— Некоторые не могут напиться, даже стоя у колодца.

— Вот-вот… — он недобро посмотрел на меня. — Так что же, капитан Лаграндж, ты будешь утверждать, что тебя не подослал ко мне кто-то из этих предателей? Или сухопутных крыс?

Я тяжело вздохнул и покачал головой:

— Ни капитан Джонсон, ни старик Спиритус, ни твой капитан Мартынов никогда не осуждали капитанов, ушедших на пенсию, — терпеливо проговорил я. — Свободный капитан волен сам распоряжаться своей судьбой. В том числе сделать свободный выбор и проститься с морем. Пока ты это не поймёшь, так и останешься малышом Ральфи.

Он хмыкнул и ответил:

— Сейчас меня называют «капитан ван дер Эльм».

— Дорасти ещё нужно, чтобы называться капитаном, — хмыкнул я, откинувшись на мягкую спинку кресла. — В общем, успокойся, Ральф. Я не из тех, кто предал идеи братства. Перед тобой сидит самый настоящий и самый свободный из всех капитанов. Будущий Хозяин Восьми Морей.

— Да, я слышал, что ты так говоришь, — скривился он. — Те, кто остались, присматривались к тебе. Не каждый день увидишь золотоголового алти. Да ещё и с патентом капитана, — он начал успокаиваться и даже сел обратно на своё место. — Вот только с чего ты решил, что тебе это по силам?

— Потому что это аксиома, — спокойно произнёс я. — Вот только в мире существует только один корабль, на котором открывали новые моря. И я собираюсь наведаться к предателю и вернуть его.

В этот момент Ральф разливал вино и так и застыл с бутылкой в руке. А тёмно-фиолетовая жидкость в полнейшей тишине наполняла кружку.

— Прольёшь, растяпа! — окликнул я.

— Знаешь, — он оттаял и принялся наполнять другую кружку, — ты говоришь очень нагло и ведёшь себя дерзко. Любому другому я бы уже сломал несколько костей.

— Но?

— Но почему-то кажется, что тебе можно верить. Почему-то я чувствую, что ты говоришь правду. Хоть ты и говоришь странные и страшные вещи. Вернуть Лудестию?

— Можешь считать, что я оговорился и нужно сказать «забрать».

— Ты утверждаешь, что Джекман предатель? У тебя есть доказательства? Дель Ромберг что-то рассказала?

— Я просто знаю, что Бари бессовестно наплевал на всё, что было дорого его лучшему другу и капитану. А ещё я знаю, что он отравил Леона Джонсона во время завтрака. Эй! Вот чего ты на стол льёшь, а?

— Отравил⁈ Он его убил⁈ — резко поставив бутылку, Ральф навис над мокрым столом.

— А ты всерьёз думал, что легендарный капитан мог отравиться керуанской тыквиной? Не смеши мои портки, Ральфи. Это был яд рыжей тропической лягушки.

— Вот как… — с облегчением вздохнул мужчина и плюхнулся в кресло. — Значит наши догадки были верны…

— О, вы всё-таки догадались? — искренне обрадовался я. — Честь и хвала! А то, кого ни спроси о смерти Леона Джонсона, все пытаются спрыгнуть с темы.

— Да уж… — горько усмехнулся Ральф. — Люди боятся Бари. Доказательств у братства нет, но братство считает его главным предателем. А также виновником смертей многих капитанов…

— Не сомневаюсь, что братство право, — я отхлебнул вина.

Ральф поднял глаза и устало прищурился.

— Ты странный, капитан Лаграндж. И чем больше я думаю о твоей странности, тем сильнее болит у меня голова.

— Это вино. Ты выпил залпом две кружки.

— Нет, не оно. Знаешь, братья свободные капитаны очень любопытны. В нашей природе искать ответы на загадки, находить что-то новое… Мне не даёт покоя главный вопрос. Кто ты такой, капитан Лаграндж?

Я усмехнулся, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. А затем ответил:

— Что ж, покажу тебе кое-что, брат. Цени, ты будешь первым. Правда, не уверен, что твоя голова не лопнет от эмоций.

Я поднялся со стула и сделал обещанное. Ральф же со своего стула рухнул. А затем вскочив, залпом влил в себя третью кружку.

В общем, мы славно посидели. И все свои письма я оставил у Ральфа, он пообещал разослать их адресатам. Всяко проще, чем лично договариваться с курьерскими судами или искать попутчиков.

