— Пусть так… — он вдруг осмелел и кинул на меня отчаянный взгляд. — Пусть, вы довольны этим миром. А тем, что ради этой свободы погибли ваши близкие — довольны?

Я перехватил руку Совы и заставил его засунуть нож обратно…

— Ты просто глупец. Вы завидуете нам — а зачем? Кто мешает накопать глины на берегу и вылепить чашки? Мы едим и пьем, как люди — вы до сих пор подбираете полусгнившее барахло и пользуетесь им. Мы построили кузницу и Стопарь отливает наконечники для стрел — а у вас вставляют в древко осколки камней, или рыбные кости. Мы шьем одежду… — я брезгливо окинул его взором. — А вы проделываете в шкурах дырку для головы и носите ее, пока свалявшаяся шерсть не отвалится от грязи. Мы строим дома! Да! Потому что, не хотим жить в берлогах, подобно дикому зверью. Хоть кто-то в долине может похвастаться подобным? Едва ли. Даже в поселке, где рабочих рук впятеро больше, чем у нас, предпочитают прятаться в шалашах, или вырытых норах. Посмотри на форт! Каждое утро девушки выметают весь сор, и у нас всегда чисто и легко дышать. А у вас, гадят там же, где и живут. Да что там… И после этого, ты еще собираешься нас укорять, что мы свободны? Но мы, действительно — свободны! А вот свободны ли вы?

Трясоголов встал и бочком направился к двери. Встав перед ней, он обернулся и тихо произнес:

— Куда идти? С кем быть? Все смешалось в этом мире… и мне нет в нем места.

— Иди к своим, которые чужие. Иди в прерии, которых боишься. Иди к монаху… вдруг, на тебя нахлобучат рясу, и ты обретешь то, что так давно жаждал — возможность приказывать! Но помни! С крестом ли в руках, или с копьем — больше я не хочу тебя видеть. Форт не отказывает в гостеприимстве никому, кто приходит с миром. Ты — пришел со злом. Второй раз — Сова прав! — станет последним.

Шаги стихли. Мой друг надолго задумался — я не мешал. Сова протянул мне ладонь:

— Долг шамана — лечить души. Как лечить такие?

— Если смертью — ты плохой лекарь.

Он не стал спорить. Индеец только вздохнул, устало и как-то с пустотой в глазах…

— Святоша сильнее меня. Монах, хоть он и лживый, может опираться на привычки, полученные раньше. Там есть и признание его учения, и знакомые обряды, и даже способность принять это мир… как наказание за грехи. Что может индеец противопоставить проповедям монаха? У него всегда найдутся последователи. И у тебя и форта появятся новые враги.

— Спрашиваешь, что может дать Белая Сова — шаман прерий? Много! Свободу, из-за которой Святоша нас ненавидит. Свободу дышать полной грудью, отвечать ударом на удар, не склонять голову перед врагом. И, если хочешь — право нести эту свободу тем, кто смирился и устал бороться. Враги? Я больше не боюсь врагов. Мы убивали, мой брат! Никогда ранее я не мог и представить, что увижу у себя на груди клыки волка, а на плаще — человеческий скальп. И что? Разве я стал слабее? Да… этот мир отнял у меня все. Но и дал — все! И я никогда не смирюсь ни с Сычом, ни со Святошей! За свободу заплачено сполна — и никто ее у меня не отнимет!

Поглощенный заботой о здоровье Наты, а также, делами, относящимися к благоустройству форта, я совершенно упустил из внимания, как проходит жизнь в нашем селении. Точнее — именно то, что было напрямую связано с его новыми обитателями. Блуд, как оказалось, и в самом деле положил глаз на Анну — мне об этом сообщила Элина, которая, несмотря на кажущуюся беспечность, тем не менее, замечала многое из того, что ускользало от моих собственных глаз…

— Он ей прохода не дает!

— Та жалуешься или констатируешь?

Я был увлечен новым изобретением Бена — чем-то, вроде камнеметательной машины, для обороны форта от нежелательных гостей — и отвечал почти машинально. Она повела плечами — в знак крайнего неодобрения.

— У тебя только стены и бойницы на уме. Ты нас почти не слышишь!

— Почему же… Слышу. Ты ведь о Блуде? — я с сожалением отложил в сторону чертеж, заботливо вырисованный инженером на мягкой шкуре, и повернулся к вспыхнувшей от гнева красавице.

