— Эти фильмы с русским переводом? — спросил я. — Или на иностранном языке?

Зоя ухмыльнулась.

— Разные, — сказала она. — Мама говорит, что я должна учить английский.

«Ну, хоть не немецкий», — подумал я.

— И как успехи?

— Какие? — спросила Каховская.

— В изучении английского, — уточнил я.

Английские слова я зубрил ещё в школе. Но по-настоящему изучал его уже в институте. Потому что подумывал тогда уехать на постоянное место жительства в Штаты. Но от иммиграции в итоге отказался. А вот навыки читать и болтать на импортном языке пригодились — когда «мотался» в Турцию и Китай за товаром. В Турции мне в руки попал томик Стивена Кинга (без русского перевода).

С него и началось моё знакомство с оригинальными текстами англоязычных авторов.

Процитировал вслух первые строчки из «Мизери»:

— Memory was slow to return. At first there was only pain. The pain was total, everywhere, so that there was no room for memory.

— Это по-английски? — сказала Зоя. — И… что это ты сказал?

Я повторил цитату по-русски:

— Память возвращалась медленно. Сначала была только боль. Боль была тотальной, повсюду, так что не оставалось места для воспоминаний.

Вздохнул: вспомнилось собственное пробуждение в этом новом старом мире.

— Это первые строки из моей любимой книги, — сказал я.

Мысленно добавил: «Вот только она пока не написана». Усмехнулся. И подумал: «Но я мог бы исправить это недоразумение — если рассуждать теоретически».

Зоя приподняла брови (снова напомнила мне свою маму).

— Ты умеешь читать на английском? — спросила она. — Врёшь, небось?!

Расцепила замок из рук — упёрла кулаки в диван.

— И на английском тоже, — сказал я. — Но предпочитаю читать на родном. У тебя вон, сколько книг.

Указал на книжный шкаф, спросил:

— Ты хоть что-то из этого прочла, или только мультики смотришь?

— Я?!

Каховская вскинула голову.

— Да я прочла уже столько книг, что тебе и не снилось! — заявила она. — У нас в гостиной стоят шесть томов Майн Рида! Мама мне… Я их все уже едва ли не наизусть заучила! И «Всадника без головы», и «Белого вождя», и «Оцеола, вождь семинолов»!

— И «Алые паруса» тоже прочла? — спросил я.

— Кого? — переспросила Зоя.

— «Алые паруса».

Девчонка задумалась.

— Её… кто написал? Тоже Майн Рид?

— Нет, — сказал я. — Александр Грин. Слышала о таком?

— Конечно, слышала, — сказала Каховская. — У нас в большой комнате полно хороших книги стоит. Там много чего интересного есть. Даже «Три мушкетёра»!

Она горделиво приподняла подбородок.

— Ты про эту книжку заговорил, потому что не читал Майн Рида, — заявила Зоя. — Выучил несколько слов на английском языке и думаешь, что я тебе завидовать буду? Я помню, как ты сдавал технику чтения.

Каховская усмехнулась.

— Учительница тебя пожалела: поставила тройку, — сказала она. — А я бы на её месте влепила тебе пару! Ты её заслужил. Не понимаю, как тебя с такой успеваемостью в пионеры приняли?!

— Ну, приняли же, — сказал я.

Повёл плечом.

— Пожалели! Ты же у нас… болеешь!

Каховская взмахнула рукой — будто прогнала от себя прочь неприятное слово «болеешь».

— А на честь класса тебе наплевать! — сказала она. — Может, хоть в этом году тебя оставят на второй год! Учись вместе с малышами, Иванов. И болей себе, сколько захочешь!

Я покачал головой.

Сказал:

— Нет. Даже не уговаривай, Каховская. В четвёртом классе я на два года не останусь.

— Почему это? — спросила Зоя.

Она склонила на бок голову в точности, как это делала её мама. Вот только сходства с птицей я в ней не увидел — скорее, с кошкой.

— Предметы там не интересные, — сказал я. — Да и вообще: я решил измениться. Лежал себе в больнице, размышлял о своей жизни. А потом пришла ты. И я всё понял.

— Что ты понял? — спросила Каховская.

— Я понял, что дальше так жить нельзя. Читать по слогам — это стрёмно. Да и позорить свой класс плохой успеваемостью — тоже отстой. Всё. Пора мне измениться.

Я состряпал серьёзную мину.

