Ещё в прихожей генерал-майора Лукина Зоин отец заявил, что довезёт меня до дома (он не предлагал меня подвести — ставил перед фактом). К машине Юрия Фёдоровича мы шли молча и торопливо. Солнце замерло в зените, припекало по-летнему. В кронах тополей чирикали птицы, со стороны песочницы доносились детские голоса. Я бросил прощальный взгляд на висевший в окне кактус (едва разглядел его: солнечный свет превратил окно в зеркало) и прибавил ходу: едва поспевал за Каховским. Юрий Фёдорович еще на ходу извлёк из кармана пачку с изображением верблюда. Но не открывал её, пока не забрался в машину. Когда я уселся в пассажирское кресло, «дядя Юра» уже закурил. Он судорожно затянулся сигаретой, задержал дыхание. Майор милиции зажмурил глаза и блаженно улыбнулся. Взглянул на меня лишь после того, как выдохнул в окно струю дыма.

Каховский заговорил, чуть растягивая слова.

— Выкладывай, зятёк, про своих бомбистов, — велел он.

Юрий Фёдорович запрокинул голову, прикрыл глаза (будто «обратился в слух»).

— Взрыв случится пятнадцатого октября, — сказал я, — примерно в семь утра. Около первого подъезда дома номер восемь по улице Суворова. Начинённую поражающими элементами самодельную бомбу в чёрной сумке из кожзама оставят, на водительском сиденье. Детонация случится, когда владелец автомобиля заинтересуется содержимым подброшенного ему саквояжа. От взрыва он погибнет на месте. Машина загорится. Сидевшая на пассажирском месте десятилетняя девочка от взрыва получит тяжёлые ранения, но умрёт не от них — сгорит заживо.

Рука Каховского замерла (не донесла сигаретный фильтр до рта Зоиного отца).

Майор милиции посмотрел на меня.

— Откуда ты…

Юрий Фёдорович замолчал, вскинул брови; и спросил:

— Видел?

Я кивнул.

— Да.

Не чувствовал особого желания вспоминать подробности того видения.

— Кто? — спросил Каховский.

— Девчонка, что учится в нашем классе, — сказал я. — Света Зотова — светленькая такая. Дядя Юра, вы наверняка знаете её. Или слышали о ней от дочери.

— Помню такую. А ты не ошибся?

— Видел, как она умрёт, — сказал я. — Да и о той истории… кое-что знаю.

Юрий Фёдорович покачал головой.

Я наблюдал за тем, как тонкая серая струйка поднималась над сигаретой и рисовала в воздухе незатейливые кренделя.

— Твою ж… за ногу… — выдохнул Каховский.

Он всё же набрал в лёгкие новую порцию табачного дыма — разрушил зависшие над его головой узоры.

И сказал:

— Погоди, зятёк. Кое-что не сходится. Суворовская улица далековато от семнадцатой школы. Рядом с ней — восьмая, насколько помню. Зотова-то ваша как там окажется?

Я пожал плечами.

— Дядя Юра, этот вопрос не по адресу.

Повертел стеклоподъёмник, приоткрыл окно — дымный поток сменил направление движения: устремился мимо моего лица на улицу.

— Хотя… мне помнится, что она падчерица того мужика, — сказал я, — не родная дочь. Её мать пару лет назад вышла за него замуж. Наверное, они с дочерью переехали на Суворовскую. Но пока не решились сменить школу. Пятнадцатого октября отчим как раз и соберётся везти Свету на уроки, когда…

Мне почудилось, что к аромату табачного дыма добавился запах сгоревшей плоти — тот самый, что уловила перед смертью Зотова (там, в моём видении). Я поёжился. Потёр рукой нос.

— Ну и начерта их взорвут? — спросил Каховский. — Кому они так помешали? Какой идиот принял Великозаводск за Чикаго? Надеюсь, зятёк, это ты мне тоже расскажешь? Или как?

Я вздохнул. Помахал рукой, разгоняя дым.

— Разумеется, расскажу, дядя Юра, — сказал я. — Выдам вам все имена и подробности. Как и обещал.

Поёрзал в кресле — разместился в нём поудобнее. Снизу вверх посмотрел на «украшенное» римским носом лицо Каховского.

Спросил:

— Дядя Юра, так всё запомните? Или запишите?

Юрий Фёдорович не ответил. Он зажал в зубах сигарету, прищурил левый глаз. И потянулся к бардачку за блокнотом.

