— Я помню, это же при мне начиналось, — напоминаю. — Я уже застал.

— А вот чего ты не помнишь и не знаешь: я отдаю —ть процентов авансом каждый раз для того, чтоб мне всего лишь скомпенсировали уже понесённые клиникой расходы на уже родившихся детей. Потому что иначе мы их просто не получим. Уже молчу, что в твоём проекте гораздо больше научной работы, чем клинической компетенции. Да и тиражировать эти частоты, учитывая твою уникальность, не ясно как.

— Игорь Витальевич, мне кажется, вы сейчас не разделили научные и политические вопросы, — аккуратно возражаю. — Я, кстати, пришёл посоветоваться по науке. Направление новое, до серийных результатов, как до неба. Но у вас, с высоты именно административного опыта, наверняка есть ощущение инвестора: как скоро это направление даст результат? Мне пока интересна исключительно ваша оценка научной перспективы. А не нашей способности удержать результат в руках, в силу определённых политических раскладов на сегодняшний день именно в нашей стране. Уже молчу, что и за пределами нашего государства есть жизнь…

— А-а-а, я тебя, видимо, не понял. Ну смотри, вот что я на самом деле думаю…

Котлинский пару секунд ходит вперёд — назад к окну и от него, затем переключается:

— Практические результаты Три-дэ тиражирования органов на сегодня невелики. Из того, что лично я знаю подтверждённо, сейчас проводят только предварительные испытания: по типу выращивания хрусталика и сердечного клапана. Целиком сердце или почку еще не печатали. Второй твой вопрос: где печатать на этапе разработки технологии? Ответ: там где эти технологии доступны, это лаборатория, причём закрытая. В нашей стране таких точно нет, ручаюсь. Хотя, если постараться, можно найти выходы и даже договориться о совместных исследованиях. Если нам будет, что им предложить, — Котлинский вопросительно смотрит на меня.

Я не могу открыто сказать Котлинскому, что это эти его «откровения» сегодняшней местной науки— всего лишь более примитивная ступень, которая практиковалась там до того, как там научились "выращивать" у самого пациента нужные органы через генную редактуру. Именно этот момент я хорошо помню.

— Я уверен в успехе. — Только и говорю в ответ на вопросительный взгляд Котлинского. — Не смотря на всё кажущееся новаторство, принцип тот же. Именно мы с вами в НОВОЙ КЛИНИКЕ уже с этим работаем: обмен веществ в организме управляется не только химическими инструментами. Но и физическими. Просто то, что мы делаем с вами сегодня, делается на «аппаратной базе» самого организма: мы с вами просто редактируем клеточные программы имеющихся органов. А следующий шаг, который логично из этого вытекает, это ещё и замена элементов «аппаратной части» организма, одновременно с прописыванием нами новых «драйверов» и «программ». На имплантируемых «оконечных устройствах». Ничего, что я по аналогии с компьютером?..

— Я тебя понимаю, — отмахивается Котлинский, в котором несостоявшийся учёный наконец побеждает осторожного администратора. — Ну если прикидывать на коленке… Три этапа. Первый: войти в альянс с лабораторией, где «печатают» сердечные клапана: это самое то для твоих экспериментов, объяснить почему?

— Не надо, я же учусь, — отрицательно качаю головой. — Сердце это эндокард, миокард и эпикард. Всё. Только три типа тканей. Плюс там своя автономная иннервация. Чужеродная ткань это источник антигенов. Чем больше её — тем, соответственно, сильнее может отреагировать организм. Но если говорить о сердце и сердечном клапане, то если пойдет отторжение — то без разницы, все сердце или лишь малая часть. Нужна повторная пересадка… А начинать лучше на как можно меньшем масштабе. Это я понимаю.

— Молоток, — удивлённо водит подбородком влево-вправо Котлинский. — Тебя хоть индивидуально начинай обучать… Сам сподобился?

— Не только. Ещё Лена очень помогает. С теорией.

— Тогда вот тебе второй этап: поиск клиники, которая в альянсе с лабораторией будет эти клапана под твоим чутким контролем ставить.

