— Я признаю за этим человеком имя, данное ему его вождем — Даром! Волкобой стал воином! И все, что было с ним до этого — осталось в иной жизни. Я признаю его равным, среди равных! Я горжусь тем, что среди нас есть новый воин! Хао!

Стопарь брезгливо коснулся ногой неподвижно лежащего Блуда, из-под которого растекалась кровь.

— Вот и кончено… Дурак он был, дураком и помер. Будь умнее — выбрал бы другого! Ежу понятно, что тот, кого так унизили, сделает все, чтобы отомстить…

— Да, — согласился с ним Свистун. — Он получил свое. И не было ни высоких слов, ни умных речей. Сделал зло — получи смерть…

— Пора домой… — Бен, уставший, пожалуй, больше всех — при его изувеченной ящером ноге, все эти недели прошли очень тяжело! — смотрел на простор долины, в сторону запада, где, невидимая отсюда, протекала Синяя река. — Пора в форт, к нашим семья. Меня ждать Салли… а тебя — Ната и Элина. Волкобой ждать Анна, Стопарь и Бугай — Туча. Нас всех ждать дома…

— Пора, Бен.

Мы подняли разбросанные вещи, и, не оглядываясь назад, устремились на запад, в долину, где нас ждали наши друзья, наш форт и наши семьи… Оставался невыясненным один вопрос — кем были оставлены женские следы, виденные нами во время преследования? И куда делся оборотень… а вернее — жив ли он, после такого прыжка в пропасть? Оглядываясь, я понимал — прежней спокойной жизни в прерии приходит конец. Он — вернется…

Жизнь стала иной… Исчезло в небытие все наше прошлое, осталось лишь настоящее, порой непредсказуемое и грозное, иногда — кровавое и жестокое, но чаще — надежное, насколько это вообще можно считать надежным. Мы ковали его сами, своими руками и своим трудом. Наш общий дом стал крепостью, наша община — родом, о котором в долине уже слагали легенды.

И тогда, даже острее, чем ранее, встал вопрос — кем для этих людей должен стать я? Раздоры в прерии не прекращались

В отличие от них, так и не определивших для себя собственное будущее, форт знал, чего хочет. И знал, с кем. А имя… что ж, оно не заставило себя ждать. Очень скоро про меня и всех нас стали говорить так: это — живущие в форте у Синей реки. Это — те, кто ходит под знаком зверя, это — ПРАЙД СЕРОГО ЛЬВА

…Самка испуганно вжалась в угол. Урхор злобно швырнул в ее сторону кусок бедра, от недавно убитого пхая. Вожак маленького стада храбро пытался защитить своих кобылиц и жеребят, но противостоять страшным рукам, свернувшим его шею, не смог… Как и рискнувший, урвать свою долю, шакал, весь вечер, крутившийся неподалеку. Он разодрал его пополам, после чего закинул тушку в кусты. Трупоеды останутся довольны! Почему самка снова дрожит? Он чует запах… опять, этот отвратительный запах страха! Самка, похоже, непроизвольно обмочилась — Урхор брезгливо поморщился. Почему она его боится? Уже столько лун он таскает ее с собой по всей долине, и до сих пор ни разу ни ударил, даже не нанес своей метки — чтобы другие члены стаи не претендовали на его добычу. А надо бы! Косой шрам от трех когтей через всю спину — отличительная черта Урхора. Так он метит убитых джейров, или степных козлов, когда сыт и прячет тушу среди ветвей высоких деревьев. Он не стал этого делать с самкой… сам не зная — почему? Та была очень слаба, пока заживала рана. Лапа Урхора могла ее убить. А ему стало жаль своих усилий — ведь он долго старался ей помочь выжить. Нашел редкую траву, от которой быстро заживают раны, привел к далекому озеру, вода которого возвращает бодрость и здоровье. Самка поправилась — и стала шарахаться от него, стоит Урхору появиться в их временном логове. Вот и сейчас — в ее зрачках явственно виден ужас, тонкие слабые лапы дрожат, а голая шкура покрылась мелкими бисеринками холодного пота. Разве это понравится стае? Приведи он ее к ним — и орда вмиг разорвет слабую голокожую.

