— Гера! — раздался голос шефа, когда я уже собирался бежать, — Зайдите ко мне!

Ох уж этот комиссарский тон, бр-р-р-р! Как будто сейчас отправит затыкать собой амбразуры или бросаться под танки... Не знаю, что он хотел предъявить мне на этот раз, но в последнее время Сергей Игоревич завел моду нахлобучивать меня по поводу внешнего вида — и карго ему не нравились, и в причастности к движению стиляг он меня обвинял, ну надо же... Где я и где стиляги? Однако сейчас он цепким взглядом из-под очков оглядел меня с ног до головы и, кажется, остался доволен.

— К Исакову? Идите-идите. К конторе НГДП приедет автобус из Гомеля, там будут все остальные... А телевизионщики — своим транспортом... Ну, удачи!

И чего вызывал? Это же тысячу раз обговорено-переговорено.... Я уже уходил и взялся за ручку двери, когда главред вдруг спросил:

— Гера! Вы как вообще? Самочувствие, настроение? Может быть, вам в отпуск нужно?

— Да нормально вроде всё, Сергей Игоревич, спасибо, что поинтересовались... А в чем дело? Я что-то не так делаю, не справляюсь?

— Справляетесь, справляетесь, даже более чем... Не знаю, это может показаться странным, но... Мне показалось, что я видел вас в одних трусах шарящего по кустам примерно в районе улицы Достоевского, часов около шести утра...

Вот тебе на! Никогда Штирлиц не был так близок к провалу. А что он сам-то делал в районе улицы Достоевского в шесть утра? Дом-то у него совсем в другом конце города!

— М-м-мда? Странно, очень странно. Вот он я, здесь — можно сказать, даже при параде. И с чего бы мне бегать по Достоевского в трусах?

— Действительно — с чего бы? — уставился на меня шеф, — Но если соберетесь в отпуск — я буду не против, у вас еще двадцать один день остался вообще-то, а лето кончилось!

— Летом мне и в Дубровице хорошо! — махнул рукой я, — Ну, не поминайте лихом!

— Тьфу-тьфу-тьфу, — сказал член райкома коммунистической партии и постучал по деревянной столешнице, — Не дай Бог! Идите уже!

***

У крыльца большого, выполненного в стиле советского хай-тек здания пара рабочих докрашивали металлический макет нефтекачалки, еще двое — из шланга поливали ступени. Молодая строгая женщина в стильном деловом жакете и узкой юбке выговаривала:

— Сейчас уже приедут! Ну всё, сворачивайтесь! Степаныч, давай, командуй своим — меня они не слушают!

— Не переживайте,- сказал я, — Они приедут через семнадцать минут.

— А вы откуда знаете? — удивилась она.

— Так я вроде как один из них? — пришлось помахать корочкой журналиста, — Но я местный, из "Маяка". Так что не переживайте.

На крыльцо выскочил Исаков — в отлично пошитом костюме и белой рубашке, как всегда роскошный, загорелый, белозубый и искрометный.

— Гера? Вот это я понимаю! Самый первый! Ну — раз самый первый, то я тебе расскажу, что у нас сегодня намечается и угощу тебя шоколадкой... — он и вправду сунул руку в карман пиджака и достал плитку горького шоколада,- Будешь?

И мы стояли на ступенях и грызли шоколад, и я слушал про полевой лагерь сейсморазведчиков, буровую установку на рельсах, строительство ветки трубопровода и нового детского лагеря, который примет пионеров уже следующим летом. У меня даже осталось время почирикать в блокноте — без диктофона было ужасно непривычно, будто в каменный век вернулся. Я сделал пару шикарных снимков Владимира Александровича — улыбающегося, красивого, на фоне только что подкрашенного макета нефтекачалки.

В этот самый момент подъехал желтый ПАЗ с надписью "УТТ" на борту, остановился, хрюкнул, кашлянул, с лязгом открыл двери, и из автобусика посыпались журналюги.

— Белозор, Гера! Нехорошо! Пользуешься местным непотизмом в рабочих целях? — это был Артёмов, из Петрикова, отличный фотокор и замечательный парень: худощавый, живой, с пронзительными голубыми глазами и острыми чертами лица.

