Я только ухмыльнулся в ответ.

— Значит, хинины были даже хуже крепостных?

— Не смешивай теплое и мягкое, Исаи-кун, — сказал я вместо учителя. — Крепостными называли крестьян, а хинины были свободными людьми. Крепостных можно было продавать, можно было менять, как рабов, а хинины… Впрочем, тебе ли не знать, как прекрасны бывают хинины по ночам.

По классу прошелестел смешок. Румянец вспыхнул на щеках Исаи. Я скорчил глупую рожу и захлопал глазками, как будто бабочка крылышками.

Бяк-бяк-бяк…

Прозвеневшая трель английского Биг Бена спасла дух комиссара от очередной глупости. Я же вздохнул, как будто сожалея о невысказанных словах.

— Господа ученики, не забывайте, что нужно прочитать параграф двадцать три. На следующем уроке поговорим про Альянс Победы. Тот самый, который перевернул весь ход сражения. До встречи на следующем уроке.

— Хорошо, господин учитель, — поклонились ученики.

Учитель Такахаси забрал свои материалы и вышел. Ученики достали бэнто. Настало время большой перемены. Я тоже достал своё и навострил палочки.

— Изаму, что с тобой сегодня? — подошла ко мне Кацуми.

В своей школьной форме она казалась такой беззащитной. Вот только можно ли назвать беззащитным человека уровня «мастер»? Надо ли бояться за неё? Всё-таки лучше будет обезопасить её.

— Утида-сан, прошу прощения? — сказал я максимально холодно.

Я заметил брошенный взгляд Исаи. Конечно, память Макото давала комиссару информацию о том, что мы дружим с Кацуми, поэтому надо было сейчас поссориться с ней. Надеюсь, что в следующий раз она меня простит.

Кацуми держала в руках бэнто с рисом, рыбой, овощами и листьями имбиря. На её губах играла застенчивая улыбка. Эх, такая милашка, что прямо скулы сводит.

— Почему ты не меняешься со мной бэнто?

— Утида-сан, я устал от вашей готовки. Честное слово, устал. Можно я поем нормальной еды?

Чувствовал себя гандоном, но иначе нельзя. Я должен был её оттолкнуть. Она вспыхнула, но осталась на месте. На нас обернулись. Одноклассники уже привыкли к тому, что Кацуми подкармливает бедного хинина, а тут…

— Ты же не говорил, что тебе не нравится моя готовка.

— Не хотел обижать, Утида-сан. А теперь… Теперь мой желудок протестует настолько, что хочется блевать. Даже при виде вашего бэнто.

Кацуми выпрямилась. Её губы сжались в одну полоску. Руки закрыли пластиковую крышку, а сам бэнто убрался за спину.

— Приятного аппетита, Такаги-сан, — чуть поклонилась она и отошла.

Род Утида является древним. А древность предполагает такие душевные качества, как сдержанность и выдержка. Её брат, Акира, один раз не выдержал, сорвался и сломал мне ногу, но тогда был очень жесткий повод. А так… Кацуми повела себя очень достойно — не посрамила свой род.

А я? А я может быть отвел от неё удар. А может и нет. Что в голове у этого пиздюка, который завладел телом моего друга?

Я старался не смотреть на Исаи, но боковое зрение отметило ухмылку на тонких губах. Вы не поверите, но и у Сэтору появилась такая же ухмылка. Как будто они оба пародировали одну и ту же ехидную усмешку.

— Ты очень грубо поступил, — прошипела Минори Матисуда, когда проходила мимо.

— Вот твоё мнение забыл спросить, — бросил я в ответ.

— Хам, — хмыкнула она. — Неужели ты переходишь в разряд хикикомори?

— Сама ты кикимора.

— Нет, дурачок, ты не понял. Хикикимори являются закрытыми от социального общества людьми. Неужели ты хочешь быть таким отщепенцем?

— Да насрать, — пробурчал я, закидывая в рот кусочек ярко-оранжевого лосося.

— Ты странный, Изаму… Может, поэтому ты мне и понравился, — прошептала Минори, коснувшись губами моего уха.

В голове помимо воли вспыхнули сцены из порнофильмов. Я невольно сглотнул и поймал взгляд Исаи.

— А ты мне ничуть не нравишься. Проваливай.

— Я знаю, что ты суров на вид, но очень нежен. Мне Кимико немало рассказала…

После таких слов Минори отошла прочь, чуть повиливая бедрами. Оставленный после неё легкий шлейф сиреневых запахов ещё полминуты будоражил кровь и вызывал шевеление ниже пояса.