Урхор недовольно рявкнул. Самка, превозмогая себя, подползла к нему поближе. Он указал лапой на мясо — и она покорно взяла его в руки. Урхор снова рыкнул — она вцепилась в него зубами. Кровь текла по ее морде, смешиваясь со слезами — она, давясь, указала в сторону огня. Ему нравилось сидеть возле теплых угольков, но понять ее страсть портить добычу на огне, он не мог, как не пытался. Но самка худела на глазах, и Урхор недовольно отвернулся. Пусть ест, как хочет…

Ближе к середине ночи самка замерзла. Его грела густая шерсть и невосприимчивость к перепадам температур, а она, с тех пор как пришлось сорвать и выкинуть прочь всю ее верхнюю шкуру, постоянно зябла и жалась в комок. Вот и сейчас, стоило снаружи начаться студеному ливню, как она прикрыла лицо, словно могла этим согреться. Урхор приоткрыл веки… так, она готова даже прижаться к нему — лишь бы не мерзнуть! Он довольно заурчал, приглашая ее поближе. Самочка на коленях пересекла узкое пространство берлоги и робко дотронулась лапкой до его меха. Урхор ощутил желание… так было всегда, стоило ей приблизиться вплотную! Но раньше он щадил ее — из-за долго незаживающей раны, потом, просто щадил… Вместе с ней ему приходилось сутками напролет уходить от упорно идущих по следу, охотников голокожих. Тогда самка очень обременяла его, но после, поняв, что ее жизнь зависит от покорности, даже стала помогать. Он оскалился, вспомнив удачные моменты их исчезновения. Глупые голокожие… До выступа, на котором он приземлился, всего-то пара прыжков — доступно любому горному барану! А он — Урхор! Один из самых сильных мужчин орды! И способен, совершать куда более невероятные прыжки! Самка заранее была спрятана среди камней — ее не смог унюхать их черный, громадный волк, так досаждавший им во время преследования. Только один из них всех представлял угрозу… Тот, кого он приметил еще в том ущелье, где старые голокожие так быстро прикончили новых. Он не мог понять — почему? Внешне Он остался таким, как и все эти… но запах и чутье Урхора не могли обмануться. Пришлось даже назвать себя — может, Этот поймет, где его место? Но он не понял… Пришлось бежать — не принимать же бой с опасными, длинными руками старых? Хорошо, что ограничились тем, что убили его добычу, после чего ушли обратно в степи. А Урхор вытащил самку из укрытия и спокойно продолжил путь к болоту. Пора возвращаться в стаю. Он все узнал об этой, богатой дичью земле — его орде будет, чем набить свои бездонные желудки.

Но пока надо ждать — ливень непростой… надолго. И самка не может, как он, спокойно, идти под струями воды. А сон уже ушел. Может, пора напомнить ей, кто тут хозяин?

Он глухо зарычал. Самочка сразу отшатнулась прочь — она уже понимала, когда к нему приходит это… Как не понять? Состояние Урхора видно даже в темноте берлоги! И хватит уже ее щадить — стая не поймет, если увидит ее без метки!

Он приподнялся на лапах и быстро ухватил ее за ногу. Самка попыталась вырваться — он резко подтащил ее к себе. Сила рывка была такова, что она со стоном упала навзничь. Впрочем, это уже не имело значения. Она здорова, рана затянулась — пора…

Урхор снова ощутил непреодолимое желание — и одним движением распластал самку под собой. Дикий крик раздался в убежище — он вошел в нее, рыча от удовольствия и сознания своей мощи…

И опять шел дождь… Он начался неделю назад, и теперь лил, не переставая. Мы сидели по своим норам — как грустно заметила Элина! — и старались без особой надобности не высовываться наружу. Заниматься какими-либо делами в подобную погоду, бессмысленно — все заполонившая вода, превратила красивые луга и поляны в непролазное месиво, где вязли по колено, даже, самые отчаянные бродяги… Прерии в округе словно вымерли — наблюдатели на скале, которых я не снимал со своего поста, не видели ничего и никого, как животных, так и птиц. Последние, до того беспрестанно раздражавшие нас своим неумолкаемым гвалтом и криками, когда мы занимались ловлей рыбы вдоль прибрежной полосы, теперь будто разом исчезли… К нам никто не приходил. Путешествие под нескончаемым ливнем могло плохо кончиться — мы даже заметили тушу недоеденного свинорыла, по-видимому, утонувшего в собственной норе и выброшенного наружу потоками воды.