— О нем. Мне он не нравиться! Он скользкий и гнусный!

— Зато красивый. Вон как к нему все девушки льнут.

Ната посмеивалась в своем углу — она накладывала заплатку на одну из моих рубашек и пока не встревала в разговор.

— Значит, не нравиться… Почему? Смазливый, язык подвешен, силой не обижен — чем, плох-то?

Элина брезгливо повела плечами:

— Мне не нравятся смазливые кобели. Мне не нравится приставучие кобели. И мне не нравится наглые кобели!

— Очень хорошо. Надеюсь, не все мужчины у тебя такие? — я поймал ее за руку, привлек к себе и поцеловал. Девушка ответила, но без особого пыла — сбить с толку не так-то просто…

— Дар, он плохой человек.

Я нахмурился — это произнесла уже Ната, а ее мнение о людях всегда отличалось взвешенностью суждений… Это была не Элина, импульсивная и резкая, быстрая на оценку, следовательно, тут скрывалось что-то иное.

— Новость… Он вас обеих чем-то обидел?

— Нет! — Элина гордо вскинулась. — Не хватало еще только, чтобы этот маньяк стал меня доставать!

— Ната?

Она, не вставая с табурета, произнесла:

— Ты многое упускаешь, пока занимаешься фортом. А ведь в нем живут люди.

— Я и делаю это для людей. Просветите, если уж я ослеп случаем.

— Он плохой! — на этот раз слова Наты повторила Элина.

— Значит, плохой… Чем именно? Что конкретно тебе в нем не нравиться? Вам — не нравится.

Элина пожала плечами…

— Послушай, твое мнение — если оно уже начало гулять по нашему поселку — не так уж и мало значит. Твой взгляд на него, вольно или нет, станут разделять и остальные жители форта! А это дурной знак. Ты моя жена, значит, обязана быть осторожна в своих эмоциях.

Она широко раскрыла глаза и недоуменно посмотрела на меня:

— А что такого я сделала, что ты так на меня взъелся?

— Лина…

Ната, видя, что девушка начинает закипать, поспешила вмешаться:

— Не ссорьтесь.

Элина обиженно поджала губы и умолкла. Ната встала и приобняла подругу:

— Не возражай ему. Дар прав — мы должны вести себя не только как женщины, которым хочется просто потрепаться языком. Мы — жены вождя. Понимаешь?

Она говорила это тихо, и нам приходилось прислушиваться — от чего слова девушки казались еще более весомыми. Я с удивлением заметил, как Элина хмурит брови и отводит глаза в сторону — обычно, влияние Наты на нашу красавицу было не просто большим — она внимала ей даже больше, чем мне. Порой мне самому не удавалось убедить Элину так, как это могла сделать тихая Ната. Но сегодня девушка почему-то не хотела слушать…

— Зачем его приняли в форт? Он тут всех перессорит!

— Вряд ли… Погоди! — Я бросил чертеж, окончательно решив разобраться в происходящем. — Это еще почему?

Элина качнула гривой огненных волос — словно раскаленные волны колыхнулись по ее спине.

— Он плохой, — упрямо повторила она. — Ты сама так сказала. А ведь настаивала, чтобы Дар его принял к нам, как и всех остальных — не смотря на всю твою проницательность.

— Да что такого он сделал, что ты на него так взъелась? — я начал сердиться. Ната предостерегающе подняла руку:

— Дар… Элина. Прекратите, в самом деле. Как дети, право. Не ссорьтесь. Наш муж знал, что делал, когда брал людей в форт — это нужно всем нам. На это были причины, и причины весомые.

— Были, — подтвердил я. — Это добавочные руки — и руки не слабые! После всего, что с нами случилось, я только приветствую новых жителей. Чем больше окажется здесь мужчин — тем меньше всякого разного рода Святошам захочется испытывать нас на прочность! Кажется, уже ни для кого не секрет, что этот самозваный поп хочет подмять под себя долину — а я этого позволить не могу! И для борьбы с ним мне пригодится любой, способный держать оружие в руках! Да и повторения новой войны допускать нельзя. Тогда нас оказалось мало — и сколько пришлось испытать, прежде чем мы покончили с Сычом? Зато, теперь, за стенами форта, мы можем отбиться от целой своры ему подобных! Но для этого — на стенах должны стоять воины. А Блуд — мужчина и, надеюсь, что, воин.