— Со следующего учебного года стану отличником. Вот увидишь. Научусь бегло читать. И даже взвалю на себя общественную нагрузку… может быть.

Махнул кулаком.

— А знаешь, почему? — спросил я. — Чтобы ты, Каховская, могла мной гордиться.

Зоя скривила губы.

— Хватит уже дурачиться, Иванов! — сказала она.

Постучала пальцем по виску.

— После больницы ты стал совсем… того. Не знаю, что там тебе сделали. Раньше ты казался мне серьёзным. Немного пугливым. Но не клоуном. Теперь… ведёшь себя, как мой папа.

Девчонка снова уставилась в телевизор — показала, что разговор окончен.

Я подошёл к книжным полкам, принялся разглядывать корешки книг: «Как закалялась сталь», «Пионеры-герои», «Подвиги юных», «Сын полка», «Сто лет тому вперёд»…

Я невольно заморгал: попытался развеять наваждение. Знакомый корешок книги Булычёва смотрелся неуместно рядом с патриотичными названиями стоявших с ним по соседству изданий. Будто книга об Алисе Селезнёвой заблудилась, ошиблась полкой. Я даже взял её в руки — взглянул на обложку (та же, что и на книге, которую Надя приносила в больницу). Убедился, что не обознался.

— Ну и о чём же она? — поинтересовалась Каховская.

— Кто? — спросил я.

— Эти твои «Алые паруса». О чём книга? Или ты её тоже не читал?

Я вернул книгу об Алисе на прежнее место (поставил рядом с заскучавшим без неё «Сыном полка»).

— О любви. О мечтах. И о том, что мечты иногда сбываются.

«А ещё она доказывает, что «подход» можно найти к любой женщине — нужно лишь «хорошо прозондировать почву» и проявить фантазию», — добавил я мысленно.

— О любви? — переспросила Зоя. — И… что там за любовь?

Она привстала, протянула руку к телевизору, приглушила звук.

Велела:

— Рассказывай.

«Алые паруса» я читал несколько раз. И при каждом прочтении эта история виделась мне с новой стороны. Сейчас я выбрал ту, что приглянулась бы десятилетней девочке, уже шагнувшей на путь становления подростком. Слова и выражения подбирал интуитивно — опирался на свой немалый опыт в общении с женщинами. Делал акцент не на приключениях героев и не на неожиданных поворотах сюжета, а на мечтах и переживаниях Ассоль. Понял, что выбрал верный ориентир, двигался в правильном направлении. Потому что быстро завладел Зоиным вниманием. Следил за выражением лица Каховской. Наблюдал за тем, как ирония во взгляде девчонки сменилась интересом. Потом заметил блеснувшую в глазах Зои влагу (когда рассказывал о свалившихся на «несчастную» Ассоль испытаниях).

Я добрался в своём пересказе до первой встречи Артура Грэя с Ассоль. В красках расписал, как парнишка бродил по лесу, как нашёл там спящую девушку — оставил ей свой перстень. Какие автор повести привёл логические обоснования поступку Артура, я уже не помнил. Поэтому сделал упор на эмоциональной составляющей сцены в лесу; на том, что Грэй с детства любил «картины без надписи» (запомнилось мне это его чудачество). Заявил: Артур был поражён красотой Ассоль, он влюбился в девушку «с первого взгляда». Я не объяснил, почему в тот раз парень не поговорил с Ассоль — обошёл этот момент «стороной». Сообщил, что Грэй отправился в деревню, где проживала «запавшая ему в душу» девушка, и там услышал от местных жителей, что Ассоль сумасшедшая.

Зоя Каховская сжала кулаки, смотрела будто бы мне в лицо, но словно не видела его — насквозь пронзала взглядом мою голову. Понял, что мысленно она бродила сейчас вместе с Артуром Греем по деревеньке. Сжимала челюсти: намеревалась ринуться в атаку на болтливых и злобных обидчиков дочери рыбака. Я намеренно сгустил краски, добавил в голос трагичных ноток. Но двигался строго по сюжету, не вставлял в историю «отсебятину»: чтобы меня (потом, когда Зоя доберётся до оригинала) не уличили во лжи. Представил вдруг Зою Каховскую сидящей в кинотеатре во время просмотра «Титаника» или «Ромео и Джульетта» с Леонардо ДиКаприо в главной роли (вот где она бы вволю наплакалась). Невольно улыбнулся — разрушил трагизм повествования.