Я хмыкнул и пока не слишком уверенно отрезал шесть семиметровых кусков полипропиленового шнура, сложил обрезки пополам, собрал те в пучок — закрепил их на металлической спинке кровати.

— Что это будет? — спросила Надежда Сергеевна.

— Подвеска для кашпо, — ответил я. — Хочу повесить в своей спальне на окно твою герань.

Я затянул на собранных в пучок остатках шпагата завершавший работу узел — подровнял получившийся «хвост» ножницами. Мысленно поздравил себя с окончанием «тестового» изделия. Бросил взгляд на циферблат настенных часов, совершил в уме нехитрый подсчёт. Одобрительно кивнул: пришёл к выводу, что успею завершить задуманное. На плетение первой подвески потратил почти три часа. Решил, что это замечательный результат для новичка. Ведь я пока и был новичком в узелковом плетении.

Хранившиеся в моей голове знания и воспоминания о прошлых умениях и достижениях не делали из меня мастера. Потому что руки пока работали неторопливо — «не помнили» тонкостей работы: моторная память плетения узлов в них ещё не появилась. Я был сродни «диванным экспертам», когда вязал свои первые в этой новой жизни узлы: много знал о технике макраме, но сам при этом ничего не умел. Потому я и потратил «целых» сто семьдесят минут на своё творение.

Прикинул: следующую подвеску сплету минут за сто пятьдесят — может и быстрее. Это приемлемый срок… для начинающего. Стандартного часа на одно изделие достигну уже завтра-послезавтра. Нарисованный в голове план с выходом в третий день после начала работ на производство семи подвесок в сутки больше не казался фантастическим. И это с учётом того, что я не гнался за упрощением труда — выбрал за эталон не самый простой образец (сам его придумал — в прошлой жизни), и не пренебрегал качеством.

Я решил, что узелковое плетение — оптимальный способ в кратчайшие сроки обзавестись продукцией, за которую не стыдно было бы получить деньги. Именно «получить». Потому что предпосылок для активной торговли товарами «народного творчества» я пока не замечал. Хотя когда-то зарабатывал плетением изделий из верёвок неплохие по тем временам (даже для взрослого человека) деньги. Вот только тогда Советский Союз уже с «головой» нырнул в перестроечные процессы, а перед гражданами СССР приоткрылась дверь в Европу.

Началось это после правительственного постановления от тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, значительно облегчившего выезд из Советского Союза. Жители приграничных (и не только) городов активно разыскивали близких и дальних родственников за пределами страны (тех, от кого могли бы получить «приглашение»). Активно восстанавливали родственные связи с зарубежной роднёй и жители Великозаводска. Те, кому повезло «достучаться» до заграничной родни, ринулись в Европу — с целью получения импортных товаров.

И обнаружили вдруг, что торговля иностранной валютой в СССР по-прежнему запрещена; от рублей в Европе толку мало; а провоз через таможню ценностей ограничен. Способов получить иностранные деньги для покупок вожделенного дефицита нашлось не так уж много. Кроме значков со словами «Перестройка, гласность, ускорение» (и с изображением генсека), они мало чем могли заинтересовать «заграничных товарищей». Товары категории «народное творчество» оказались прекрасным вариантом для подарков родственникам-иностранцам.

Предприимчивые жители Великозаводска, безусловно, рассчитывали на ответные «презенты» от своей заграничной родни. А потому везли с собой помимо прочего (водки, матрёшек) товары «ручной работы»… которые они приобретали в том числе и у меня. Массовый спрос на плетёные изделия продержался недолго — меньше двух лет. Но я один из первых в своём районе города завалил комиссионки всевозможными панно и прочими сплетёнными из доступных мне материалов вещицами.

Деньги тогда хлынули в мои карманы полноводной рекой (от которой шли ответвления и в тётушкин бюджет). Помню, как за короткое время осуществил все свои материальные мечты: купил «навороченный» фотоаппарат «Зенит-ЕТ», фотоувеличитель, двухкассетный магнитофон «Голдстар» и даже видеомагнитофон (тоже голдстаровский) (импортную технику «брал» в той же комиссионке, куда приносил товары собственного производства). Моя фантазия тогда быстро истощилась — я открыл сберегательный счёт в банке (где мои деньги вскоре и «сгорели»).

