— Давайте продолжим. При отсутствии в числе едущих лиц…

Отойдя за спину склонившейся над «Ундервудом» Варвары, Сергей еще раз внимательно рассмотрел девушку. Интересно, она у капитана на жалованье или добровольная помощница? А вторая машинка за перегородкой по-прежнему молчала.

Вечером в пакгаузе Сергей появился один.

— А Мирошкин где? — поинтересовался Ерофеев.

— Занят он.

— Понятно, — усмехнулся механик. — Ох, чую, окрутит его эта Лизка.

— Эта может, — согласился лейтенант.

А ведь действительно может, надо бы предупредить парня, а то влипнет в историю. Мирошкин вернулся ближе к полуночи. Сергей отвел его в сторону:

— Ты там поосторожнее со своей Елизаветой, не иначе, этих барышень нам контрразведка подставляет.

Сам будучи еще юношей, пусть и рано попавшим и повзрослевшим на войне, с этой областью человеческих взаимоотношений Сергей еще практически не сталкивался. Нельзя влюбленному пацану такие вещи о предмете его страсти в лоб говорить! Ну и нарвался, конечно.

— А может, ты просто ревнуешь, что она не тебя выбрала?

Тут бы Сергею притормозить, но он не сдержался:

— Дурак, это не она, а капитан Леруа тебя выбрал! Ему расколоть нас надо, вот он ее под тебя и подкладывает.

— Не смей, — взвился Мирошкин. — Она не такая! Слышишь? Не такая!

Только тут Иванов понял, как все зашло далеко и младшему лейтенанту профилактику траков делать поздно, коррозию уже не остановить. Крохотный островок советского взвода не сможет уцелеть в бурных волнах моря Российской империи, его просто смоет. Пришла пора договариваться с сильными мира сего.

— Ты меня еще на дуэль вызови, твое благородие!

Пока Мирошкин переваривал ответ лейтенанта, Сергей развернулся и решительно направился к фанзе, в которой квартировал капитан Кондратьев. Уже в спину прилетел весьма обидный ответ очухавшегося младшего лейтенанта, Иванов с трудом удержался от того, чтобы не ответить, только ускорил шаг.

Капитан уже завалился спать. Сергей несколько раз грохнул кулаком в хлипкую дощатую дверь, прежде чем она отворилась. Кондратьев предстал перед ним белеющим в тусклом свете свечи исподним. В левой руке он держал свечу, в правой — наган.

— Что-то случилось?

— Случилось, завтра мы едем в Гунчжулин.

Капитан мушкой револьвера почесал успевшую со вчерашнего дня отрасти щетину на правой щеке. Заодно оценил решительность настроя лейтенанта.

— Как я понимаю, настроены вы категорично и эта поездка не обсуждается.

— Не обсуждается, — подтвердил Сергей.

— Хорошо, завтра поедем.

— Извините за вторжение, капитан.

Выехали после завтрака в сопровождении двух казаков, конвой и охрана в одном лице. Хотя бежать некуда, а опасаться некого: кругом масса войск, мышь не проскочит. Движение существенно сдерживала запряженная единственной лошадкой повозка, ротный артельщик воспользовался случаем и увязался с офицерами в Гунчжулин, там продовольствие для приварка купить можно подешевле.

Вообще ротное хозяйство поручика Петрова вызвало у лейтенанта Иванова немалое удивление, поскольку в корне отличалось от порядков, принятых в Красной Армии. Во-первых, оно было полностью автономным. В роте готовили пищу, сами пекли хлеб и выдавали солдатам прочие виды довольствия. Сам поручик был полновластным управителем своего хозяйства, и никто — ни батальонный командир, ни полковой — в хозяйственные дела роты не вмешивался, за все отвечал Петров. Во-вторых, отличалась структура командования. Субалтерн-офицеры, единственным из которых был призванный из запаса прапорщик Щербаков, взводами не командовали, они являлись младшими офицерами роты. Командиром взвода был унтер-офицер. Ротный фельдфебель, в отличие от советского старшины, прямого отношения к хозяйству роты не имел и никакой ответственности за него не нес. Он выступал лишь в роли наблюдателя и контролера. Ротным имуществом занимался каптенармус, а оружием роты — его помощник.