Внутри одного моря можно было, конечно, связаться с народом через Транслятор… Но не до всех удалось дозвониться. Кроме того, я до конца не уверен, что смогу обезопасить канал связи, вдруг кто подслушает разговор.

А вот с письмами надёжнее. Велено передавать лично в руки, а на конвертах инструкция, как открыть и, главное, кому открывать.

Иными словами, если, например, письмо для Александра Лагранджа решит вскрыть Эндрю, конверт выделит молочко звериного папоротника, которое размоет чернила.

В любом случае беседа с Ральфом здорово облегчила мою жизнь. Правда, мужик, как мне кажется, слегка поседел после нашего разговора. Возможно, несколько пережитых стрессов во время нашей беседы ему жизнь укоротили.

Хотя под конец он более-менее пришёл в себя. Мы смогли поговорить детально. Ральф подтвердил слухи, что Бари интересуется юными, подающими надежды капитанами. И после проявления его интереса эти капитаны либо пропадают, либо поступают на службу к Бари. В качестве свободных капитанов или капитанов Викторианского флота Седьмого Моря — неважно.

— Похоже на то, что он боится молодых капитанов, — подвёл тогда итог Ральф. — Думает, что они смогут его превзойти.

После этих слов он вперился в меня задумчивым взглядом, а я припомнил день своей смерти и слова, сказанные Бари на прощанье.

Достигнутые с Ральфом договорённости помогли продвинуться в реализации моего плана. Моя же команда справилась с остальным, и вскоре Франки-Штейн покинул порт Нового Антверта.

Следующая остановка будет уже в Седьмом Сумеречном Море.

— А!!! Твою мачту! Что ж так качает-то! — во всё горло заорал Берг.

Громадная молния разрезала треть неба и ударила в море. Поднятая волна врезалась в борт Франки-Штейна и отбросила его в сторону метров на сто.

— Грёбаный стыд! Что ж происходит-то! — не выдержала Марси. — Это всегда так, что ли, дери его каракатица⁈

Я громко расхохотался и крутанул штурвал, выравнивая курс.

— Нет, подруга! Просто нам повезло! — проорал я, перекрикивая рёв ветра.

— Если бы каждый переход через Глубокий Сумрак был таким, я бы не прожил шесть лет в море! — рявкнул Берг.

— Дурак! Дурак! — закричал попугай, раньше принадлежавший лунному алти, но после его смерти оставшийся на нашем корабле.

Заложив круг, птица пронеслась надо мной и Джу, который тёрся о мою ногу. Карликовый баран попытался поймать жирную дурную птичку, но попугай оказался проворнее и на всей скорости понёсся к Марси.

— Всё хорошо маленький, не бойся, — прижала его голову к своей груди наш старпом и начала гладить.

Готов поклясться, в этот момент мерзкий попугай, которого новая хозяйка ласково и без фантазии назвала «Пёрышко», бросил победный взгляд в сторону Шона.

А затем поелозил мохнатой макушкой по груди девушки.

Гром ударил по ушам так, что матросы нассийцы вжали головы в плечи и заткнули уши.

— Когда мы шли в Шестое Море, было спокойнее! — прокричал губернатор Смитт, поднимаясь ко мне на шканцы.

— Но ведь так интереснее! — во весь рот улыбался я. — Капитан Лаграндж впервые ведёт свою команду между морями! Это легендарное событие должно запечатлеться в ваших душах!

— УА-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! — могучий гром и завывания ветра, казалось, полностью растворились в этом ужасном вое.

Слева от нас над тёмной водой появился силуэт морского дракона.

— Честно говоря, лучше бы я запомнил этот переход, как нечто обыденное, — проговорил Гарри Разноус, во все глаза пялясь на исполинскую фигуру. Глубокий сумрак делал её размытой, но от этого дракон казался только страшнее.

Я рассмеялся ещё громче. Глядя на меня и, офицеры начали усмехаться.

Дракон вновь заревел и ринулся в нашу сторону.

— Кто испугается, останется без премий и увольнительных, — выкрикнул я, подняв глаза на паруса.

Они были целы благодаря щиту, защищающего нас от буйства стихий в Глубоком Сумраке. Сейчас бы их убрать… Но мы не успеваем, а дракон стремительно приближается.