И картина эта печальна.

Но есть ещё кое-что, что пока вижу только я. В течение получаса работы, в самом конце, опухоль дала «живой» отклик. На "родной" частоте.

Ненадолго, буквально на доли секунды, дискретно, но — «живой» отклик.

Это можно сравнить с засохшем деревом в горшке на балконе. Вы пытаетесь его реанимировать: поливаете. Укутываете. Удобряете. Орошаете из пульверизатора. Всё без толку.

Пока наконец не замечаете, что сквозь омертвевшую кору в одном — единственном месте показался микроскопический краешек зелёного листа. Или веточки. Пока не ясно.

Я знаю, что будет в завтрашних анализах.

Но мы ещё поборемся.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Начерно, первая книга окончена. Почему-то, мне грустно:-)

Сейчас буду вычитывать с самого начала и править: это — моя самая первая в жизни вещь, до этого опыта практически не было.

Те, кто меня читает, представление о скорости, с которой работаю, имеют:-) Думаю, скоро увидимся:-)

К чести Котлинского и Стеклова, они не трясутся ни о репутации, ни о финансах.

Женщину, которую зовут Анной, в несколько минут снабжают пачкой анализов, выпиской за личной подписью обоих докторов, и отправляют на какие-то уточняющие процедуры в онкодиспансер, прямо на личной машине Котлинского.

Мы втроём, слегка удручённые, по инерции сидим ещё какое-то время в кабинете главврача.

Кстати, когда ходили сегодня по клинике, я разглядел следы от пуль на стенках коридора возле шлюза. Сейчас какие-то сноровистые рабочие заново штукатурят и красят весь коридор.

— Вы знаете, у неё именно рак. Готовиться нужно исходя из этого, — говорю в полной тишине. — Я не видел его раньше, но судя по тем описаниям, что читал, именно это не может быть ничем иным.

— Косвенные моменты тоже за это. — Роняет Стеклов. — Но всё же подождём анализов.

Котлинский молча выбивает какой-то ритм по столу костяшками пальцев.

Поскольку все молчат, а я — самый младший в иерархии, начинаю задавать вопросы, которые мне кажутся срочными и важными:

— Сергей Владимирович, каковы её шансы, если исходить из опыта?

— Пока не ясно. Зависит от стадии, допустим, что ты прав… Для примера, если у неё третья, навскидку, по статистике — сорок процентов в плюс. Соответственно, шестьдесят процентов — в минус.

— А с учётом её личной клинической картины?

— Сложно сказать. Тем более, я не онколог, Игорь тоже. И анализов ещё нет. Но с учётом «паровоза» в виде цирроза, процентов пятнадцать. Но это виртуальные прикидки! Это не математика! — чуть взвинчено отвечает на неприятный вопрос Стеклов.

— Рассматриваем сейчас худший вариант. Если анализы и пробы всё подтверждают, по худшему сценарию. Какой тогда план лечения либо развития событий?

— Всё по классике. — Подключается Котлинский. — Вначале химия и лучевая терапия. Потом — операция. Удалят опухоль. Потом — снова химиотерапия. Потом — молиться, чтоб всё было окей. Чтоб без рецидива. Потом — реабилитация, диетолог и так далее, всё по списку. Тебе насколько подробно всё описывать? — Котлинский выбивает дробь пальцами по столу и продолжает, — тут ещё есть тонкость. Она лично не хочет тратить кучу денег семьи, поскольку сама уже сдалась. Ещё на этапе цирроза. Это минус. Муж у неё — боец. Это плюс. Муж сейчас ишачит и за себя, и за того парня: тянет и семью, и быт, и деньги, и её до кучи. Ещё её родителей, которые тоже впали в транс. От такой новости про дочку…

— А что с циррозом? — вклинивается Стеклов. — Цирроз вы оба что, решили не учитывать?

— Рак матки угнетает печень. Она, печень, «держалась» до последнего. Цирроз специально лечить не надо. По крайней мере, в первую очередь. — Рисую схему на чистом листе из принтера. — Цирроз — это следствие. Вначале надо убирать рак.

— Да с циррозом она б ещё пару лет протянула. — Задумчиво глядит в стол Котлинский. — А вот в свете сегодняшнего «нежданчика»… В общем, цирроз, судя по всему, не первостепенная сейчас проблема, Сергей. — И Котлинский мощно хлопает своей здоровенной ладонью Стеклова по плечу.

