Нашел — и клацнул выключателем, гася свет! Однако, разумный дядька! И тут же прибежал, с двустволками в руках: вертикалкой и горизонталкой.

— А?

— Отставить, — сказал Степанов. — Будем живыми брать. Свет не нужен, верно?

Хозяин дома потянулся к выключателю. Одно ружье он положил на кухонный стол, а второе всё же оставил при себе: даже без применения по основному назначению двустволка могла быть страшным оружием в умелых руках!

— Вот фонарь, — прошептал он, когда свет погас. — Держите, Белозор.

Мы замерли. Я — скорчившись за кухонным столом, Постолаки и Степанов — по обеим сторонам от двери.

Шаги вокруг дома слышались отчетливо: кто-то трогал оконные рамы, тихонечко повернулась дверная ручка — и стала на место. Я запоздало подумал, что мы делаем полную хрень: за забором стоит машина и, конечно, наши гости — кем бы они ни были — знают, что мы внутри! А теперь они знают еще и о том, что мы их ждем. Если эти таинственные злоумышленники не совсем имбицилы, конечно... Ну а коли их интеллект на уровне попугайчика-неразлучника, тогда да, тогда они вполне могли решить что мы резко пошли баиньки — в семь-то часов вечера.

Вообще, всё это выглядело скверно: непрофессионализм людей Волкова, моя беспечность, и...

И в этот момент наши визитеры показали, что действительно нуждаются в помощи дефектолога: раздался решительный голос:

— Давай! — и дверь распахнулась под ударом мощного плеча некоего верзилы, который тут же влетел внутрь, и, запнувшись, рухнул на пол — Постолаки сунул ему в ноги ствол ружья!

Следом за первым в дом вломились еще двое — высокие, широкоплечие... Я запустил в рожу одному из них молоточком-киянкой, и тут же кинулся месить того, который лежал на полу. Обескураженный вопль возвестил о том, что киянка попала в цель, а я уже дубасил ошеломленного верзилу по чему попало кулаками, не давая ему опомниться и надеясь, что остальных взяли в оборот Степанов с Маврикисом Адамовичем. Судя по звукам ударов и возне — всё шло именно по этому сценарию.

Послышался звук разбитого стекла, надсадное дыхание и в кухню полез кто-то ещё.

— Кривой? Ах ты пащенок, сучий сын, ты какого хера... Пристрелю! — вдруг вызверился Постолаки. — Ты, сопля паршивая, чего удумал? Нечего их жалеть, товарищи, это сраная шпана!

В этот самый момент двор заполнили лихие демоны в штатском. Они принялись свирепо крутить налетчиков и паковать в материализовавшиеся на улице невнятной расцветки "рафики". У калитки стоял некто загорелый и улыбающийся. Герилович?

— Ка-а-азимир Стефанович!

— Ге-е-ерман Викторович! А мы уже испугались что вас всерьез за жабры берут, вот, народу нагнали...

— Нет-нет-нет, товарищи, это местные идиоты, — вышел на крыльцо Постолаки с ружьем в руках, чем здорово напряг "лихих демонов". — По мою душу пришли. Бездельники! Они давно грозились, и вот— пришли мзду требовать! А за что им давать-то, если они работать не хотят? Бездельники...

Это самое слово вместо "бе" он начинал почему-то с "пи" — получалось весьма экспрессивно. Я выдохнул: удивляться не приходиться! Подумаешь — какие-то предки рэкетиров из девяностых приперлись вымогать денежку у нечистого на руку директора ровно в тот самый момент когда мы тут решали вопрос чуть ли не союзной значимости?

Совпадение? Не думаю! Герилович вообще в совпадения не верил: он уже волок Кривого куда-то в сарай — на допрос, "потрошить". Не в буквальном смысле, конечно... Или в буквальном?

В гостиницу я возвращался совершенно разбитым. Выяснилось, что Кривому настоятельно порекомендовали навестить Постолаки именно этим вечером какие-то серьезные дяди со звучными фамилиями, так что Герилович только отмахнулся от моих журналистских попыток выведать инсайд:

— Не лезь, целее будешь, — сказал он. — Работай с тем, что есть. Как ты там говоришь? Не надо бороться за чистоту, надо подметать? Вот и подметай... Да чего ты козью морду делаешь, Белозор? Проясним ситуацию, будут результаты — сразу поделимся. Ты первый узнаешь! А хозяева под нашей опекой, не дергайся теперь. Всё с ними будет нормально.

