— Товарищ лейтенант, вы правильно все сказали, пока мы вместе, нас не сломить. Подпольная комсомольская ячейка на вашей стороне.

Вот только еще подпольной ячейки во взводе не хватало! Но вслух Сергей вынужден был сказать совсем другое:

— Это хорошо, что на моей. Иди спать, Юра, день завтра будет тяжелый.

На следующий день взвод объявил забастовку. Кондратьев пытался уговаривать солдат, но его просто послали. Злобы к нему не испытывали, но все равно он был по другую сторону баррикад. На следующий день примчался Леруа. Этот не только уговаривал, но и грозил. Взвод остался непреклонен. Все понимали, что информация о потомках уже дошла до самых верхов, и просто так списать взвод и замять историю уже не удастся. Контрразведчик убрался несолоно хлебавши.

— Вы япошкам войну проиграли! — полетело в спину капитану, когда он выходил из пакгауза.

Началось противостояние. Ящики с оставшимся оружием опечатали и из пакгауза убрали. Возле дверей поставили часового и выпускали только до сортира. Хорошо хоть, на голодный паек посадить не догадались. Впрочем, строгости были весьма относительными. За время совместного проживания среди саперов и танкистов нашлись земляки, появились знакомые и даже приятели, поэтому солдаты не усердствовали. Даже поручик Петров, хоть и выполнил приказ, всем своим видом показывал негативное отношение к нему и на подчиненных не давил.

Барышни убыли на пятый день, все равно здесь делать им было больше нечего. Новость об их отъезде неведомым образом просочилась в пакгауз мимо часового. Мирошкин дернулся было к выходу, но, поймав на себе взгляды танкистов, плюхнулся обратно на нары, отвернулся к стенке и сделал вид, что спит. Трогать его никто не решился.

В начале третьей недели Кондратьев прислал посыльного за лейтенантом Ивановым. Сергей поначалу хотел вызов проигнорировать, но Ерофеев предложил поступить по-иному:

— Сходи, узнай, чего хотят. Может, что-нибудь интересное скажут.

Новости действительно оказались важными.

— Нечего вам дальше в Маньчжурии сидеть, принято решение отправить вас в Россию.

— А танки?

— Танки тоже, поскольку без вас они — бесполезное железо. Платформы на две с половиной тысячи пудов уже заказаны. Как только они сюда прибудут, так сразу вас и отправят.

— А куда нас? — осторожно поинтересовался лейтенант.

Кондратьев только плечами пожал:

— Не знаю. Думаю, что еще не решили.

В разговоре возникла неловкая пауза, передислокация взвода была только предлогом для вызова, капитан не знал, как перейти к основному вопросу. В конце концов он выдавил из себя:

— Так, может, все-таки дадите сведения о…

— Технические — пожалуйста, а с революцией — сами разбирайтесь, — решительно отрезал Сергей. — Если это все, то я пойду, надо будет всем о передислокации сообщить, пусть готовятся.

— Хорошо, я передам барону ваши слова. Поймите, Сергей Николаевич, на них ведь тоже сверху давят.

— Понимаю, но взвод свою позицию высказал и от нее не отступит.

Сергей знал, что сплочение это временное и время в данном случае против него. Пока еще танкисты воспринимают окружающую их среду как чуждую, а некоторые даже как враждебную, но долго так продолжаться не будет, люди постепенно адаптируются.

— А со сборами не торопитесь, — посоветовал Кондратьев, — зная нашу бюрократию, могу предположить, что платформы прибудут месяца через три-четыре, не раньше.

Спустя день из Гунчжулина прибыли три штабных писаря. Часового от пакгауза убрали, но оружие обратно уже не вернули. Солдатская аристократия разместилась отдельно от роты в той же фанзе, где ранее квартировали барышни, и продолжили то же дело. Записывали каллиграфическим почерком ответы на вопросы из списка Леруа. Сам капитан в Годзядане больше не появился. А в июле грянула высадка японцев на Сахалине.

