Мишу Иванова одноклассники считали «странным» и замкнутым — это я понял из рассказа Зои Каховской. Первого сентября никто не бросится ко мне с расспросами о том, как я провёл лето. И это замечательно: не представляю, как бы я вынес участие в детских дискуссиях. Мой разум не настроен на одну волну с мозгами четвероклассников. Это я определил по общению с председателем Совета отряда четвёртого «А» класса.

Почувствовал себя дядюшкой, которого навестила племянница — пока болтал с Зоей. Так и не сумел подстроиться в разговоре с Каховской под её возрастную категорию. Представил, как обсуждал бы с одноклассниками «достоинства» Светки Зотовой или Зои Каховской — усмехнулся. Задумался: какие именно женские «достоинства» интересовали учеников четвёртых классов? Ответ на этот вопрос не придумал.

В спальню вошла Надя. Поинтересовалась, почему я ушёл из её комнаты. Предложила переключить телевизор на «что-нибудь интересное», если итальянский фильм мне не понравился. Я мысленно усомнился в том, что нынешнее телевидение могло меня чем-либо заинтересовать. Но не озвучил свои сомнения. Поделился с Мишиной мамой своими рассуждениями на школьную тему (не всеми, разумеется).

Сказал, что не помню своих одноклассников — никого. Пожаловался, что не вспомнил, с кем сидел за одной партой; не воскресил в памяти облик своих школьных друзей. Что даже позабыл, как выглядела Света Зотова! Рассказал Надежде Сергеевне, что Зоя Каховская говорила сегодня об этой Зотовой. Настаивала, что позабыть Светку невозможно. А я не вспомнил лица той девочки. Словно и не видел его никогда.

— Ну, это не беда, — сказала Надя. — Подожди минутку.

Она поспешно ушла из комнаты. И вскоре вернулась — принесла пухлый чёрный конверт из-под фотобумаги. Высыпала содержимое конверта на мою кровать.

— Сейчас отыщем твою Зотову, — заявила Надежда Сергеевна. — Не переживай.

Она принялась перебирать чёрно-белые фотографии (заметил я и парочку цветных, но… странных, будто раскрашенных вручную или поблекших). Она раскладывала фото на три кучки. В первую отправляла те, где виднелись детские фигуры в школьной форме. Во вторую складывала изображения Миши Иванова — те, где её сын был заснят в одиночестве, либо в компании взрослых. В третью бросала прочие фото — без Миши.

— Вот она, — сказала Надежда Сергеевна.

Ткнула ногтем в белокурую голову курносой девчонки.

— Это и есть Света Зотова, — пояснила Надя. — Узнаёшь?

Лицо девочки показалось мне знакомым, словно я видел его раньше (в прошлой жизни). Вот только я не вспомнил, где пересекался с этой курносой. Или встречал эту девчонку уже взрослой? А может, знал её родителей или… детей? Я не выудил из памяти конкретные сведения от Зотовой — покачал головой.

— Ну, сынок… теперь-то ты её в сентябре узнаешь. Присмотрись хорошенько.

Надя улыбнулась.

— С Зоей Каховской ведь ты уже нашёл общий язык, — сказала она. — Познакомишься заново и с прочими одноклассниками. А может и вспомнишь их: у тебя на это есть ещё почти месяц есть. Давай-ка я покажу тебе всех твоих школьных приятелей, напомню их имена. Чтобы упростить работу для твоей памяти.

Она взяла в руки групповое фото (там в три ряда застыли хмурые школьники — с «октябрятскими» значками на школьной форме, без пионерских галстуков).

— Вот с этим мальчиком ты сидел за партой в третьем классе, — сказала она.

Ткнула ногтем в лоб черноволосому кудрявому парню. Озвучила мне анкетные данные ребёнка, словно специально для разговора со мной выучила их наизусть (назвала даже дату рождения паренька… которую я тут же отправил в дальние уголки своей памяти — за ненадобностью). Следил за пальцем Надежды Сергеевны, вглядывался в лица детей, запоминал имена и фамилии Мишиных одноклассников (пригодятся).

— А вот эта девочка…

Надя оказалась ценным источником информации. Она сыпала подробностями из биографий учеников четвёртого «А» класса и их семей, точно в недавнем прошлом защитила на эту тему докторскую диссертацию. Поначалу я выслушивал подробности. Но вскоре стал фильтровать информацию: пропускал мимо ушей всё, кроме детских имён и фамилий. Решил, что настоящий Миша Иванов большего и не знал.

