Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И тут мне в голову пришла одна мысль!

— А и в самом деле, давай помашемся. Однако, просто так даже мухи не сношаются. Давай так — если ты одержишь победу, то познакомлю тебя с одной особой, которую не напугать холодрыгой?

— А если вдруг я поскользнусь, нечаянно, и ты будешь считать это своей победой? — осторожно спросил йети.

— Думаю, что нечаянно ты не поскользнешься. Вот специально — вполне возможно. Но если я выиграю бой, то будешь давать мне шерсть по требованию. Вдруг сэнсэю Норобу покажется мало?

Йети почесал затылок, а потом кивнул в ответ:

— Что же, я согласен. В конце концов, шерсть может и заново отрасти. Однако, просто так драться скучно. Давай-ка разыграем шахматную партию?

— Это как? — огляделся я по сторонам. — Что-то не видно тут ни шахмат, ни доски. Или у тебя где-то в пещере заныкано?

— Нет, — осклабился йети. — Для моих шахмат не нужно ни фигур, ни доски. Всего лишь дай мне руку.

— А не укусишь?

— Немытую-то? Фу, — скривился йети.

Он мне определенно нравился. Было в нём что-то такое, располагающее. Даже несмотря на всю его звериную внешность. Вроде горилла гориллой, но харизматичная.

Я вытянул руку. Йети аккуратно сдавил ладонь своей лапищей. Кожа снежного человека была сухой и холодной.

— Закрой на миг глаза. Не бойся, доверься мне, — произнес йети.

— Леща не отвесишь?

— Хотел бы — давно уже отвесил. Закрывай, а то скоро у вас может наступить переохлаждение. Превратитесь в сосульки и будете меня развлекать вплоть до прихода глобального потепления.

Да, в детстве был такой прикол, когда один из друзей подходил и с загадочным видом говорил: «Открой рот, закрой глаза — сюрприз будет!» И доверяя другу, открываешь, думаешь, что у него за спиной конфета, а в итоге… рот заполняет белобрысая башка одуванчика. Потом минут пять отплевываешься, под смех друзей.

Нечто подобное я предполагал и сейчас, поэтому уже приготовился мотать головой, в ответ на возможное предложение йети. Но такого предложения не последовало. Вместо этого ветер хулигански свистнул в ухо, моя ладонь освободилась, а потом раздался голос:

— Открывай глаза. По праву гостя у тебя первый ход!

Я открыл глаза и с трудом удержался от присвистывания. Мы уже находились не на снежном выступе, возле темного зева пещеры, а на огромном поле, размером с баскетбольную площадку. Поле разграничено на шестьдесят четыре квадрата. Черные и белые квадраты были ровными, словно вычерченные по линейке. Всё остальное вокруг было бескрайним синим небом. Я оглянулся — далеко внизу белели острые верхушки скал.

Напротив стояли шестнадцать фигур в черных кимоно. Невысокие малайцы-пешки, мощные сумоисты-ладьи, грациозные мальчишки из К-поп групп изображали коней, а тощие монахи Шаолиня застыли в позах слонов. Сам йети возвышался королем, а возле него стояла в расслабленной позе какая-то красотка в платье до пола и с высоким воротником.

Сам я находился на стороне белых фигур. Моим ферзем была Шакко, точно в таком же платье, как и у противницы. Тануки изображал одного из слонов. Только эти двое и были мне знакомы среди тех фигур, которые окружали моё величество. Они оба спокойно смотрели перед собой, как будто ничего из ряда вон выходящего не происходило и им каждый день выпадала доля быть шахматной фигурой.

— По праву гостя, ты делаешь первый ход. Просто скомандуй, Идущий во тьму! — крикнул йети. — Дай команду, а они тебе повинуются.

— Тогда, е2-е4! — громко выдал я.

Пешка-малаец оглянулась на меня, выдала почтительный поклон, а потом сделала несколько шагов вперед.

Йети ухмыльнулся и дал команду королевскому коню занять место впереди пешек…

Что же, партия началась. Мне она больше всего напомнила партию в летнем саду, где надо было двигать фигуры высотой в половину человеческого роста. Там можно было как накачаться физически, так и размять свой мозг. Я любил в своё время убежать из детского дома, чтобы посмотреть — как играют профессионалы и любители. Но больше всего мне нравилось приходить в «Катькин садик», что находился на Невском проспекте.

