И к лесу.

И к гнусу.

И к ночевкам на открытой земле. И к звездам… нынешней ночью они были особенно яркие. Луна скособочилась, обрела желтоватый цвет, а вот звезды, те не изменились. До тех пор, пока не задрожали, замерцали, а после вовсе не исчезли в пламени очередного взрыва.

Небосвод полыхнул желтым.

Белым.

И алым. И уже запоздалым эхом донесся грохот. Он не был оглушающим, скорее уж сложилось ощущение, что грохочет где-то там, очень далеко, за горизонтом.

Гроза, которая идет.

Но дойдет ли?

— Красиво, — Миара смотрела на зарево. — Небо вообще красивое, а сейчас вот особенно… а у меня яд хороший есть.

— Зачем?

Дикарь сидел у костра, над которым повесили тонкие полоски мяса. Мясо, высушенное магами и размоченное в воде, имело весьма специфический вкус. И дым хоть сколько его исправлял.

— Если мир будет гореть, то пускай, а я не хочу, — она передернула плечами. — Я лучше яду выпью. Не так больно… боюсь боли.

— Поделишься? — осведомился Винченцо.

— Я могу остановить вам сердце, — Карраго решил быть любезным. — Если, конечно, жив буду…с другой стороны, всегда хочется верить в чудо. С третьей — вера никогда и никого не спасала.

Зарево полыхало до самого рассвета. То и дело его тревожили новые вспышки, которые были почти не различимы на фоне и без того выгоревшего, белого неба.

Ирграм все-таки считал.

И насчитал две дюжины. А люди улеглись перед самым рассветом, тщетно надеясь уснуть.

А ближе к полудню, ибо бессмысленное это путешествие все же продолжилось, причем, как Ирграму показалось, люди вдруг уверились, что их цель каким-то образом сумеет предотвратить катастрофу, — показалась река.

Была она не сказать, чтобы широкой. Да и глубокой не выглядела. Наоборот, серое песчаное дно просвечивало сквозь воду. И при желании можно было разглядеть не только редкие валуны, что поднимались то тут, то там серыми горбами, но и длинные косы полусгнивших водорослей. Течение чуть шевелило их, создавая иллюзию жизни.

— Скажи, что мы пришли? — попросила магичка, опускаясь на корточки. Берег был пологим, но топким, хлюпающим. Слева высилась стена рогоза, справа — залысина песчаной косы, на которой виднелась пара гнилых осклизлых стволов.

Миара зачерпнула воду и понюхала.

Затем отерла лицо и зажмурилась от наслаждения.

— Нет, — мальчишка сосредоточенно всматривался куда-то. Ирграм тоже глядел, и вся сущность его соглашалась — не пришли.

Им туда.

На другой берег, который тонет в зелени. И потому разглядеть что-то, кроме этой зелени, местами тронутой уже дыханием осени, невозможно.

— Тогда… хотя бы отдохнем, — она зачерпывала воду снова и снова, уже с каким-то остервенением оттирая лицо, но лишь размазывала по нему грязь с пылью. И та темными ручейками текла на шею, прокладывая на серой коже дорожки. Вода, пробиваясь сквозь пальцы, сползала в рукава.

— Это будет разумно, — наемник к воде приближался с опаской. — Надо понять, что за река… и встать лучше чуть подальше.

Зверюга лишь фыркнула и, забравшись в воду с лапами, наклонилась. Она принялась лакать воду, громко, с прихлюпыванием, всем видом своим показывая, что та вполне обычна.

А люди — слишком уж боятся.

Но тут Ирграм верил скорее Тени, чем неведомой зверюге. Река… выглядела слишком спокойной.

Обыкновенной.

И мирной.

А это само по себе было подозрительно.

— В воду пока лезть никому не советую, — взгляд Тени уперся в магичку. — Мало ли… тварь местная. А мы…

— Миара, не глупи, — попросил Ульграх и, подойдя, подал руку. — Потерпи. Сейчас проверим воду, и помоешься…

— Я уже не уверена, что вообще когда-нибудь отмоюсь.

Но руку магичка приняла.

И поднялась.

С хлюпаньем выдрала сапоги из грязи.

А вода… вода блестела на солнышке.

Через четверть часа на берегу, в шагах двадцати от реки, горел костерок. Его привычным кольцом окружала граница, проведенная магами. Рядом сушились кое-как отертые сапоги Миары, а сама магичка неотрывно глядела на воду.