Я рассматривал и прочие лежавшие на кровати фотографии, пока Надежда Сергеевна разбрасывалась информацией о школьниках. И одна заинтересовала меня больше, чем остальные. На ней я увидел наряженную в свадебное платье Надю Иванову, сбежавшего пять лет назад в Магадан Мишиного отца (уже выпытал у Нади причины её развода с мужем), с десяток незнакомых людей… и одного очень даже знакомого.

Я указал на привлёкшего моё внимание человека пальцем и спросил:

— Кто это?

Надежда Сергеевна склонила голову, взглянула на фото. Улыбнулась. Морщинки исчезли с её лица, словно улыбка омолодила Надю лет на десять. Я тоже улыбался. Потому что не мог отвести глаз от худощавого мужчины (на вид, ему было лет двадцать — как моему младшему сыну… исполнилось на момент моей встречи с лесовозом). Вспоминал, видел ли этот снимок раньше — пришёл к выводу, что смотрю на него впервые.

— Это Витя Солнцев, — сказала Надежда Сергеевна. — Мой бывший одноклассник. Он был свидетелем на моей свадьбе.

Она постучала пальцем по фото — аккуратно, будто не хотела испортить причёску смотревшему на нас с фотографии Солнцеву.

— Твой отец был неместным, — сказала Надя, — его друзья не приехали из Магадана. Он пообещал, что найдёт свидетеля сам — в Великозаводске.

Покачала головой.

— Я жутко удивилась, когда он притащил в ЗАГС Витьку. Солнцев, когда учились в школе, был в меня влюблён. Подарки дарил, предлагал встречаться.

— А ты?

— Я не обращала внимания на своих одноклассников, — ответила Надя. — Считала их… детьми. Как и Витьку. Он тогда… не казался мне взрослым мужчиной.

Она улыбнулась.

— Солнцев упорно пытался завоевать моё внимание, пока я не вышла за твоего отца. И только через два года после этого он женился. На какой-то иногородней девице.

Надежда Сергеевна взглянула на меня.

— А почему ты о нём спросил? — поинтересовалась она.

Я пожал плечами.

Не мог отвести глаз от изображения своего отца (именно своего — не Мишиного). Рассматривал его костюм, туфли, галстук. Понимал, что видел эту одежду и раньше — на других снимках. В ней отец позировал на фоне роддома, куда приехал за женой и сыном (за мной). В ней же он гулял на собственной свадьбе. На тех фотографиях папа улыбался, выглядел счастливым.

Здесь же… он казался мне непривычно серьёзным. Будто на свадьбе Мишиных родителей он пребывал в плохом настроении. С таким скорбным выражением на лице обычно являлись не на бракосочетание, а на похороны. Папа не смотрел в объектив фотоаппарата — поглядывал в сторону невесты. Мне почудилось: я понял, почему он отвернулся. Папа не желал смотреть мне в глаза: стыдился, что оставил меня одного.

Я сказал:

— Лицо его… показалось знакомым. Где я мог его видеть?

— В школе, — ответила Надя Иванова. — Витя… Виктор Егорович Солнцев. Он преподаёт физику в старших классах. И живёт неподалёку от нас. С сыном — тот на три года младше тебя.

Она прикусила губу.

Смотрела на фото.

— Думаешь, в школе? — переспросил я.

Звуками своего голоса вывел Надю из задумчивости.

— Конечно, где же ещё.

Надежда Сергеевна погладила меня по голове, вздохнула.

— Мишутка, ты начинаешь понемногу вспоминать, — сказала она. — Вот… учителя узнал. А ведь раньше не помнил и моего имени.

Она поцеловала меня.

Я с удовольствием вдохнул запах её духов.

— Глядишь, до первого сентября память к тебе вернётся.

— Вернётся, никуда не денется, — согласился я.

И вдруг спросил:

— Мама, а ты не хочешь выйти замуж?

Надя Иванова приоткрыла рот: явно не ожидала подобного поворота в нашем разговоре.

— Миша! — сказала она. — Что ты такое говоришь?!

— А почему нет? Ты же не собираешься прожить всю жизнь одна.

Надя вскинула брови.