Я полез за деньгами и не удержался — спросил:

— А фамилия твоя как, спекулянт?

— Стрельченко, — сказал он, и ни разу меня не удивил.

Дождь закончился так же быстро, как и начался. В участке — деревянном одноэтажном здании с красным флагом над дверью — еще не успели закончить с Чорбой. Егери пили чай из граненых стаканов в металлических подстаканниках, беловолосый капитан скучал, второй милиционер орал за стенкой на браконьера.

Я вошел не постучавшись и поставил на стол бутыль с самогоном. Взгляды присутствующих мужчин сфокусировались на ней с удивительной синхронностью.

— Есть вариант взять логово браконьеров прямо сейчас, пока они не поняли, что их подельника скрутили, — сказал я.

— Здрасте-приехали, — вытаращился на меня капитан. — Мы здесь, понимаешь, два года пытаемся их за хвост поймать, а тут приходит товарищ Белозор из «Маяка» и по щелчку пальцев выдает результат. Фантастика? Фантастика. И причем здесь бутылка самогонки?

— Побочный продукт нестандартного подхода к следственным мероприятиям… Или как оно у вас там говорится? В общем — вы не у тех спрашивали.

Капитан явно злился. Я бы тоже злился, если бы в редакцию пришел мент, сел за комп и на раз накатал материал лучше, чем я, да еще — по моей теме, над которой бьешься-бьешься, а всё — никак.

— Давайте сразу договоримся: все плюшки вам, эксклюзивный материал с места событий — мне. И я еду с вами.

— Куда — с нами? — удивились одновременно Стельмах и милиционер.

— Базу накрывать.

— Ян Генрикович, он у тебя идиот? — спросил капитан старшего егеря.

Тот помотал головой.

— Не! Но парень бойкий, сам видишь.

— Та-а-ак… Товарищ Белозор, на кой хрен это тебе надо? — он даже фуражку снял и капли пота со лба утер — после дождя парило.

— Гонзо-журналистика, — ответил я.

— Чего ты материшься? — удивился милиционер. — Нормальная у вас журналистика, и газета нормальная… Не то что у мозырян, например.

— Говорю, советский журналист должен быть с трудовым народом, плечом к плечу. Если надо — по уши в мазуте, если придется — с лопатой на поле, или как сейчас вот — в первых рядах на страже закона и живой природы родного края. Не сторонним наблюдателем, а прямым участником событий! Иначе — говно получится, а не материал. Сплошной формализм и отсебятина.

— Допустим, — поднял палец вверх капитан. — Только допустим, что я уговорю Привалова дать добро на публикацию. И что — ты прямо к базе нас и отведешь?

— Отведу, — кивнул я. — Хоть сейчас. Только нужны будут лодки, иначе часа четыре добираться будем.

— Та-а-ак! — снова протянул капитан и нахмурил брови. — Признавайся давай, в чем подвох?

— Смычок, — пожал плечами я. — И черт знает, сколько там тех браконьеров. Может — трое, а может — дюжина. А больше нет никакого подвоха.

— Твою мать, — сказал милиционер и заорал: — Гапоненко! Кончай мурыжить подозреваемого и дуй сюда! У нас тут намечается войсковая, чтоб ее, операция.

Не знаю, какие высшие силы задействовал милицейский капитан с соответствующей его белобрысой голове фамилией Соломин, но на рассвете я уже сидел в одной лодке с Яном Генриковичем и крапивницким участковым — сержантом Гапоненко, и сжимал в руках весла — как самый здоровый, и бесполезный. Место на карте-то я уже показал!

Хотел вовлеченности и погружения — вот вам, пожалуйста.

Таких лодок было с десяток — Стельмах поднял егерей, начальник всея районной милиции — полковник Привалов — прислал пару каких-то заспанных дядек в гражданке, и целую толпу народа в форме. Был и кинолог с собакой.

Над разлившейся, широкой Березиной клубился туман, звуки разносились над водой громко. Утреннее солнце лениво поднималось над рекой, разгоняя рассветную хмарь. Лодка резко ткнулась носом в песок и я, сдавленно матерясь, принялся тереть ушибленное веслом колено — на спине глаз еще не придумали, а старшие товарищи предупредить меня о том, что река закончилась, не удосужились.

Капитан Соломин подошел ко мне и погрозил пальцем:

— Ну, смотри мне, товарищ Белозор… Если мы в епархию жлобинцев зазря полезли — не сносить нам головы. И тебе и мне.

