же газетчик. Это профессиональная привычка — ничего не выбрасывать, — Раут поднялся и направился к двери. — Схожу в кабинет.

Когда он вышел, я повернулся к спутникам.

— Ну, что думаете?

— Темнит! — буркнул Абрамсон. — Никто его не спрашивал, видите ли!

— Полагаю, всё так, как он говорит, — сказала Глория, — но не приди мы сегодня, сам он сообщить о знакомстве с убитой не явился бы.

— Мог вообще не признаваться ни в чём.

— Он же не знал, что Мэри скрывала их отношения.

— Что он вообще делает в Доркинге? Со своими-то амбициями.

— С этим как раз всё ясно. Ждёт свадьбы с богатой вдовой. Рассчитывает поправить финансовое положение. Думаю, своих денег у него совсем мало.

Вернулся Раут, держа в руке клочок бумаги.

— Вот, прошу вас, — протянул он его Абрамсону.

Тот разгладил на колене половинку вырванного из тетради линованного листка. Мы с Глорией читали вместе с ним, заглядывая полковнику через плечо.

В записке говорилось следующее: «Дорогой Джон, несколько дней назад я узнала потрясающую новость. Никуда не уходи пятого числа вечером, я приду и всё тебе расскажу. Мэри».

— Это всё? — спросил я.

Раут кивнул.

— Ничего не ясно, кроме того, что она что-то узнала из разговора хозяйки.

— Может быть, и нет, — заметила Глория.

— Что вы хотите сказать? — заинтересовался Раут.

— Да нет, ничего.

Однако я понял, что она просто не хочет отвечать газетчику.

— Кто доставил вам эту записку? — спросил я.

— Почтальон, конечно.

— Значит, это было письмо?

— Да, разумеется.

— Когда Мэри его отправила?

— Не помню.

— У вас остался конверт?

— К сожалению, его я не сохранил, — Раут развёл руками. — Сами понимаете: зачем он мне?

— А как же профессиональная привычка ничего не выбрасывать? — не без язвительности поинтересовался Абрамсон.

Нимало не смущённый, Раут рассмеялся.

— Но не до такой же степени! Если я стану оставлять всё, то скоро утону в соре.

— Жаль, что вы не сохранили конверт, — сказал я, чтобы подвести итог этой бесплодной дискуссии.

— Но, полагаю, письмо было написано не позже третьего июля, — заявил вдруг репортёр.

— Почему вы так думаете?

— Почту разносят по четвергам. Письмо я получил в субботу, пятого числа.

— Ясно. Вы сами получили его? Видели почтальона? Он отдал вам конверт в руки?

Раут кивнул.

— Это папаша Дэйв. Ему уже шестьдесят восемь, а он до сих пор служит. Он застал меня в саду за утренним чаем и отдал письмо.