В общем, оставалось только надеяться на то, что если за дело взялся Герилович, который, как я понял, тоже теперь работал на Службу Активных Мероприятий — как минимум в качестве сессионного музыканта, то возмездие для негодяев будет скорым и болезненным. Благо, одергивать его некому: Волков оборотней готов был зубами рвать. А Постолаки... Может и получит свой райком в Приморском крае... Или горком — в одном из "городов нового типа".

Степанов остановился немного не доезжая до гостиницы "Минск", во дворах.

— Для меня честь работать с вами, Герман Викторович, — сказал он. — И деретесь вы дай Бог каждому!

— Молодцом! — хлопнул его по плечу я. — Ты тоже — молодцом. И Постолаки. Нормально всё сделали, задачу выполнили, все живы. Мы все — молодцом.

— Ага! — засиял улыбкой он.

У меня тоже настроение поднялось — я почувствовал себя в роли Уилла Смита, который в роли Хэнкока. "Молодцом!" — ну надо же, какие слова порой в голову приходят! Портье на входе странно глянул на меня, но я на это внимания не обратил, насвистывая что-то несерьезное и в десятый раз нажимая на кнопку лифта.

Снимать отсыревшую куртку и развязывать ботинки я начал уже в кабине, так что по коридору своего этажа шлепал совершенно расхристанный, с верхней одеждой в одной руке, и рюкзаком — в другой. И каково же было удивление, когда я обнаружил, что дверь моего номера слегка приоткрыта!

Будучи всерьез на нервах, я тут же опустил на пол вещи, и, по примеру Степанова, намотав на кулак шарф, медленно открыл дверь и шагнул внутрь. Храбрость это глупость?! Плевать! Ярость уже плескалась в крови, заставляя кулаки сжиматься, а легкие — гонять бешеные объемы кислорода, готовясь к схватке...

— ...И-и-и-! Гера-а-а-а! — Тася буквально запыгнула мне на руки, обвив ногами мою талию и запустив пальцы в мои волосы.

Я на минуту задохнулся от ее запаха, поцелуев, ощущения горячего, ладного тела... Черт меня побери, мы не виделись всего-то дня четыре, а соскучился я до ужаса! Это просто сумасшествие какое-то. Или наоборот — любить одну женщину есть признак наибольшей адекватности?

— Чего смеешься? — она на секунду оторвалась от меня и склонила голову, глядя своими зелеными глазищами.

— Рад тебя видеть, — я дунул ей в лицо и снова притянул к себе.

И едва не забыл снаружи, в коридоре, рюкзак и куртку. Да и черт бы с ними, но — запись беседы с Постолаки! В общем, пришлось оторваться от Таисии, забрать свои вещи, закрыть дверь на замок ну и потом уже...

Поезд Москва-Минск у Таси был не так чтобы рано, потому мы даже успели поспать часа четыре, освежиться в душе, позавтракать в гостиничном ресторане и добраться до Белорусского вокзала. Портье в фойе "Минска" провожал нас всё теми же странными взглядами, но мне, если честно, было наплевать. Пустил же он как-то Таисию в мой номер? Вот пусть и дальше пучит свои бычьи бельмища и завидует молча.

Прощались на перроне долго, проводник проявлял понимание и не поторапливал.

— Ну всё, не задерживайся тут, в этой своей Москве! Так и знай Гера — я там одна и очень, очень жду! — послала мне воздушный поцелуй уже из тамбура моя ненаглядная.

— Пара дней — и приеду! — пообещал я, всей душой надеясь что никакие столичные перипетии не помешают мне выбраться домой, в Беларусь.

А Минск там, или Дубровица — это уже дело десятое. Как там пели опальные рокеры? "Каб любіць Беларусь, нашу мілую маму, трэба у розных краях пабываць..." Я чувствовал, что наелся и южной экзотики, и столичной суеты по самое горло и соскучился по родным болотам, бульбе, гэканью и злорадному пофигизму земляков.

Но — расслабляться было рано: Москва не отпускала. Предстоял семинар с будущими журналистами — студентами МГУ, и оформленное журналистское расследование в "Комсомолку"... И я понятия не имел, как провернуть всё это! В голове было совершенно пусто, я никак не мог сложить в стройную конструкцию обрывки мыслей и идей, чтобы врубиться: что говорить и как писать. Больше всего на свете мне хотелось сорваться на автобусе, самолете, следующем поезде — прочь отсюда. Можно вывезти человека из провинции, но провинцию из человека — никогда?