Но наибольшее удивление вызывала должность артельщика. Прежде всего, она была выборной на срок полгода. Причем в выборах артельщика участвовали все солдаты и унтер-офицеры, кроме фельдфебеля, каптенармуса и прежнего артельщика. О такой демократии в Красной Армии никто и помыслить не смел. А суммы в распоряжение артельщика попадали немалые, особенно если смотреть с позиции обычного солдата, получавшего в месяц двадцать две с половиной копейки.

В Гунчжулине с помощью Кондратьева Сергею удалось добиться почти невозможного: Куропаткину о них доложили, но в приеме генералом было отказано.

— Их превосходительство занят, — вежливо, но непреклонно отрезал лощеный поручик.

Пришлось покинуть штабной вагон.

— Как я понимаю, к Линевичу идти бесполезно?

— Правильно понимаешь, — подтвердил догадку Кондратьев.

— А где квартирует этот ваш барон?

Оказалось, тут же, в штабном поезде. Подполковник устроился с комфортом, штабной вагон — не китайская фанза и не грязный пакгауз. Даже жену в Маньчжурию выписал и воевал со всеми удобствами. Винекен принял их в тесноте служебного купе, Леруа, непосредственно курировавший потомков, также присутствовал.

Разговор не заладился с самого начала, стремление лейтенанта Иванова сохранить взвод как единое целое натолкнулось на глухую стену. Оба контрразведчика понимали силу своих позиций и на уступки идти не желали. Минут через сорок Сергей сорвался и выдвинул ультиматум:

— Заберите своих девок и прекратите взвод разлагать, иначе хрен что вы от нас услышите!

На лейтенантский пассаж подполковник Винекен только усмехнулся в усы:

— Насчет барышень вы ошибаетесь, они не наши. У Варвары Николаевны батюшка в службе пути совсем не маленькую должность занимает, а у Елизаветы Андреевны отец так и вовсе в управлении КВЖД сидит. Случись что, нам с капитаном перед ними ответ держать.

Вот тут барон приврал. Выходцы из лейб-гвардии, блестящие выпускники академии Генерального штаба, какой ответ они могли держать перед провинциальными чинушами? Смешно.

— Вы ведь с правилами нашей грамматики не знакомы, да и не всякого к вашим сведениям подпустить можно, поэтому без барышень обойтись никак нельзя, — поддержал начальника капитан Леруа.

— Да не в барышнях дело! Вы ведь взвод хотите на куски растащить!

— И в мыслях не было, — отверг лейтенантские претензии барон.

Поняв, что дальнейший разговор потерял всякий смысл, Сергей выскочил из служебного купе, хлопнув дверью. Леруа аккуратно прикрыл дверь за лейтенантом.

— Ишь распетушился «товарищ лейтенант». Может, его арестовать?

— Не стоит, — отверг предложение подчиненного подполковник, — к японцам он не побежит, а арест только ожесточит остальных, и сломать их будет труднее. В любом случае никуда они от нас не денутся.

Тем же вечером в темном углу пакгауза собрался весь взвод.

— Да вы поймите, плевать им и на технику, и на оружие, — горячился Сергей, но говорить приходилось почти шепотом, — им нужны фамилии организаторов и руководителей всех трех революций!

— Так Васюков им, небось, уже все рассказал, — высказался кто-то из темноты.

— Что он мог им рассказать? Он фамилию ротного с трудом запомнил. Товарища Сталина и товарища Молотова, может, еще назовет, а больше вряд ли.

— Берию мог назвать, — высказал предположение кто-то из задних рядов.

На него тут же зашикали:

— Цыц, дурак!

Сергей продолжил:

— Про Ленина они из книги могут узнать. И все. Нет, им нужны те, кто хотя бы семь классов закончил и не все уроки истории прогулял. Что на это скажете, товарищи?

Позицию лейтенанта, в общем, поддержали, против не высказался никто, хотя некоторые предпочли отмолчаться. Настало время прощупать самое слабое звено:

— А что скажет младший лейтенант Мирошкин?

Даже в темноте чувствовалось, как всеобщее внимание сосредоточилось на втором офицере. После секундной паузы лейтенант ответил:

— Я — как все.

Сергей облегченно вздохнул, взвод одобрительно зашумел. Когда все улеглись, к лейтенанту подошел радист Малышев, попросил отойти в сторону.