Хикикомори… Люди, которые не хотят видеть других людей, не хотят социализации и вообще хотят только одного — чтобы их не трогали.

Был у меня в Питере такой знакомый-хикки… Сидел на шее престарелой мамы, бренчал на гитаре и мечтал о мировой славе, но чтобы не выходить из квартиры. Старушка подрабатывала уборщицей в офисе неподалеку, так как пенсии не хватало на прокорм двоих. Таскала покупки, готовила, стирала, убиралась под заунывное гитарное бренчание.

Знакомый только говорил, что у него депрессия, что он не может видеть людей, что он сейчас допишет песню, заработает миллионы и тогда… Старушка только вздыхала и продолжала убираться. Но рано или поздно всё заканчивается. Со смертью матери закончилась и болезнь знакомого хикки.

Голод вынудил идти к людям. Устроился грузчиком, стал сам себя обеспечивать. Нашел женщину с ребенком. Гитару продал. Жизнь более-менее устроил. Вот только маму этим он уже не вернет, а говорить ей банальное «спасибо» язык не поворачивался. Бабульки у подъезда говорили, что он убивался на могиле матери целую неделю, всё просил прощения за свою тупость и лень…

Но, если меня хотят считать хикикомори, то пусть считают. Я не буду возражать до тех пор, пока не выгоню духа из Исаи. До той поры контакты лучше минимизировать.

— Да уж, в этом и состоит различие между крепостными и хининами — крепостные не посмели бы поднять голос на господ, — сказал Исаи на весь класс.

— Может быть поэтому и вспыхивали такие частые восстания, что людям было что сказать во весь голос. А кто не хотел слышать, тому снимали голову с плеч, — ответил я не менее громко.

— Во, что-то мне послышалось, — Исаи выставил в мою сторону ухо. — Неужто у Изаму голос прорезался?

— Исаи, это вовсе не смешно, — ответила Кацуми. — Такаги не виноват, что у него род ниже твоего. Если бы мы сами могли выбирать, кем нам родиться, то все были бы императорскими детьми.

— Ты права, Кацуми. Не мы выбираем, а небеса — кому родиться в достойной семье, а кому в семье хининов, — соскользнул Исаи. — Видишь, хинин, даже твоя подруга против тебя.

— У тебя твои мозги против тебя, но ничего — живешь же как-то, — вяло бросил я в ответ. — Ты вставляешь свои слова в рот Кацуми, а это недостойно мужчины, который привык отвечать за свои поступки.

— Откуда хинину знать о достоинстве? — скривил губы Сэтору.

— Правильно, сынок, так его, — улыбнулся Исаи.

На эти слова Сэтору резко повернулся к улыбающемуся и одним текучим движением оказался возле него. Мало кто в классе заметил, как Сэтору успел схватить Исаи за лацкан пиджака и подтянул к себе. Многие увидели только как Сэтору прошипел в лицо одноклассника:

— Ты что — в отцы мне намылился? Ещё раз такое скажешь и будешь подбирать кусочки поганого языка по всей школе.

— Сэтору! — вскрикнула Кимико.

Она подскочила к ним и схватила Сэтору за поднятую руку. Я даже не стал вмешиваться — вот бы сынуля нахуячил папаше…

— Ох, совсем испугался, — улыбнулся в ответ Исаи. — Ты такой грозный, что меня даже гордость распирает. Правильно, только таким должен быть человек, который хочет управлять стаей волков.

— Идиот, — отшвырнул его Сэтору. — Ты слишком часто бился башкой о дерево.

Исаи упал на стул, а возле него тут же начала хлопотать Кимико. Я наткнулся на взгляд Исаи — он показывал мне поднятый большой палец. Я же показал в ответ палец средний. Думаю, что мы поняли друг друга. Ему понравилось, что сделал его сын, а я высказал свои мысли о том, куда они могут оба пойти.

После уроков я задержался и присел на скамеечку. Хотел увидеть, как Исаи покидает школу — проконтролировать, что никто из моих друзей не пострадал. Масаши прошел мимо с каменным лицом. Даже не взглянул в мою сторону.

Красавец! Прямо-таки актерище!

Другие тоже шли мимо отщепенца, который принял на себя тяжелую роль хикикомори. Ну и пусть… Пусть идут, зато живые. А я потом найду, что соврать в своё оправдание. Сэтору прошел, сосредоточенный и не поднимающий взгляда. За воротами его встретил черный «Мерседес». Не сомневаюсь, что бронированный.