Однако у меня не получилось так же легко избавиться от внимания классного руководителя. После моих выступлений на классном часе та навела обо мне справки (у коллег). И заметила диссонанс между тем, что рассказывала обо мне Мишина первая учительницы, и тем, что классная лицезрела лично. Женщина решила прояснить «ху ист ху». Во вторник устроила мне на перемене настоящий допрос (под строгим Зоиным присмотром). Вынудила меня «признать» частичную потерю памяти. Выслушала байку о том, как я «быстро и легко» на летних каникулах заполнял возникшие в моих воспоминаниях «пустоты» («учился, учился и учился, как велела мне мама Надя»).

Сегодня после четвёртого урока я в очередной раз «отбился» на третьей перемене от желавшей побеседовать со мной Светы Зотовой. Девочка поупражнялась на мне в умении манипулировать мужчинами — позлила свою соперницу. Каховская следила за её «попыткой», грозно сощурив левый глаз. Но Зоя не подошла к нам: должно быть, такой поступок не укладывался в её понятия о «правильном» и «неправильном» поведении (хотя в понедельник она врезала учебником по голове нашему однокласснику — за то, что мальчик по привычке назвал меня Припадочным). Каховская смотрела сегодня не на улыбки Зотовой — проверяла мою реакцию на Светино заигрывание.

Я и сегодня Зою не подвёл: изобразил стоика (за этой маской спрятал дамского угодника: его время пока не пришло). Я не издевался над юной кокеткой Зотовой (хотя мог бы). Изобразил «нормального десятилетнего мальчика» (только немного глуповатого). Смущенно улыбнулся Свете в лицо (смешно было наблюдать, как меня «завлекала» десятилетняя девчонка, у которой… меня пока привлечь было нечем). И снова повторил уже дважды использованную «отмазку» (намекнул, что я не очень умный — общаться со мной неинтересно). Краем глаза заметил, как выдохнула Каховская. А Зотова не обиделась. Она получила, что хотела: позлила Зою — отчалила от меня после звонка, будто корабль от пристани.

Телефонный звонок ещё дребезжал, когда мы с Вовчиком переступили порог Надиной квартиры (Зоя не пришла вместе с нами: отправилась после школы домой — переодеваться). Я услышал его призывный звон, поднимаясь по ступеням. Прислонил к холодильнику сумку с учебниками, поспешно сбросил обувь, рванул в гостиную. В большой комнате пахло Надиными духами. Там царил почти идеальный порядок (лишь на столе громоздилась гора готовых теннисок — Надежда Сергеевна «беспорядком» их уже не считала). В прихожей раздавался голос Вовчика — мальчик перечислял заданные ему сегодня уроки. Я прислушивался к словам рыжего вполуха. Плюхнулся в кресло, снял трубку. Услышал знакомое покашливание.

— Зятёк? — спросил Юрий Фёдорович Каховский

Его вопрос прозвучал в ответ на моё «Алло».

— Здравствуйте, дядя Юра.

В трубке раздалось шуршание.

Потом я вновь услышал голос Зоиного отца.

— Ты почему не сказал, что будешь пугать моими ребятами Витька Солнцева⁈ — не сказал, а скорее, проревел мне в ухо Юрий Фёдорович.

Я невольно вздрогнул.

— Аааа… должен был?

В телефоне раздался грохот (словно рядом с Каховским что-то упало).

— Зятёк, ты идиота-то из себя не строй! — сказал Зоин отец. — Не прикидывайся овечкой!..

Я отодвинул трубку на десяток сантиметров от уха, чтобы не оглохнуть от громких звуков.

В комнату заглянул Вовчик — вопросительно вскинул брови.

Я ему беззвучно сказал: «Всё нормально».

—…Ещё как должен был! — надрывался в телефоне голос Каховского. — Обязательно! Что теперь мне прикажешь делать⁈ А, зятёк⁈ На рожи моих пацанов взглянуть страшно! Над ними всё Управление ржёт! Что один, что другой даже говорить сегодня внятно не могут! А виноват-то, получается, я! Это я их к Солнцеву подослал!

— Дядя Юра…

— Что, дядя Юра⁈ Поганец ты… зятёк! Ремнём бы тебе всыпать! Твоё счастье, что я сейчас на работе! И радуйся, что я пацанам о тебе не говорил — они думают, что это была моя затея. А не то уши бы они тебе уже открутили! И не только уши! Почему не сказал, что твой физик — бывший боксёр⁈ О таком предупреждать нужно!

— Кто — боксёр? — спросил я.

Посмотрел на замершего в дверном проёме Вовчика.