Через плечо у него висел раструб мегафона, и я тут же вспомнил Жеглова. Ну да, тут пока еще никакие «всем лежать, работает ОМОН» не водятся, все подобные мероприятия проводят опера и вот такие вот капитаны Соломины.

— А я от ответственности не бегу, — глянул я ему в глаза. — Могу у вас по правую руку стоять, или там — по левую, как скажете.

— Ну-ну, — хмыкнул Соломин.

Милиционеры и егери рассредоточивались по лесу. Хмурые дядьки в гражданском — опера из уголовного розыска — как-то удивительно быстро спелись с егерями-Иванычами. Наверняка или служили вместе, или были знакомы. И движения у них казались одинаковыми, и колючие взгляды, и походка — от такой походки в дрожь бросает. Тут никакие белозоровские габариты не помогут — эдакий дядечка отправит в нокаут или на тот свет так, что даже и моргнуть не успеешь.

Хрупали под подошвами веточки, шелестела хвоя и пожухлая листва. Тропинок тут было немного — густой подлесок и заболоченные низины не оставляли пространства для маневра. Я уверенно вел Соломина, Стельмаха, Гапоненко и оперов с егерями к ложбине, в которой и располагался лагерь браконьеров — мне довелось побывать тут с экскурсией, когда открывали экотропу. Правда, никаких выложенных камешками дорожек и чистенького, будто причесанного газона тут не было: грязная, едва видная стежка, буреломы, колючие кустарники и ветки, которые так и норовили выколупать глаза и отхлестать по щекам.

— Да ну! — удивился Ян Генрикович, когда я ткнул пальцем в нужном направлении. — Никогда бы не подумал, что там есть какое-никакое удобное место. Я ведь ходил здесь раз двести, мимо вот этих зарослей хмызняка…

Оглянувшись на милиционеров, он поманил их за собой, и пригнувшись, двинул вверх по небольшому холмику. Взобравшись на вершину — принюхался и удовлетворенно кивнул:

— Самогон гонят и мясо коптят. Расслабились. Эх, давно пора было за Смычок браться… — но наткнулся на скептическое выражение лица Соломина и умолк.

Заказник «Смычок» и в мое время был местом, за которое велась вялотекущая борьба между двумя районами, а нынче, несмотря на мифы о тотальном контроле и всемогущей бюрократии — неразберихи было гораздо больше.

Милиционеры разбежались в стороны, окружая ложбину, я с фотоаппаратом занял позицию чуть позади капитана — и даже сделал пару кадров, как он героически вещает в микрофон:

— Граждане браконьеры!.. — и всё прочее, соответствующее моменту.

Дальнейшее прошло довольно обыденно: никакой стрельбы и лихачества. Пятеро несвежего вида мужичков вышли с поднятыми руками, и были приняты и запакованы милиционерами, еще один, одетый поприличнее, попытался бежать, но черно-серой молнией метнулась белозубая собачка — и сбила его с ног, опрокинув ничком и взгромоздившись на спину всеми четырьмя лапами. Это мне тоже удалось заснять — должно было получиться эпично.

Соломин допрашивал задержанных, Стельмах ходил меж землянок и матерился, подсчитывая бобровые шкурки, черепа с опиленными рогами, килограммы мяса. Опера тоже осматривали, разве что не обнюхивая, каждую подозрительную ямку и щелочку.

Наконец, раздался торжествующий свист:

— Гляньте, хлопцы, какая штука! — тайник был найден под разлапистыми корнями покосившегося вяза, и теперь из него тащили самый настоящий пулемет «Максим» с бронещитком и легендарным кожухом для водяного охлаждения ствола.

Эхо войны? Тут было несколько трехлинеек, даже немецкий МР-40, ошибочно именуемый шмайсером, пара люгеров… На лице капитана Соломина появилось мечтательное выражение, когда он отвлекся от допроса и осмотрел все эти находки.

— Гера! — сказал он, перестав именовать меня «товарищем Белозором». — С меня магарыч.

В Гагали, к охотничьему домику, мы добрались только вечером. Доблестная милиция нас долго не отпускала — всякие бумажные и процедурные моменты затянулись всерьез и надолго, потом — ждали Привалова вместе с руководством Жлобинского РОВД, перед которыми нужно было сделать реверансы и провести экскурсию.