— И что — так просто отпустите?

— Отпустим. Где живешь— это нам Сережа-человек-Божий-обшит-кожей скажет. С кем живешь — тоже. Куда ты денешься, Шкипер?

— Да и вы теперь никуда не денетесь, — как можно более контужено улыбнулся я. — Большие планы у меня на сотрудничество, так и знайте. Квартирка на Зеленом Лугу — не предел мечтаний, ага?

— Ага! — это им было понятно.

Я встал, ухватил ножны с хайбером и пошел к выходу в тамбур, гадая: прилетит мне в затылок утюгом, какие тут используют вместо гантелей, или всё-таки — нет?

Не прилетело.

Во благо легенды и собственного любопытства я решил догулять до Сельхозпоселка. Место это было легендарное!

Здесь в 1930 году проходила "Первая всебелорусская сельскохозяйственная и промышленная выставка" — от нее и пошло название района. В специально построенных для такого мероприятия павильонах потом разместились мастерские скульпторов и живописцев, швейные и обувные кооперативы и другие заведения. Когда павильоны обветшали — стали выделять участки для частной застройки. Поселились тут в основном выходцы из ближайших деревень, которые работали на городских предприятиях... Так и образовался посреди стремительно растущей столицы Белорусской Советской Социалистической Республики уголок сельской жизни: с курочками, коровками, бревенчатыми избушками, резными ставенками и прочими прелестями. Он и войну пережил — тут скрывались от бомбежек многие горожане, потому как никаких важных целей для бомбометания в Сельхозпоселке не имелось. А еще — он был базой для связных партизанской бригады "дяди Коли" — комбрига Петра Лопатина. После войны тут дышалось гораздо свободнее, чем в остальном городе: снять комнату, или купить с рук продуктов или еще чего, по-мелочи, в поселке было гораздо проще, чем в городе. И вполне логичным представлялось, что цеховики и "фарца" за денежку малую у местных арендовали сарайчики и времянки под свои нужды.

Зажимать "частник" станут с 1982 года, когда появятся планы застройки этого райончика многоэтажками,как в том фильме — "Белые росы". Но вот ведь нонсенс — ни запрет на пристройки и реконструкции, ни отсутствие канализации и других современных коммуникаций поселковых жителей не сломили. И в 2023 году посреди белорусской столицы будет стоять частный сектор! Или — не будет, история-то нынче совсем другим путём пошла...

В общем, я ходил-бродил по улицам — Мелиоративной, Милицейской, Богдановича, даже — по улице Беды (который Леонид) и глядел по сторонам. Нашел и место пожаров — сараи выгорели практически до тла. Нужные мне люди нашлись довольно быстро. На двух лавочках под вечнозеленой лиственницей на вытоптанном газоне у перекрестка отдыхали от трудов праведных некие джентльмены: сапоги-дутики, джинсы "Тверь" и "Милтон", дубленки и — о Боже! — настоящая куртка-"Аляска" у одного из них! Да тут и тему для разговора искать не надо, мне, черт побери, тоже нужна "Аляска"! Настоящая, японская.

Модные джентльмены плевали под ноги подсолнечниковые семечки и курили сигареты. Красно-белая пачка в руке одного из них предполагала, что это "Мальборо", но удушливый аромат намекал на "Астму". То есть — "Астру", конечно— на "Астру". Хотя, на астму, пожалуй, тоже.

— Доброго денечка!

— И вам не хворать, — насторожились сии представители мелкобуржуазного аппендикса внутри социалистического общества. — А вам чего, товарищ?

— Да вот посоветовали по поселку погулять, говорят — тут народ бывает кое-чего с рук продает... Ну, мало ли, знаете, чтобы приличному человеку одется, — я подернул плечами, показывая недовольство своей курткой на рыбьем меху. — Зима на носу, понимаете?

Местные переглянулись. Не знаю, как эти дела обтяпывались по нынешним временам, и, возможно, в их глазах я выглядел настоящим пентюхом из Мухосранска, но... Но я им и был!

— Я, мужики, с Дубровицы, это на Полесье, в Минске сам первый раз. Вот добрый человек сказал в универгамы не ходить, сюдой прогуляться, мабыць шо найду...

— Тудой-сюдой, — усмехнулся тот самый, в Аляске. — А деньги у тебя есть? И надо-то тебе чего, Полесье?