— Там не контроль, — поправляю Котлинского. — Там синхронизация частот. Перед чем вообще лично мне бы с самим трансплантантом поиграться: что он вообще такое и насколько он интерферирует.

— Саня, вот это не сейчас и не мне, — перебивает меня Котлинский. — Третий этап: поиск конкретных пациентов, которые согласятся на твои над ними опыты, ха-ха-ха… Впрочем, это как раз самое простое: вначале эксперименты только на животных. Мыши или шимпанзе. Потом уже на добровольцах. Выгодней с добровольцами третьего мира, но можно и с другими странами. Очередей на трансплантацию много и деньги в той среде крутятся немалые. И сразу: Саня, клиника однозначно будет не у нас в стране. И если ты нацелился в комфорте в НОВОЙ КЛИНИКЕ этим заниматься, то я тебя очень огорчу: категорически нет.

— Почему? — непонимающе смотрю на Котлинского. — Вот тут не понял. Объясните, пожалуйста.

— Если буду подробно пояснять в привязке к законодательству, у меня уйдёт часа четыре, — морщится Котлинский. — Если коротко: на Шри Ланке, с их врачами, имеющими шикарный опыт именно трансплантаций, мне тебя пристроить с твоими экспериментами будет дешевле и быстрее. Чем только первый этап этих исследований согласовать у нас.

— Другой конец света? — задумчиво тру затылок.

— Да бог с тобой. Пять часов лёта. Билеты четыреста долларов в оба конца, — по-прежнему с досадой морщится Котлинский. — Ты не в теме, я медицинское законодательство имею ввиду. На всём нашем небольшом глобусе, идеальное сочетание двух факторов есть только в одном месте. И это Шри Ланка.

— Вы сейчас о чём?

— Первое. Твое эксперименты на людях, а-а-ага-га-га-га, — снова изображает коня Котлинский, но почему-то совсем этим не огорчается, — должны быть легальными в стране, в которой ты их проводишь.

— Это понял.

— Второе. База этой страны должна технически обеспечивать необходимую «чистоту эксперимента». — Котлинский видя, что я не понимаю, поясняет. — Ну если неграмотный хирург капроновой леской и грязными руками пришил даже самый лучший клапан не в том месте, то какую частоту ты туда не подавай, система всё равно не заработает. А-а-ага-га-га-га…

— Игорь Витальевич, как вы быстро сегодня меняете тональность настроения, — деликатно замечаю, хотя заразительное ржание Котлинского меня самого настраивает на желание присоединиться.

— Саня, это я от истерики, — не смущаясь, улыбается Котлинский. — Мне очень не нравится, когда мне напоминают, что я раб божий. А в нашем с тобой контексте, даже не божий… гхм… А заложник, так сказать, несвободной политической системы. И что порой я не могу делать того, что считаю нужным и правильным, только потому, что есть в нашем аквариуме рыбы гораздо покрупнее. И они, не будучи стеснены вопросами морали, лично меня растерзают со скоростью звука. Просто потому, что им понравится мой результат, и они захотят им владеть единоличною.

— Вы сейчас серьёзно?

— Загугли фамилию А-ов, — хмуро отвечает Котлинский, снова быстро меняя настроение с мажора на минор. — Был такой банкир… И банк. Был.

— Игорь Витальевич, спасибо большое за подробные пояснения, многое прояснилось. — Думаю уже подниматься из-за стола, поскольку опаздываю в зал.

— Саня, вот когда ты так говоришь, я понимаю, что ты явно задумал идти по своему курсу, — подозрительно прищуривается Котлинский.

— С научной точки зрения вы мне пояснили. Вернее, с производственной… — даже не думаю что-то скрывать от Котлинского. — В научной составляющей я не то что уверен, а знаю. Что так и будет. Просто доказать этого не смогу до тех пор, пока не смогу этого доказать на практике. Пардон за тавтологию. Финансово, судя по указанной вами «дорожке шагов», начать эксперименты более чем реально: каждая сторона «скидывается» тем, чем может: лаборатория — клапанами; клиника — работой и отслеживанием результатов, я — билетами туда-обратно плюс участием. А мышей и обезьян купить даже и не проблема. Это чтоб начать.