— Владимир Александрович, это Дима Артемов, лучший фотограф в области. "Петрыкаўскія навіны"- единственная белорусскоязычная газета у нас, между прочим! — представил я его второму лицу Нефтегазодобывающего предприятия.

— А-а-а-а, знаю-знаю! — откликнулся Исаков и продекламировал широко известную в узких кругах шуточку: — "Петрыкаўскія навіны" — які раён, такія i навіны!

Мы втроем громогласно рассмеялись, и видит Бог, Артемов в этот момент успел заснять Владимира Александровича, и получился у него портет с первого раза наверняка куда как лучше, чем у меня, грешного после десяти минут съемки ...

— А вы ведь бывали на Петриковщине, да?- подмигнул начальнику Артемов, — Разбираетесь в теме!

— У меня бабушка из Турка! — улыбнулся в ответ Исаков, и тут же повысил голос: — Ну, товарищи журналисты, прошу за мной! Начнем с экскурсии по конторе, потом — поедем в поля! Возражения есть? Возражений нет! Рысью, марш-марш!

***

Я трясся в пахнущем бензином "пазике" рядом с Артемовым и другими журналистами и блаженно улыбался: эффект бабочки работал! Исаков на посту первого заместителя директора НГДП — то есть, по сути, второе лицо в Дубровицкой (читай — белорусской) нефтянке — это был настоящий прорыв! Он за три месяца успел накрутить хвосты такому количеству людей, что пресса просто подметки на ходу рвала ради одной только возможности получить комментарий от молодого-перспективного начальника. А тут — пресс-тур! "Советская Белоруссия", БелТА, "Гомельская правда", даже вроде как из минского корпункта "Комсомольской правды" кто-то был, не говоря уже об отраслевой прессе нефтяников... Неплохая такая информационная бомба получится. Зная Владимира Александровича — акулы пера уедут влюбленными в него, в Дубровицу и в НГДП. А там еще и Волков на информационном горизонте появится, и тогда...

— А вы не Герман Белозор случайно? — звонкий девичий голос отвлек меня от мечтаний о Нью-Васюках, и я вздрогнул.

На меня смотрели широко раскрытые удивленные карие глаза:

— Я Зоя Югова, "Комсомолка"...

— Студентка, спортсменка и просто красавица? — на всякий случай уточнил я у этой рыжей симпатичной миниатюрной девчушки лет двадцати трех.

Артемов вовсю пихал меня локтем в бок — он тоже оценил минскую коллегу весьма положительно.

— Нет! То есть — да! Спортсменка, но уже не студентка, могилевский журфак я год назад окончила! "Комсомольская правда" вообще-то! — наморщила нос она, — Что вы меня путаете? Я хотела у вас вот что спросить: вы комсомолец?

— Комсомолец. До двадцати девяти лет имею право!

— Это же просто отлично! Как насчет интервью? — захлопала ресницами она.

— В смысле? — моему удивлению не было предела, — Какого интервью?

— Ну, у вас! Могу я у вас взять интервью?

— Ы-ы-ы-ы... — только и смог выдавить я.

Автобус дернулся, зафырчал и остановился.

— Приехали! — голос водителя позволил мне избежать неловкой ситуации: все двинулись к выходу.

Только интервью мне сейчас и не хватало!

Раздались три свистка, и вдруг земля дрогнула, пытаясь уйти из-под ног. Четыре килограмма тротила — не шутки! Я защелкал фотоаппаратом — из скважины рванул целый фонтан черной жижи, должно было получиться эпичное фото!

Нет, нефть так не добывают. Так сейсморазведчики возбуждают упругие колебания — при помощи взрывных работ. Кажется, отличный кандидат на мой личный конкурс конченых заголовков: "Как в Дубровице возбуждают упругие колебания: весьма специфичный опыт сейсморазведчиков".

Пока народ с фото и кинокамерами третировал Тихого — главного инженера Управления сейсморазведки НГДП, я пытался скрыться от многозначительных взглядов комсомолки Юговой и сделать это одновременно с поиском источника умопомрачительного запаха свежего хлеба.

Меня интересовали в первую очередь дубровчане, которые работают здесь, в полевом лагере. Про начальников и достижения напишут и другие — тут хватало талантливых писак и без меня, а потому я аккуратно слился с интервью, и, подчиняясь своему обонятельному инстинкту, двинул на запах выпечки.