— Тяжелый… Прав шаман — это не тебе не резина и не мячик. А листьев больше нет. И перешивать заново — только дыр понаделаем. Да и надуть будет сложнее.

— Достаточно, — я, напротив, был доволен. — Сама идея правильная? Правильная! Именно это и требовалось. Теперь, если я и сорвусь, то этот шар позволит не улететь вниз камнем.

— Пока ты доберешься до вершины, воздух из него весь сдуется. Видишь, как быстро опадает? — Ната тревожно следила за сморщивающимися шкурами шара.

— Сейчас кое-где подмажем, а возле скалы надуем еще сильнее. Ну и облегчить придется, до предела. Мне не нужно оружия, одежды, да вообще — ничего не нужно! Что до обратной дороги… Чер, поищи у себя самую тонкую бечевку, я просто привяжу ее к поясу, по ней вытащу наверх канат и спущусь по нему.

— Ульдэ легче Дара. Она может подняться на шаре, вместо вождя.

Северянка старалась не смотреть мне в глаза, но упрямо стояла на месте, всем своим видом выражая несогласие с моим, на ее взгляд, безрассудным решением…

— Нет, Ульдэ. Он не пустит вместо себя никого другого, — Ната дотронулась до ее плеча, и та нервно отпрянула назад.

— Ульдэ лучше лазает по скалам! Ты знаешь! А он — может разбиться. Кто тогда будет твоим мужем?

Ната изменилась в лице, но промолчала. Я видел, что злые слова охотницы сильно задели мою подругу…

— Это мое дело.

— Вождь долго был без памяти… после сражения со львом! Он ослаб головой! — Все с изумлением смотрели на Ульдэ — никогда девушка не позволяла себе подобных выходок!

— Он болен!

— Ульдэ… — Джен попробовала взять ее за руку, но та рванула свою с такой силой, что Джен едва не упала. В глазах северянки сверкали искорки безумия — и я схватил ее за волосы, принудив, склонится перед собой. На несколько секунд все замерли — такого еще не бывало среди людей форта…

— Пошли со мной.

Не отпуская кос, я чуть ли не повалил ее на землю и практически поволок за собой, направляясь в сторону от костра. Ульдэ, на удивление, затихла, покорившись грубой силе. Мы миновали ошарашенного Волкобоя, застывшего в изумлении, Стопаря, и углубились в заросли и нагромождение камней. За нами никто не следовал — кажется, мое взбешенное состояние заметили все, без исключения…

— Как учат женщин-ульдэ, покорности? Ремнем? Палкой?

— Девушек бьют лозой… — От тихого голоса я сразу пришел в себя. Ульдэ смущенно склонила голову, а потом и вовсе встала на колени.

— Перестань… Не надо.

— Я виновата, Дар.

— Знаю. Слышал. Если поняла — хорошо. Бить тебя? …Бред. И ты прости — сорвался. Пошли назад.

— Нет, — она отрицательно мотнула головой. — Ты не все знаешь. Это я… пыталась тебя отравить.

— Что?!

От потрясения я едва удержался на ногах. Чтобы Ульдэ могла так поступить? Этого просто не могло быть!

— Я подсыпала в твою фляжку измельченные плоды волчьей ягоды. Хотела, чтобы ты напился… и все кончилось.

— Но… Зачем?

— Ульдэ больше не может так! Я не знаю, зачем живу! Этот напиток… кроме ягод я положила порошок тех цветов… Ты, должен был, потерять голову! Ульдэ уже видела вождя пьяным! А потом… Потом Ната обидится — вы станете ругаться. Ты опять уйдешь прочь — а я… Я бы пришла за тобой, и там… на поле. Вождь, опьяненный, не смог бы отказать ей, в таком выборе. После этого, я ушла… навсегда.

Я схватился за голову. Если ее слова — правда, а сомнений в этом уже не оставалось! — то судьба девушки может оказаться очень суровой. Предательство среди жителей форта не прощалось…

— Убей Ульдэ… Или — отправь за цветком. Она сорвется… тогда смерть будет легче. А вождь поймет, что желание Огненноволосой невыполнимо.

— Выполнимо. Теперь, я и в самом деле, не отступлюсь. А ты… молчи. И никогда! Никогда и никому не говори о том, что сказала мне сейчас! Ты поняла?

Ульдэ не ответила. По лицу девушки грязными разводами потекли слезы… Видеть это, зная ее характер, стало невыносимо.

— Все… все. Не надо, девочка… моя.

