Я вспомнил о желании Каховской заполучить толстянку, когда обсуждал с генерал-майором Лукиным повод для моего «неожиданного» появления в его квартире. Повод понадобился, чтобы я нагрянул к генерал-майору внезапно и пожал руку его сыну, не вызвав ненужных подозрений. А для чего ещё я мог бы вдруг нагрянуть к пенсионеру? Разумеется, за кактусом. Осень-зима, со слов Лукина, не самый лучший период для черенкования толстянки. Поэтому он готовился к очередному приезду сына заранее — росток денежного дерева отращивал корни с начала октября, а в первых числах ноября обзавёлся собственным горшком.

Вечером седьмого ноября Лукин мне позвонил. Случилось это, когда я уже вернулся в Надину квартиру. А Виктор Егорович отправился ночевать вместе с сыном.

— Мишаня, завтра заберёшь свой кактус, — сказал он. — Примерно в полдень. Сможешь?

— Конечно, Фрол Прокопьевич, — ответил я. — Обязательно прибегу.

Слова генерал-майора означали, что завтра из Ленинграда приедет его сын Сергей (я подозревал, что этот визит был связан с моими «предсказаниями» и с событиями в Индии). Фрол Прокопьевич пожаловался, что сын у него в гостях не задержится («Мой мальчик очень много работает»). Поэтому реагировать на его появление следовало оперативно. От меня только и требовалось: явиться в нужное время (официальный повод — забрать кактус), чтобы пожать Сергею руку. «Не в службу, а в дружбу, Мишаня, — просил меня Лукин. — Сделаешь?» Я не отказал Фролу Прокопьевичу.

Восьмого ноября, за четверть часа до полудня (пришел чуть раньше, чтобы не «пересечься» с невесткой пенсионера), я навестил Лукина. Тот провёл меня в гостиную, где на журнальном столике меня дожидался едва укоренившийся отросток толстянки, а в моём любимом кресле сидел гость из Ленинграда (со знакомой картонной папкой в руках). Сергей меня узнал, обронил мой адрес несколько ничего не значащий фраз. С подсказки отца обменялся со мной рукопожатиями («приступ» не случился). Генерал-майор вручил мне цветочный горшок, выпроводил меня и толстянку за дверь.

Но я не поспешил к ступеням — задержался около квартиры.

И вскоре услышал громкие голоса.

— Папа, ну какой может быть взрыв на четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС⁈ — громко говорил Сергей. — Что ты мне тут написал? Плановая остановка реактора и испытание оборудования⁈ Отец, ты представляешь, что такое атомная электростанция⁈ Там множество уровней защиты от всего, что только можно вообразить!.. И от того, что нельзя вообразить — тоже защиты полно! А ты мне тут пишешь: взрыв… даже два и выброс радиоактивного облака, как при грязной бомбе! Такого просто не может быть, отец! Ты это понимаешь⁈ Должен понимать, ведь ты взрослый и умный человек!..

— Я не энциклопедия и не государственный архив, не Следственное управление и не Академия наук! — прогромыхал голос Фрола Прокопьевича. — Говорю тебе, сын, только о том, что видел в своём видении; пересказываю, о чём я там читал и о чём слышал. В своих видениях я был обычным обывателем. Понимаешь? Не имел допуска к секретным материалам — только к телевизору, к газетам и к радиоприёмнику. Как говорится: чем богаты, тем и рады, сынок! Но ты не забывай об Индии! В убийство Индиры Ганди ты тоже не поверил! И как оно обернулось? А ведь я тебе говорил!..

Толстянку я сразу же отнёс Каховским — спешил, чтобы кактус не «простудился» от ноябрьской прохлады. Зоя сегодня не пошла в квартиру Солнцевых, где уже с самого утра Вовчик спорил с первоклассниками (с Пашкой и с Валерой Кругликовым). Рыжий примчался туда ни свет ни заря, потому что в четверг нашу «штаб-квартиру» обещала посетить его «дама сердца» — Света Зотова. О кактусе я предупредил Зою ещё вчера — девочка осталась дома: дожидалась моего появления. Она встретила меня в прихожей (причёсанная, в парадно-выходном наряде). С интересом взглянула на едва укоренившийся зелёный отросток в маленьком керамическом горшке. И тут же позабыла о растении. Поднесла губы к моему уху.

— Я придумала! — прошептала Зоя.

