— Сделаю! — сказал я и притянул Тасю к себе. — Обязательно.

На крыше стояла коза Маркиза и жевала пожухлые побеги вьюнка, которым была укутана труба дачного дома.

Я быстро сложил два и два: Пантелевна побоялась оставлять дьявольское отродье в Дубровице, в одиночестве, и приволокла подлую скотину сюда, в пристоличье.

— Э-э-э-э!!! — сказала коза и потрясла бородой.

— А ну слезай оттуда! — погрозил ей кулаком я.

— Э-э-э-э! — балансируя на самом коньке, Маркиза явно была намерена доесть вьюнок до конца.

Я очень надеялся, что растение окажется ядовитым, и парнокопытное скопытится в самое ближайшее время. Я ещё пельмени ей не простил!

— Мама! — девочки выбежали на крыльцо и кинулись обниматься.

— Так, Ася, Вася, почему без курточек? Бегом в дом! — Тася развернула их вокруг своих осей, при этом успев слегка шлепнуть каждую из девчоночек чуть пониже спины.

— О! Гера! — увидела меня Васька, ловко уворачиваясь от материнской попытки придать ей ускорение. — Гера, ну пожа-алуйста, сними козу с крыши, она там хо-о-о-одит и нам стра-а-ашно!

— Щас мы её! — кивнул я, скинул рюкзак с плеча и спустился с крыльца.

— Германушка, не лезь туда, после больницы! Убьёсся! — запричитала Пантелевна.

— Не полезу! Будем работать дистанционно.

Я побродил по саду, нашел несколько яблок покрепче, прицелился, размахнулся, стараясь не потревожить травмированные рёбра, скомандовал самому себе:

— А-а-агонь! — и запустил зеленой крепкой антоновкой прямо в козий зад.

— Э!!! — Маркиза аж подпрыгнула, отчего жесть, которой была покрыта крыша, завибрировала и загремела.

Сатана в обличии домашней скотины пялилась на меня прямоугольными зрачками и трясла бородой. Я размахнулся, прицелился потщательнее и запустил ещё одно яблочко. На сей раз удача мне сопутствовала: плодовый метательный снаряд угодил козе прямо в лоб!

— Мбэк! — коза Маркиза таки села на задницу от неожиданности, а потом сообразив, кто является виновником ее несчастий, издала истошный вопль и кинулась в атаку — прямо с крыши!

Металл под ее копытами скрежетал, Маркиза рвалась в бой. Я чувствовал себя настоящим тореадором, переминаясь с ноги на ногу под свирепым взглядом рогатой твари, набирающей скорость. От меня до крыши было метров десять, допрыгнуть скотинка шансов не имела, но черт знает этих зверюг! Оттолкнувшись задними ногами от козырька крыльца, коза пролетела солидное расстояние, и приземлилась на все четыре копыта шагах в трех от меня.

— Э-э-э-э!!! — того, что я кинусь в контратаку, она явно не ожидала.

Рывком мне удалось приблизиться и ухватить ее за рога обеими руками. Удар ногой подсек передние конечности Маркизы, и я опрокинул животное на землю, придавив коленом.

— Тася, неси веревку! Будет, зараза, сидеть на привязи! — выкрикнул я, а потом едва сдержал матерщину: с жутким скрипом один из металлических листов крыши сорвался и поехал вниз. — Осторожно!

Вот ведь — коза! Всё-таки лезть наверх придется... Благо — не над жилыми комнатами прореха, а над крыльцом...

— Гея Беёзой победил Майкизу! — хлопала в ладоши Аська, высовываясь в окне. — Уя-я-я!

Её умение каждый день придумывать и изображать новый младенческий акцент меня всегда восхищало. А еще — я был искренне благодарен этой маленькой хорошенькой девчульке за то что, хоть кто-то обрадовался и оценил мой подвиг по достоинству!

Я как раз сидел на крыше и по-варварски присобачивал сорванный лист жести на место, размышляя о том, что хорошо бы крышу покрасить: в красный или зеленый цвет. А потрескивающие ребра как бы намекали: лучше для этого нанять специально обученных людей.

— Высоко сижу, далеко гляжу-у-у-! — раздался жизнерадостный мужской голос. — Эй, Соловей-Разбойник, встречай гостей! Или ты не Соловей-Разбойник? Ты — Робин Гуд?