— А когда операция? Если анализы, как я ожидаю? — продолжаю выяснять обстановку.

— Я отчасти в курсе их финансовых возможностей, — неохотно говорит Котлинский. — Тем более, в её случае операция и терапия будут связаны, в общем, значит где-то через четыре недели.

— А в НОВОЙ КЛИНИКЕ она будет это время наблюдаться?

— Да. — Коротко кивает Котлинский. — Мы возьмём на себя всю психотерапевтическую помощь, у неё всё сложно в этом плане. Ей это просто необходимо. Она психологически не готова. Но тянуть с операцией — если ты прав — тоже не вариант. Потому, муж будет готовить деньги и процедуру; а мы — её.

— У нас есть вариант дать мне с ней поработать хотя бы дней семь — десять? Из этого месяца, что идут все приготовления?

— А на что ты рассчитываешь? — включается Стеклов. — На какой свойрезультат?

— Пока хочу просто посмотреть. Что будет, если поработать с частотами в районе опухоли и печени. Плюс — попытаюсь почистить её вообще: у неё куча радикалов гоняет, разбалансировка частот в органах брюшной полости (от того рикошета после печени). Хуже не сделаю.

— Хуже ей уже никто не сделает, — хмыкает Котлинский. — Если всё так, как сейчас видится…

— Она умирает. Даже в итоге всех врачебных попыток, шанс около пятнадцати процентов, — продолжаю мысль, — Операция даёт последний шанс, но она тоже случится не вдруг и не сразу, если до неё столько времени. От меня ей точно хуже не будет. А вдруг получится хоть на какой-то процент что-то сдвинуть в позитив? Повысить её собственные барьеры?

— Комплекс бога, — неодобрительно роняет Стеклов, — Игорь, что скажешь?

— Категорически с тобой не согласен. — Как-то резко рубит Котлинский, вставая из-за стола. — Сейчас тот случай, когда все варианты в плюс. Хуже точно не будет. А там, мало ли… Да и опыт в будущем никогда не лишний, говоря цинично…

Наливаем ещё по чашке чая, хотя, кажется, он скоро у всех из ушей потечёт.

— У меня есть предложение. — Не даю докторам расслабиться. — Я сейчас работаю с этим суставом по плану десять дней. От Шаматова вы меня «отмажете»? — обращаюсь к Котлинскому.

— Разумеется. — Серьёзно кивает тот и начинает нервно ходить по кабинету из конца в конец. — По целому ряду резонов. Коллеги, давайте откровенно. У Шаматова и без Саши — тьфу-тьфу. В сравнении со случаем Анны. Если будут внутриутробные инфекции, любые вирусы в организме или аналогичное — Шаматов в курсе, что Саша в шаговой доступности. И тут же даст знать. Тем более, как я понимаю, твоя санация — лично тебе вообще раз плюнуть?

Подтверждаю кивком:

— Не то чтоб раз плюнуть, но намного легче, чем сустав или чем ожидается у Анны.

— О чём и говорю. У Шаматова — не проектная, а процеcсная нагрузка. Если ты там будешь нужен пару раз в неделю — тебя тут же дёрнут. Справишься. — Продолжает Котлинский. — Твоим образованием и натаскиванием, на что я рассчитывал с помощью Шаматова, займёмся потом. А у Анны — как раз проектная ситуация. Хуже лично ей — если ты прав, а всё к тому идёт — точно не сделать. И именно в её клиническом состоянии хороши все варианты. Месяц до операции точно есть. По факту и опыту, даже больше месяца: они в семье, под давлением мужа, сто процентов захотят оперироваться в Европе, а туда они визу будут получать не ясно сколько…

— А сустав? — спрашивает Стеклов, постукивая карандашом по ладони, закинув ногу за ногу и глядя в пол.

— А сустав — до кучи. Что-то мы с тобой сегодня поменялись ролями. — Отвечает Котлинский. — Ты сейчас говоришь, как администратор; а я — как лечащий врач… Саша, как тебя по времени развести с ними обоими?

— В идеале, час прямо с утра — Анна. Потом час — сустав. Потом ещё час — снова Анна. Ей однозначно будет не хуже, — поясняю в ответ на два вопросительных взгляда. — Между двумя сеансами с Анной мне нужен перерыв: проверить, насколько будут «держаться» программы, которые буду пытаться ставить. Как раз в этом промежутке час займусь суставом.