Я вдруг вспомнил, как на заре моей «видеоблогерской» деятельности младший сын заявил: «Папа, в эту историю никто не поверит». Случилось это, когда я показал ему набросок сценария к новому ролику о событиях октября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года. Слова «соавтора» меня тогда поначалу удивили (ведь мой рассказ подтверждался реальными свидетельскими показаниями, выписками из «того самого дела», фотографиями). Но потом я взглянул на историю «конфликта рубщиков мяса» глазами человека, не знавшего советский реалий. И согласился с сыном: переросшая в «гангстерские разборки» ссора двух работников городского рынка для родившихся уже после «перестройки» людей выглядела надуманной и «не стоящей выеденного яйца»; а её финал (с взрывом автомобиля на Суворовской улице) казался нелогичным, попахивавшим «голливудщиной».

Однако майор милиции Каховский не крикнул «не верю». И в ответ на мои слова он не покрутил пальцем у виска. Зоин отец деловито фиксировал в блокноте детали моего рассказа, пыхтел зажатой в зубах сигаретой, изредка хмыкал. Юрий Фёдорович не спрашивал, «что там делить» — когда я сообщил о финансовых разногласиях имевших доступ к мясопродуктам товарищей. О жизни работников торговли «дядя Юра» знал не понаслышке. Я вкратце пересказал старшему оперуполномоченному Великозаводского УВД причину «недопонимания» между авторитетным рубщиком мяса и его бригадиром (не поделили «нетрудовые» доходы). Объяснил, что вступившие в конфликт граждане имели «влиятельных покровителей» (питаться хорошим мясом любили в том числе и большие начальники) — этот момент Каховского особенно заинтересовал.

Юрий Фёдорович вынул изо рта сигарету.

— Ты о каком полковнике Галустяне говоришь? — спросил он. — О моём начальнике?

Я кивнул.

— Дядя Юра, он на постоянной основе затаривается мясом у бригадира рубщиков с городского рынка, — сообщил я. — У того самого, что придумал ход с бомбой. А вот зять полковника получает свёртки с мясом не от бригадира, а от его оппонента — от будущей жертвы бомбистов.

Я хмыкнул и продолжил:

— Вот и не может эта уже полгода воюющая между собой парочка выжить друг друга с «хлебной» работы. Хотя оба уже пытались уладить спор таким образом. Жалобы и кляузы не действуют на администрацию рынка: уволить рубщиков не позволяют их влиятельные покровители.

Каховский нахмурился.

— Зять полковника… это который… конторский, что ли? — уточнил «дядя Юра».

— Он самый, — ответил я.

Юрий Фёдорович покачал головой.

— Ну… делааа, — протянул он. — Точно: как в Чикаго.

— Финал этих дел случится пятнадцатого октября, — сказал я.

Продолжил:

— Бригадир устранит конкурента и обидчика руками своего зятя, служившего в Афганистане. Тот соорудит бомбу и подбросит её в припаркованную у подъезда на Суворовской улице машину. Взрывной механизм не даст осечки. Вот собственно и все дела.

Я развёл руками и сообщил:

— Дядя Юра, я почти уверен, что с доказательствами в этом деле проблем не будет. Потому что зять бригадира не станет долго отпираться. Он выдаст вам заказчика с потрохами. Дело закроете быстро. Если не помешают начальники. Вот как-то так.

Я повёл плечом.

— Начальники, говоришь? — переспросил Юрий Фёдорович.

Он задумчиво посмотрел сквозь лобовое стекло.

— Вот только Светка… — сказал я.

Каховский не отреагировал на мои слова — майор милиции сидел неподвижно, даже не моргал.

— Дядя Юра! — сказал я.

Зоин отец дёрнулся, уронил себе под ноги сигаретный пепел, повернулся ко мне.

— Слушаю тебя, затёк, — сказал он.

Я спросил:

— Дядя Юра, надеюсь, мы всё же обойдёмся без взрыва?

С Юрием Фёдоровичем Каховским я попрощался, когда мы подъехали к Надиному дому. Выбрался из автомобиля, с удовольствием набрал в лёгкие большую порцию свежего воздуха (вытеснил им табачный дым). Увидел, что вместе с Вовчиком меня во дворе дожидался Павлик Солнцев. Одетые в школьную форму мальчишки сидели на лавке, снова о чём-то спорили (их портфели лежали на краю песочницы). Я помахал приятелям рукой. И вздохнул: понял, что моя группа любителей чтения сегодня вновь соберётся в полном составе. А это означало, что (как только приготовлю обед и ужин) я до вечернего похода на тренировку буду вновь рассказывать о Гарри Поттере.