Почему-то в этом сквере в основном собирались мужчины. Женщины были редкостью, словно считали шахматы недостойным занятием. Одной из них была Ирина Григорьевна Афанасьева, и как-то так получилось, что с ней-то у меня и завязались дружеские отношения. Она была одинокой старушкой, дети которой уехали за границу и только изредка приезжали погостить. Звали её с собой, но она хотела умереть на родине и никуда ехать не собиралась. Говорила, что в своё время уже побывала в Берлине, только на танке, так что поездкой на машине её уже не удивить.

Играла она отменно — немногие завсегдатаи отваживались усесться с Ириной Григорьевной по другую сторону доски. Нет, конечно же были любители поломать голову, но в основном победа оставалась за тихой и безобидной старушкой, которой очень подошло бы прозвище Божий Одуванчик.

Видимо от того, что мужчины отказывались с ней играть, она и взялась обучать сироту из детдома. Обучила различным видам дебюта, темпу игры, развитию фигур, миттельшпилю и эндшпилю. Рассказала, что это не просто игра, а настоящее стратегическое искусство — шахматная композиция, наука и спорт. И даже то, что у противника огромное количество фигур порой не значит ничего против точно выверенного плана и тщательно обдуманной стратегии.

И я у неё ни разу не выиграл, хотя уже половину Катькиного садика успел нагнуть над доской!

Однажды в игре я приобрел превосходство в фигурах. Ирина Григорьевна тихо улыбалась, словно погруженная в свои мысли и… Она зевнула ферзя!

Вот так вот взяла и зевнула. Я тут же схватил эту фигуру и почувствовал, как внутри разгорается победный огонек. Впрочем, этого огонька хватило всего на три хода — на четвертый мне поставили мат!

Это было обидно чуть ли не до слез — ведь я же выигрывал! Я же одну из двух главных фигур оприходовал и вот на тебе. «Игорюша, порой, чтобы выиграть, нужно заставить себя пойти на жертву» — снова улыбнулась Ирина Григорьевна и добавила. — «Главное, чтобы эта жертва не оказалась напрасной».

«Я всё равно выиграю у вас, Ирина Григорьевна!» — пробурчал я, твердо уверенный в своём ответе. Она только покивала в ответ и протянула для рукопожатия сухую ладошку. Я справился с собой и пожал в ответ.

Победа над такой гениальной шахматисткой моей мечтой. Много раз представлял, как выиграю и вскину руки в победном жесте. Тогда Ирина Григорьевна мягко улыбнется и положит своего короля на поле старенько доски. А мужчины вокруг станут похлопывать мальчишку по плечу, поздравляя с такой трудной победой, но… В один пасмурный день я пришел в сквер и не нашел Ирину Григорьевну на привычном месте.

Старушки в выцветшем платочке не было и на другой день. И на третий… На мои вопросы старожилы Катькиного садика только пожимали плечами. Я бы продолжил приходить и дальше, пытаясь узнать по поводу её судьбы, но меня в один момент остановил Александр Александрович Маяков. Все старожили его звали уважительно Сан Саныч и он был одним из тех, кто отваживался занять место напротив Ирины Григорьевны. Порой даже уносил улыбку победы на чуть подергивающихся губах.

Сан Саныч взглянул на меня слезящимися глазами и проговорил: «Умерла Ирочка, парень. Ушла во сне, не мучаясь. Просила тебе передать, если вдруг что…» Он остановил речь, вздохнул и выдохнул, словно беря себя в руки, а потом продолжил: «В общем, просила передать, что у доски есть четыре угла — талант, характер, здоровье и тренировка. Если всё это будешь развивать, то тогда легко откроется и поле шахматное. Поле чести. Сплутовав, ты можешь выиграть, но это будет бесчестная победа, она хуже поражения. Играй честно и так же честно живи. Так ты выбьешься из пешек в ферзи. Вот, она ещё просила передать это…»

Сан Саныч протянул мне прямоугольную коробочку, завернутую в газетную бумагу. Я сглотнул набежавшие слезы и забрал чуть громыхнувшую коробку, с трудом заставив себя произнести «спасибо». Внутри были шахматы. Те самые, за которыми Ирина Григорьевна провела так много времени в Катькином садике, улыбаясь своей мягкой заботливой улыбкой. Те самые, которые научили меня тактике, стратегии, тренировке.

1221
{"b":"908226","o":1}