— Да куртец бы мне вот такой, как у вас, японский, и ботиночки офицерские... Еще говорят штаны у вас шьют, с большими карманАми, белозоровские... Мне б такие, а? А грошы есть, есть грошы! — я сунул руки в задний карман штанов и достал оттуда нарочито скомканные купюры — в основном по десять и двадцать пять рублей.

Там было много. Не прям чтобы МНОГО, но по сути — много. И алчным блеском глаза этих модных товарищей загорелись -того мне и надо было. Потому — дожал:

— Ну вы ж где-то купили? И крале моей бы вот сапожки такие, дутыши, а? Я ж понимаю — за добрый совет платить полагается...

— Ох, деревня, ну кто деньгами на улице размахивает? Пошли за мной... — местный в "Аляске" вскочил со скамейки.— Ну все, ребята, дальше без меня. У меня вот — покупатель! Пойду, обрадую...

— Погоди, Вась, а откуда... Оно ж всё ну, это... — засомневались ребята.

А я едва ли не принюхиваться начал — неужели повезло?

— Осталось кое-что. Пошли, Полесье! — вот же бесстрашный, туебень!

Я его на одну ладонь посажу, второй прихлопну — и в порошок сотру! А он, скотина, деревней меня называет! Честное слово, шпана из качалки приличней себя вела! Но я шел за ним послушно, аки телок на бойню, не забывая оглядываться и подмечать путь.

Под ногами шлепала грязища, припорошенная первым снежком, на заборе восседали благообразного вида рыжие коты — штук пять, не меньше. Над узким проулком склоняли голые, без листвы ветви плодовые деревья. Стылый ветерок доносил ароматы топящихся печей, жареного сала, стирки и коровьего навоза. И это Минск? "Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика..." Пожалуй, найди я тут себе жилье — и смирился бы с необходимостью жить в столице республики! Хотя, дача в Узборье — тоже очень ничего вариант.

— Давай, заходи сюда,— "дутыши" мужичка в "Аляске" были заляпаны говном, но на лице расцветала улыбка.

Он приоткрыл деревянную калитку, почти сливающуюся с забором, оглянулся по сторонам и пропустил меня внутрь. Это был дощатый, щитовой дом, как-то по-кустарному утепленный и вообще — выглядящий убого.

— Куртка — двести рублей, ботинки... Покажу тебе ботинки, есть три пары разных — сторгуемся. Что касается штанов — восемьдесят. Если найду. Дутыши — пятьдесят.

— Ого! — присвистнул я. — Не, ну если размеры будут подходящие, шо... Гроши есть!

Моня с Абрашей из Дубровицы если б знали какие тут расценки — точно заработали бы себе нервный тик. Поэтому я когда их увижу — про цены не скажу. Я лучше производство с ними на паях налажу... И при помощи демпинга сломаю минский рынок дефицитных шмоток. Это если байки про НЭП-2.0. вдруг перестанут быть байками и воплотятся в реальность.

— Деньги давай! — сказал мужик.

— Шо? — удивился я. — А рожа не треснет?

Даже играя роль тупого дремучего провинциала, таким лохом себя выставлять я не собирался. Знаем мы это! Выйдет в другую дверь — и ищи его потом! А дом, например, пустой. Или бомжатник какой... Человек в "Аляске" засопел нахмурившись. Он что, пытался произвести на меня этим впечатление?

— Ты мне товар покажи, дорогой товарищ, я его пошшупаю! Цену ты назвал, гроши я показал, заплатить — согласен. Неси куртец! Меня он в первую очередь интересует!

Тут я душой не кривил: разжиться на "Аляску", ту самую, с оранжевой подкладкой — это было бы круто! Фарцовщик окинул меня взглядом, и, видимо, смирился с тем, что кинуть меня не получится:

— Здоровый ты, деревня! Чтоб размерчик еще нашелся... — и ушел за дверь.

Я огляделся: дом был явно нежилой. Предбанник... Сени? Коридорчик, в общем, был весь заставлен какими-то коробками, тюками и ящиками. Конечно, я поколупал пальцем! Оказалось — там полно всего! Обрезки и рулоны ткани, пласты выделанной кожи, какие-то нитки, тесемочки, резиночки, всякая-разная фурнитура... Склад цеховиков? Очень может быть...