Горшок с геранью легко поместился в плетёной подвеске (под него я и подгадывал её размеры). Я прошёлся взглядом по блестевшим на свету белым полипропиленовым верёвкам, завязанным в разнообразные узлы (я уже не помнил названий узлов) — проверил качество своей работы. Не нашёл к чему придраться (разве что к покрасневшей коже на пальцах и ладонях; но это были те самые жертвы, на которые мне пришлось пойти). Вынул из пылившегося под кроватью чемодана молоток — безжалостно вколотил в оконную раму гвоздь.

Первая подвеска с цветком заняла своё место на окне — в качестве выставочного экземпляра. Я кивком одобрил её товарный вид. Смотрелась она вполне сносно, нарядно: заметно преобразила невзрачную обстановку в моей спальне — внесла в неё праздничный элемент. Я признал, что знания из прошлой жизни сохранил (чтобы там мне ни говорили о потере памяти). А навыки плетения — дело наживное. Время на то, чтобы их вновь обрести, у меня в распоряжении имелось (недели две — так точно).

— Как тебе? — спросил я.

— Здорово! — сказал Надя. — Какой же ты у меня молодец!

Надежда Сергеевна сграбастала меня в объятия, прижала тёплые губы к моему лбу.

Я не представлял нынешнюю стоимость подвески для кашпо. А на цены конца восьмидесятых годов не ориентировался (ажиотажный спрос рождал не только предложение, но и повышал стоимость товаров). За сколько бы в те годы ни покупали мои работы, но тогда — это не сейчас. В нынешние времена советские граждане скорее попытаются скопировать моё изделие, а не приобрести его (хотя большинство горожан предпочло бы его «спионерить»). Потому я прикидывал, что получу «всего» рубль с одной единицы продукции. И это лишь в случае, если моя задумка выгорит. Но я почти не сомневался в удачном исходе «дела».

До захода солнца я в первый день работы сплёл ещё две подвески. При том, что около часа бродил с Надей под руку по улицам Великозаводска. Далеко мы не ходили. Прогулялись вдоль главной улицы. Я полюбовался вывесками магазинов с говорящими названиями: «Обувь», «Одежда», «Кожгалантерея», «Хлеб», «Книги». На обратном пути, будто невзначай, забрели во двор отцовского дома — там я понаблюдал за игрой двух старшеклассников в настольный теннис (папу или… Пашу Солнцева я так и не увидел). А в воскресенье утром я впрягся в работу уже «по полной программе», на что меня простимулировал ещё и «бутерброд с сахаром».

Подобное блюдо уже бывало в моём рационе — в детстве, когда у тётушки случались «трудные времена». Тогда я брал кусок хлеба, посыпал его сахаром (смачивал водой — чтобы сахар не осыпался на стол). Блюдо получалось калорийным, да и казалось поначалу вкусным. Теперь же оно у меня прочно ассоциировалось с теми самыми «трудными временами», которые наступили и у нас с Надей (плавленый сырок и пельмени мы съели ещё вчера). Не знаю, что Надежда Сергеевна прочла в моём взгляде (я её не упрекал и не стыдил), но она тут же виновато пообещала завтра занять «у девчонок» «десятку» до получки.

Я похрустел сладкими хрусталиками сахара — пошёл работать.

Отсутствие интернета я посчитал главным и самым значимым отличием первой половины восьмидесятых годов от того времени, когда мой автомобиль столкнулся с лесовозом. Именно об этом я размышлял, сидя на кровати. Однообразными движениями переплетал жёсткие нити, отбрасывал их в стороны. И думал о том, что моя новая реальность отличалась от прежней жизни, в первую очередь, отсутствием доступа к информации. Я не имел возможности «сунуть нос» в смартфон или планшет и узнать последние новости, результаты футбольных матчей или прогноз погоды. Я не мог посмотреть примерную стоимость тех же подвесок, изготовленных техникой узелкового плетения (ни в стране, ни даже в Великозаводске).