Это был Исаков: в идеально подогнанном бежевом костюме, роскошном кашемировом пальто, весь загорелый, белозубый и прекрасный, как эскимо на палочке.

— Гай Гисборн! — сказал я. — Я — Гай Гисборн, рыцарь без страха и упрека, а не какой-то там лесной разбойник, сколько раз можно повторять? Я людям причиняю счастье, наношу радость и навлекаю добро на их головы. А вы, Владимир Александрович, дела пытаете, или от дела лытаете?

— Ахахаха! — запрокинув голову раскатисто рассмеялся он. — Тоже мне — Гай Гисборн! А говоришь как Бабка Ёжка. Спускайся, с небес на землю, Белозор!

В этот момент на крыльце появилась Тася — я услышал как она ойкнула, поздоровалась и предложила:

— Ветра нет, я вам в беседке накрою на стол, хотите? А то дети в большой комнате уснули...

Мы с Исаковым переглянулись и Владимир Александрович сказал:

— Да я только за! Покурю, по крайней мере...

— Так вы ж вроде не курите? — я даже ногой мимо ступеньки приставной лестницы промахнулся.

— Закуришь тут... — помрачнел Исаков.

Я спустился, отряхнул от грязи рабочие штаны, переодел ватник на более-менее приличную куртку, которая висела на гвоздике у крыльца, сунулся в дом за самоваром и, пыхтя, притащил его в беседку. Самовар был большой, пузатый и блестящий, и плевать, что электрический: всё равно — атмосферно!

— У-у-у-у, холера ясна! — дернулся Исаков, когда привязанная к дальней яблони коза выглянула из-за дерева и уставилась на него своими бельмищами.

Погрозив пальцем Маркизе, он уселся аки барин в деревянное кресло в углу беседки, закинул ногу на ногу и достал из внутреннего кармана пиджака, черт бы меня побрал, сигару! Такого я еще в этом времени не видал! Ну да, с Кубой дружили, так что чисто теоретически сигары в СССР могли водиться, но — пока что любителей такого буржуйства мне не встречалось. А Владимир свет Александрович откусил своими великолепными зубами кончик табачного цилиндра, выплюнул его куда-то за плечо, в мой, кстати, сад, достал спички и закурил.

Табачный дым повис в воздухе густым маревом.

— Третий секретарь ЦК КПБ, каково? — вдруг сказал Исаков.

— Кто? — удивился я.

— Я! -тоже, кажется, удивленно, ответил Исаков. — Волков — Великий Инквизитор, Рикк — зампредсовмина республики, я вот — по партийной линии... Ты пока ремонты делал, про Солигорских шахтеров писал и в больничке лежал — многое пропустил. Машеров своих людей в Москву забрал, а по Белорусской ССР провинциальный призыв объявил. Много наших наверх подвинули. Оно и ясно — мы у него все вот где!

Бывший нефтяник, а ныне — партиец, продемонстрировал кулак.

— Для меня-то всё раньше началось, еще летом. Пока ты в Афгане басмачей по горам гонял, перевели сначала в Гомельский обком... А потом — вот, назначение, как гром среди ясного неба. И полугода не поработал, как добровольо-принудительно в Минск перетащили. В рамках новой политики Модернизации, которую объявили наш простой советский Учитель и не менее простой советский Инженер... Мне и в обкоме простора бы хватило годика на три-четыре, рановато мне на Республику!

— А? — удивился я. — Учитель? Инженер?

— Так батько Петр и Григорий Первый, договорились, видимо, и на Пленуме ЦК КПСС...

— На Пленуме? — с батькой Петром и Григорием Первым всё в целом было понятно, над фамилией Романова не потешался разве что ленивый.

— Ну да, Пленум провели не 21 октября, как планировали, а десятого... И наш Петр Миронович предложил Григория Васильевича на пост Генерального. Так и сказал, с высокой трибуны: "Я, простой советский сельский учитель..." А тот, когда под бурные аплодисменты соглашался, тоже заявил что он принимает на себя это почетное звание как "простой советский инженер-кораблестроитель". Теперь у нас есть Учитель Советского народа и Инженер Страны Советов. По крайней мере — в кулуарах, за глаза и шепотом...

— Оперативно они! Я ж и двух недель не провалялся, а тут — такое! — от обилия новых сведений у меня, кажется начала ехать крыша.