Что именно она придумала, я узнал далеко не сразу. Потому что навстречу мне вышла Елизавета Павловна. Она взглянула на кактус, будто на великую драгоценность (словно тот уже приносил прибыль семье Каховских). Приняла из моих рук денежное дерево, великодушно предложила мне выпить вместе с ней «по чашечке кофе». От кофе я не отказался. Не меньше получаса провёл в компании женщин из семейства Каховских в кухне — дегустировал сваренный в турке напиток, пересказывал полученные от Фрола Прокопьевича инструкции по уходу за толстянкой и «верные способы от генерал-майора Лукина» по привлечению денег (оказалось, что Елизавета Павловна не знала, зачем вешали на люстру красные труселя!).

Беседы о комнатных растениях и байки о торговле (под видом откровений от Фрола Прокопьевича) настолько увлекли Зоину маму, что та едва не заставила меня задержаться на вторую чашку кофе. А я едва не поддался на её уговоры (торт «Птичье молоко» — неплохой повод задержаться «ещё чуть-чуть»). Вот только Зое мамина идея не понравилась. Девочка под столом наступила мне на ногу — нахмурилась в ответ на мой вопросительный взгляд. И сообщила своей родительнице, что «мы спешим». Схватила меня за рукав и потащила в прихожую. Под строгим присмотром Елизаветы Павловны у меня не поднималась рука рыться в вазе с конфетами. Поэтому я схватил горсть конфет, не глядя — гостинец для вечно голодных октябрят.

Я узнал, что именно придумала Зоя Каховская, когда снова облачился в куртку и в компании Зои спускался по ступеням. Каховская придерживала меня за локоть и громким шёпотом (с нескрываемой гордостью) излагала свой план. Я слушал предложение Каховской, морщился от запаха растворённого в воздухе табачного дыма, поглядывал на крупную родинку над Зоиной губой. Понимал, что девочка нашла приемлемый для меня способ прикоснуться к Екатерине Удаловой (и не свалиться при этом на землю). И отмечал, что Каховская не ставила под сомнения факт того, что при контакте с десятиклассницей у меня случится «приступ». Может быть это потому, что я в таком исходе встречи с Удаловой тоже не сомневался.

Екатерину Удалову убили двадцать третьего декабря тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года — в воскресенье (Юрия Фёдоровича этот факт не порадует). На фотографиях с места преступления мне запомнились новогодние украшения и большая лужа крови (рядом с телом девицы и неподалёку от нарядной живой ели с верхушкой в виде пятиконечной звезды). Умерла девчонка в своей квартире, днём, когда её папа с мамой гостили у приятелей на другом конце города. Случилось это ровно через две недели после того, как родители Нины Терентьевой в последний раз видели свою дочь.

Способ убийства Кати походил на тот, каким воспользовались в случае с Оксаной Локтевой: десятиклассницу тоже зарезали. Вот только (как я знал теперь) было в тех двух случаях и значимое отличие (значимое в первую очередь для меня): когда убивали Удалову, она точно не спала (криминалисты нашли чёткие доказательства того, что школьница сопротивлялась). А это значило, что просто уснуть в финале очередного видения у меня не получится. При контакте с Екатериной Удаловой я прочувствую весь незабываемый букет ощущений умирающего от пяти колотых ран человека.

Согласно материалам дела, двоюродный брат Екатерины — Алексей Чуйкин — явился в квартиру Удаловых в пятнадцать часов и пробыл там примерно четверть часа. Целью его визита было «проведать родственников». Однако застал Алексей только дочь Удаловых Екатерину. С которой «вступил в конфликт» «на почве личной неприязни». В результате чего нанёс десятикласснице пять ударов ножом, два из которых оказались смертельными. Свидетели видели, как Чуйкин выходил из квартиры Удаловых. Позже в квартире Алексея Чуйкина нашли орудие преступления (охотничий нож).

Чуйкина задержали на железнодорожном вокзале, когда тот приобретал в кассе билет до Москвы. Двадцать второго декабря Алексей вернулся из столицы в Великозаводск («чтобы проведать родственников») и уже намеревался вновь уехать. Но не успел: милиционеры быстро установили личность воскресного гостя Удаловых и предсказали попытку подозреваемого покинуть город. На причастность Алексея к преступлению указывали только показания соседки Удаловых, которая «случайно» увидела мужчину выходящим из квартиры, где умерла Екатерина (я читал её показания — не узнал Чуйкина в её описании преступника).