Ирина — вторая русистка — выловила меня в коридоре.

— Казя говорил не садиться в автобус сразу, к тебе подойдут, — шепнула она в самое ухо, обдав горячим дыханием, и упорхнула, цокая каблучками.

Твою-то мать, а вот и неприятности подъехали! Я их просто седалищем почувствовал, физически.

На улице ко мне подбежал молодой шустрый афганец в белой тюбетейке и вполне цивильном светлом костюме. Мелкий, живой, с блестящими глазами, он тут же принялся тараторить по-русски, совсем без акцента:

— Белозор? Из "Комсомольской правды"? Я из "Даравше Даванан", мы с вами коллеги! Журналисты!

— Демократическая организация молодежи Афганистана? — вроде как у этой богадельни был какой-то свой печатный орган .

— Да, да, это наш, афганский комсомол! Приглашаем вас в нашу редакцию! Поделиться опытом! Мы знаем, что вы работали в провинции, да?

Я с сомнением оглядел его с головы до ног. Мог он быть человеком Гериловича? Черт его знает...

— Да вы не бойтесь! Я вам и удостоверение журналиста покажу! — и сунул мне в руки корочку со своей фотографией.

Ни бельмеса я не понял, там была сплошная вязь, навроде арабской. Может — на дари, может — на пушту... А может, и каляки-маляки всякие, спросить всё равно было не у кого. Оглядевшись по сторонам, я увидел, что основная делегация уже усаживается обратно в автобус, чтобы катить в благополучный советский квартал или на свои виллы — где они там все жили? Наверное, у Гериловича ситуация была под контролем, в конце концов, Ирина ко мне подходила и изложила всё вполне доходчиво, как договаривались...

Я кивнул:

— Пошли. Чаем напоите?

— Как не напоить? Чай не пьешь — какая сила? — широко, как будто резиновый, улыбнулся афганец. — Поедем? Вон машина!

Машина — "буханка" белого цвета, стояла тут же, у лицея, припаркованная двумя колесами на тротуаре, а двумя — на проезжей части. Журналист "Даравше Даванан", который так и не представился, открыл передо мной дверцу. Я глянул внутрь — два гладко выбритых мужчины настороженно смотрели на меня... Та-а-ак!

Не знаю, сел бы я в автомобиль или нет, и что было бы дальще, если бы не донесшийся до меня дребезжащий стук, на самой грани слышимости. Он определил весь бардак, который начался спустя сущие мгновения.

Резко обернувшись, я увидел Ирину, которая стучала в окно второго этажа лицея и беззвучно кричала что-то, и махала руками. Зараза! Это всё-таки НЕ люди Гериловича! Думать было некогда! И-и-и-р-р-раз — я крепко врезал шустрому парню в тюбетейке по бейцам подъемом стопы, ухватил его за шиворот и помчался прочь — черт знает куда, не разбирая дороги.

Псевдо-журналист болтался, как мешок с дерьмом у меня в лапах и верещал что-то высоким голосом. Впереди виднелись торговые ряды — какие-то магазинчики и павильончики с прилавками, вынесенными наружу, на тротуар. Газанувшая с места "буханка" явно не смогла бы там проехать!

Сшибая телом злоумышленника все препятствия на своем пути, я помчался по этому лабиринту напролом, слыша за своей спиной негодующие крики. Лопались глиняные горшки, разлетались в стороны корзины, вешалки с одеждой и каким-то тряпьем, всякие вещички и предметики... Кто-то, кажется, швырялся в меня фруктами, огрызками, какой-то мелочевкой — плевать! Я пер вперед, спасая свою жизнь! Бросив через плечо один-единственный взгляд, припустил еще быстрее, потому что заметил тех самых гладковыбритых мужиков с недобрыми взглядами! Они уже настигали меня, а в руках у этих душегубов были чудовищно большие хайберы, которые хищно поблескивали в лучах жаркого солнца.

Перепрыгнув деревянный ящик с зеленью, я неловко задел подпорку навеса тюбетейной головой афганца, который уже потерял всякую связь с реальностью. Полосатая ткань за моей спиной спланировала вниз, накрыв собой преследователей!

— Ага-а-а-а! — обрадовался я и встряхнул свою несчастную жертву. — Нет у вас методов... Бл*ть!!!

Моя голова дернулась от столкновения с метко запущенным крупным спелым абрикосом, и я едва не прикусил язык. Кто-то из местных торговцев, обиженных моей тактикой ухода от погони, имел потрясающие навыки швыряния фруктами!