— Витька Солнцев, кто же ещё! — заявил Каховский. — Я его помню: мы с ним в одной школе учились. У Солнцева ещё со школы — медалей за победы на городских соревнованиях больше, чем у меня пуговиц на рубашке! Я бы тебе в таком случае настоящих уголовников подогнал! Пусть бы Витька их лупасил — не жалко!..

— А это были… не настоящие?

— Ты точно больной на всю голову, зятёк! — заявил Юрий Фёдорович. — Стал бы я к твоей маме бандитов посылать! Я хоть и повёлся на твою затею, но мозги то в голове имею! Стажёры это мои! Студенты! Предложил, на свою голову, парням подработать — попугать приятеля…

Мне показалось, что Юрий Фёдорович произнёс несколько резких слов. Но те мне, наверняка, послышались: они были просто шипением (помехами) на линии. Ведь не мог же советский милиционер сказать… такое… десятилетнему ребёнку.

— Твою историю я им выдал… только на свой лад. Сказал, что у меня с ухажёром твоей мамы всё оговорено. Объяснил: он крикнет на них или полезет в драку. Велел парням сразу же отступить. И извиниться перед Надеждой Сергеевной. А они… только в травмпункте поняли, что с ними произошло!

— Я… не знал…

— Не знал он!..

В трубке снова послышались похожие на слова помехи.

— В общем… так, зятёк, — произнёс Каховский. — Начальству я сказал, что стажёры пострадали при ведении оперативно розыскных мероприятий. Наплёл ерунды о том, что веду негласную оперативную разработку группы граждан с целью предотвращения их преступных действий. Бред, конечно.

Юрий Фёдорович выдержал паузу — позволил мне осмыслить его слова.

— Так что ты подумай, зятёк, покопайся в своих… видениях. Помни: должок за тобой. И ничего не говори мне о том, что ты уже с нами расплатился! Незнание не освобождает от ответственности. Нам с парнями нужно раскрыть преступление. Серьёзное! Каталы — не в счёт! Тот главбух уже сидит в нашем КПЗ.

Зоин отец кашлянул.

— Жду тебя вечером, зятёк, — сказал майор милиции. — С конкретными предложениями и полезной информацией. И не подумай, что я шучу! Ты бы видел, во что превратились челюсти моих стажёров! Какие тут могут быть шутки? Думай. Вспоминай. А иначе явлюсь к тебе сам — в пятницу после работы. С ремнём! Понял меня?

— Я вас услышал, дядя Юра.

— Услышал он… — повторил Каховский.

И добавил:

— А ещё расскажу твоей маме, что это ты подослал к ней тех хулиганов.

Я представил, как Юрий Фёдорович улыбнулся — там, на другом конце телефонного провода.

— Это уже шантаж, дядя Юра, — сказал я. — Вам не стыдно шантажировать десятилетнего мальчика?

Увидел, как насторожился смотревший на меня Вовчик — я улыбнулся мальчику (намекнул, что «всё в полном порядке»).

— Конечно, шантаж, — сказал Юрий Фёдорович. — А ты как хотел? Ты уж выбери, что для тебя лучше: помочь советской милиции, или получить по жопе ремнём — от меня и от матери. Подумай, зятёк. Жду тебя с хорошими новостями. У меня дома. Сегодня вечером.

В четверг я не остался, как обычно, дома (помнил о требовании «дяди Юры») — проводил Вовчика и Зою (причём Зою — до двери её комнаты). По дороге мы обсуждали новую книгу (сегодня читали «Скарамуша» Рафаэля Сабатини). Рыжий подобрал на газоне длинную кривую палку — нападал с ней на встречные кусты и деревья (изображал уколы шпагой). И рассказывал нам, что непременно научится фехтованию (ведь такое умение пригодится и пиратскому капитану!). А ещё говорил, что запишется в театральный кружок — будет сниматься в фильмах о пиратах и мушкетёрах. Агитировал и нас поддержать его задумку.

Но Зоя стезёй актрисы не заинтересовалась. Девочка видела себя (в будущем) в образе успешной спортсменки и бесстрашной воительницы (грозы хулиганов). На тренировки по самбо она по-прежнему являлась, как на праздник; училась правильно падать и предвкушала победы на соревнованиях, мечтала о медалях и кубках. Каховская доказывала Вовчику, что «кино — это не по-настоящему» («это не настоящая жизнь — сплошной обман»). Объясняла, что учёба фехтованию на шпагах — напрасная трата времени. Заявила, что «таким оружием сейчас никто не пользуется» («даже нынешние пираты и капитаны»). Спорила с рыжим, пока их не разделила тяжёлая дверь подъезда.