Нет, нельзя сказать, что Линевич никаких мер к противодействию не принял. Вот только шевелиться он начал, когда Цусимская катастрофа уже стала реальностью. Да сам остров для расквартирования больших масс войск приспособлен не был, с транспортом, как всегда, были проблемы. К тому же приморское военное начальство никак не могло понять, почему оно должно отправлять лучшие свои части на Сахалин, которому ничего не угрожает, и поэтому под любым предлогом эту отправку затягивало. Местные командиры также не хотели строить оборонительные позиции там, где было предписано из далекой Маньчжурии. Им на месте было виднее. Крахом закончилась попытка сменить на посту командующего обороной Сахалина «гражданского» генерала Ляпунова более толковым армейским офицером. Петербург с решением затянул, а потом уже и поздно стало, только у Линевича появился еще один заклятый враг.

Результаты японской высадки взвод узнал с недельным опозданием. Отправленных на остров подкреплений не хватило для того, чтобы японцев остановить. Зато существенно возросли потери с обеих сторон да количество русских военнопленных. А что, собственно, могло измениться? Прибывшие на остров солдаты были деморализованы предыдущими поражениями и не имели боевого опыта. Разбавленные каторжанами, не горевшими желанием сложить голову за царя-батюшку, части все так же отличались низкой стойкостью. Командование отдельными отрядами было робким и нерешительным, командование обороны связи с этими отрядами не имело и управлять ими не могло.

— Сталина на них не хватает, — подвел итог Ерофеев.

Остальные молча согласились с ним.

Петрову дали штабс-капитана. До этого звания русский офицер дорастал без проблем, если только пристрастие к алкоголю, азартным играм и прочим порочащим офицерскую честь занятиям не обрывало карьеру преждевременно. Ибо должность младшего офицера роты именно штабс-капитану и соответствовала. Выпустившись из юнкерского училища подпоручиком, офицер через четыре года получал звание поручика, а еще через четыре — штабс-капитана. А дальше… Вот дальше и начинались проблемы. Срок выслуги до избавления от приставки «штабс» — четыре года. Но кроме выслуги необходимо было занять должность командира роты, а вот свободных вакансий на всех желающих не хватало. В этом отношении поручику повезло. С получением нового звания Петров наконец-то избавлялся от приставки «временно исполняющий должность» и становился полноправным командиром роты, что практически гарантировало получение очередного звания через последующие четыре года выслуги. И такое событие стоило отметить.

Несмотря на то, что новое звание было давно ожидаемо, тем не менее приказ пришел, как всегда, неожиданно. Новоиспеченный штабс-капитан по такому случаю спешно добыл четверть красноголовой «казенки» в плетеной корзинке. Китайская рисовая водка всем уже надоела. Ротные кашевары расстарались, накрыли роскошный по местным меркам стол. Проблемы возникли с приглашенными. До остальных рот батальона и батальонного начальства было далеко, никто прибыть не смог. Капитан Кондратьев умотал в Гунчжулин и должен был вернуться только через день. Уж больно хотелось Петрову прикрутить четвертые звездочки на погоны, поэтому празднование он решил не откладывать. К тому же образовывался повод погулять еще раз с офицерами батальона. Пока же из гостей в наличии был только прапорщик Щербаков. Подумав, Петров пригласил и Иванова с Мирошкиным, какие-никакие, а все-таки офицеры, да и целой четверти на двоих многовато будет.

Празднование было в самом разгаре, уровень жидкости в посудине убыл больше чем на треть. И тут разговор вдруг зашел о послевоенной жизни.

— Ни минуты лишней в этой чертовой Маньчжурии не останусь, — заявил уже изрядно захмелевший прапорщик, — надоела хуже горькой редьки. Домой вернусь, к жене, Лю-уубушке.

— А я тоже женюсь, — заявил штабс-капитан. — Вот в октябре двадцать восемь стукнет, и сразу женюсь.

— Что, уже и кандидатура есть? — поинтересовался Щербаков.

— Нет, но обязательно будет. Рота — моя, теперь любая за меня пойдет! Давайте за это выпьем.