— Кур-р-р-ва! — я еще раз для профилактики тряхнул плененного шустрика, быстро огляделся и рванул вперед и влево — туда, где виднелась машина характерной окраски — царандой!

Огромными прыжками я удалялся от агрессивных ребят с полуметровыми тесаками. Молодчики как раз выпутались из полотнища и с новыми силами припустили за мной. Да что это за мода такая: таскаться с огромными заостренными железяками за приличными иностранными гражданами? Заняться больше нечем?

Дыхание мое сбилось, легкие горели, лицо заливал пот. Я не успел добежать до "бобика" царандоя, когда раздался громовой голос:

— Гера, ложись!!!

Не размышляя, я рухнул на землю... Ну как — на землю? На несчастного тюбетеечника. Он кажется, хрустнул. Всё-таки почти центнер тяжких костей и тугого мяса, которые мне достались в наследство от Геры Белозора, и кого покрепче травмировать могут... Грохотали выстрелы, пищал сломанный афганец, кричал народ — но, наконец, спустя время всё закончилось.

— Хрена себе ты спринтер, Белозор! — Герилович прятал в подмышечную кобуру грозного вида пистолет.

"Стечкин"? Я не особенно в этом разбирался. Зато разбирался в видах спорта:

— Нихрена это не спринт, Казимир Стефанович. Это бег с препятствиями! А у вас что — стендовая стрельба? По тарелочкам?

— Почему же — по тарелочкам? По ублюдечкам! — он, похоже, тоже был мастером нести всякую чушь в стрессовых ситуациях. — А это что у тебя за черт такой? Совсем сломал бедолагу? Погоди-ка!..

Герилович подошел к испорченному мной афганцу, наклонился и присмотрелся к его лицу, которое было перекошено гримасой моральных и физических страданий. За спиной представителя таинственной и секретной породы аквариумных рыбок уже разбегались в стороны солдаты в советской военной форме, оцепляя район.

— Так ты Абдуллу Фатиха поймал, Белозор! — он похлопал по щекам тюбетеечника, пытаясь привести его в себя. — Ну, не расстраивайся, болезный. Мы тебя вылечим. А потом снова сломаем...

— Не-е-е-е...

— А если "некать" будешь — я опять тебя Гере Белозору отдам, у него вон как хорошо получается твоей деревянной башкой глиняные стены прошибать!

— Не надо Белозора! — он смотрел на меня с испугом и одной рукой держался за бейцы, а второй — за тюбетейку, которая, кстати, всё-таки держалась на его разбитой и обильно кровившей голове.

— Ты что — и по междудушью ему настучал? Зверюга! — Герилович поцокал языком. — Но это такая змея, что ни разу не жалко! В общем, я планировал операцию несколько по-другому, но получилось тоже очень неплохо. Фатиха поймали, в целом никто не пострадал...

Он с грустью посмотрел на разгромленные мной торговые ряды и безразлично — на два тела головорезов, которые уже накрыли материей солдаты. А потом спросил:

— А чего ты рванул-то?

— Дети же! Лицей! Черт знает этих гадов... — меня уже начало потряхивать, как обычно после завершения очередного дурдома.

Абдуллу Фатиха утащили куда-то здоровенные мордовороты, его тюбетейка наконец свалилась на землю и, окровавленная, валялась в дорожной пыли.

— А! Это ты правильно, это ты молодец. Ладно, мы с тобой теперь плотно поработаем. В Кабуле закончили, надо тебя в Бадахшан отвезти — может, что и наклюнется. Хороший у тебя КПД, Белозор... Полезный ты человек! — Герилович наклонился, поднял тюбетейку, попытался отряхнуть её об коленку, но заляпал кровью штаны, матюгнулся и пошел к машине. — А тебе особое приглашение надо? Или пешком добираться будешь?

Я сидел на переднем сидении, размякая от контакта с горячей обивкой. Бадахшан, Бадахшан... У меня крутилось в голове что-то, связанное с Бадахшаном, августом 1980-года и всей это историей с контрабандой, я что-то знал такое, пугающее и трагичное, но никак не мог вспомнить! И Каневский явно тут на помощь прийти бы не смог — Леонид Семенович включался в моем подсознании, когда речь касалась преступлений или в крайнем случае — терактов, но никак не военных операций! Военная операция?