Тень, срезав пару прямых веток, сунул одну барону, а другую сыну и всех увел выше по течению, туда, где река разливалась широким рукавом.

Дикарь занялся дровами.

Все были при деле.

И это раздражало.

— Ничего такого не чувствую, — маги выбрались на песчаную косу. И Ульграх застыл, вытянув руки. Пальцы его слегка шевелились, выплетая сеть, ныне Ирграму невидимую. Но присутствие силы он все одно ощущал.

Вода…

Манила.

Близостью. И прохладой, которую она готова была подарить. Избавлением от грязи, покрывшей все тело Ирграма плотным панцирем. Пусть в нынешней ипостаси шкура его была куда как менее чувствительна, но все же… он поскреб бок, подумав, что окунуться стоит.

— Ничего… — повторил Ульграх, стряхивая остатки плетения с пальцев. И воду зачерпнул. — Живность в ней есть, но обыкновенная… рыба там. Раки. Если раки, то вода чиста. Они первыми вымирают.

Карраго, повторивший действия, кивнул.

Но в воду лезть не спешил.

Все же что-то с ней было не так. Не то.

Ирграм осторожно спустился и потянулся к воде, закрыл глаза, отрешаясь от такого раздражающего солнечного света. Получилось далеко не сразу. Тот норовил пробиться под веки, щекотал кожу, отвлекая. Но все-таки Ирграм сумел.

Сила.

Она стекалась к реке тончайшими нитями, и те, касаясь воды, расплывались, растекались и смешивались, чтобы осесть на дно. И пропитать этой силой, сырой силой, придонный ил.

Впрочем, не только его.

Река собирала энергию. Ирграм зачерпнул воду и поднес к губам. Сделал глоток, медленно, стараясь прислушиваться к собственным ощущениям. Вода показалась неожиданно сладкой.

И чистой.

Никакого запаха тины, хотя должен был бы. Ни металлического привкуса, случающегося частенько. Нет… такое вот… неуловимое.

Он зачерпнул еще горсть. А потом, плюнув на остатки приличий, бухнулся на четвереньки, наклонился и приник к воде губами. Ирграм втягивал её, жадно, позабыв обо всем, а потому едва не пропустил момент, когда руки его, ушедшие в ил, провалились.

Ненамного.

И возможно, кто другой счел бы эту малость не стоящей внимания. Кто бы другой и вовсе не заметил. Тем паче солнце жарило, а от воды исходила приятная прохлада, так и манящая окунуться.

С головой.

Распластаться…

— Назад, — Ирграм отпрянул и попытался встать. Но рыхлый ил вдруг оказался на диво цепким. И руки увязли, все, от запястьев до кончиков растопыренных пальцев, которых не получилось согнуть. А еще провалились глубже.

Ил поднялся со дна темными облачками.

— Назад! — рявкнул Ирграм, рванувшись изо всех сил. И взвыл от боли. Руки словно кипятком обожгло. И кожа, его толстая темная кожа, так хорошо защищавшая его и от солнца, и от зубов мелкой нежити, треснула и сползла тонкими перчатками.

А он, не удержавшись на ногах, упал, уже на спину, в темное осклизлое нечто.

Вой его заставил ил закружиться, формируя черное облако. Заметалась водяная мошкара, спеша облепить добычу. Теперь он чувствовал прикосновение. Многие жадные рты, что впивались в раны на руках, расплавляя уже плоть.

— Назад… — крик Ирграма подхватили.

И перед самым носом его в воду влетел огненный шар.

Не слишком большой, но и его хватило, чтобы поверхность сморщилась, зашипела, запахло паленым волосом. А мошкара на мгновенье отступила.

И этого мгновенья было достаточно, чтобы Ирграм добрался до берега.

— Что за… — Миара держала в пальцах еще один шар, но была остановлена взмахом руки.

— Хватит, — сказал Ульграх. — Что бы это ни было, пусть оно в воде сидит.

— А если… мы же это пили.

— Если оно сожрет нас изнутри, что ж, — Ульграх за прошедшие дни явно прибавил фатализма. — Такова судьба… будет больно, скажу. У тебя ведь еще остался тот хороший яд.

Вода улеглась.

Черная ямина на дне, оставленная снарядом, стремительно зарастала. И тина затягивала её, как новая кожа — раны Ирграма.