Я прижал ее к себе. Ульдэ глухо застонала, потом еле слышно произнесла:

— Когда-нибудь, сердце таежной скиталицы не выдержит… Зачем щадишь? Смерть мне легче…

— Нет. Ты будешь жить. Это не повод… для самоубийства.

Она выпрямилась, оттолкнулась от меня и уже более твердым голосом, сказала:

— Ульдэ не говорила, что наложит на себя руки. Она просто хотела стать…

— Я помню. Твое желание оказаться женщиной с моей помощью стало навязчивой идеей.

Она снова опустилась на колени, и я невольно присел рядом. Ульдэ некоторое время просто молчала, а потом тихо произнесла:

— Мне нельзя себя убивать. Наши старики рассказывали… Люди всегда хотят жить. И никогда — умереть. Когда Эдун — ночной шаман, выкатывается на белых рыбах по черному небу, он пересчитывает людские желания. Их должно быть больше, чем в мешке Арбахая — желтого шамана. Эдун — это луна, по-вашему. У нас он мужчина. А Арбахай — солнце.

— Я догадался…

— Если желания, загаданные при свете Арбахая, перевесят — мир изменится. Считается, что эти желания лучше, добрее. Всегда будет много зверя в тайге, детей в чумах, тепла в очаге. Но, так не бывает. Ночных желаний намного больше — и Эдун, спокойно завязывает свой мешок. То, что загадывают ночью, не обязательно желать в темноте… но сами желания — они темные, и перевешивают то, что хотят при свете дня. Говорят, нельзя желать слишком много хорошего — Эдун рассердится и погонит своих рыб по Улаль-халару… Великой реке из звезд. Тогда тьма обрушится на землю и больше не будет никаких желаний.

— Ты загадала темное желание, Ульдэ.

Девушка чуть скривилась:

— Темное — для твоих жен, светлое — для меня… Разве человек знает, что можно считать правильным в своей жизни? Он поступает так, как велят ему его обычаи… или, окружающие его люди. Но всегда ли эти обычаи должны быть такими, и всегда ли те, кто оказался рядом, правы? Хорошо улыбаться при лике Арбахая, говорить о любви и долге — попробуй жить, когда Эдун владеет твоим разумом… и самой жизнью.

— Неужели, твой Эдун настолько силен, что мешает смириться с моим отказом? Ульдэ… никогда в жизни, мне не приходилось выслушивать подобного от женщины… прости, девушки! Любой мужчина просто обязан был исполнить твою просьбу! Но я — не могу… не имею права!

— Право? — Ульдэ подняла на меня, полные грусти и обиды, глаза. — Дар говорит о праве? Кто может запретить вождю? Но Ульдэ знает… его скво — их желание сильнее желания дикарки. Только почему мы здесь, мой вождь? Разве Огненный цветок захотела тот, растущий на вершине, при свете солнца? Может, это Эдун — белый шаман! — занес в ее голову такую страсть к простому лепестку?

Сложно было ответить северянке… Я закусил губу — так просто Ульдэ указала мне, на очевидную всем, прихоть красавицы.

— … Ты сама сказала — ночные желания должны перевешивать те, что мы загадываем при свете дня.

— Да, так. Только великий Эдун уже погнал своих рыб… Огненное Боренье пришло на землю — и нарушилась связь времен. Желание людей смешались… и сгорели. У меня ночное желание… простое. Она потерялась для своего рода, стал чужой. Что ждало ее в тайге, не приди брат, Кульчугай? Человек не может быть один. Я поехала с ним, в большой город, поверила, что наши чумы — не единственное, что есть на земле. Но, твой мир… зачем я ему? Я боялась всего — больших домов, длинных прямых дорог, людей, которых никогда не видела столько, сколько не вместил бы самый большой поселок. Я жалась к брату, а он смеялся и говорил — Ульдэ глупая, хоть и выросла во взрослую девушку. Ее место — нянчить детей в жилище оленевода, или, ждать мужа с охоты, угождая пришлым людям. Ты знаешь об этом, вождь? Да, у нас так… если появлялись такие, как ты — с большой земли! — девушки или жены, по приказу их братьев или мужей, ложились к пришлым в одну постель и укрывались одним одеялом. Считалось, что дети, которые могут появиться, после этого, гораздо сильнее обычных, и уже не будут падать от одного глотка огненной воды. Но брат не заставлял меня ложиться ни к кому — он приносил книги, про которые вспоминает Маленький Ветерок, и показывал картинки. Хотел, чтобы я видела мир. А еще — учила язык, который ты сейчас слышишь.