… - А Угар?

— Он жив! Док наложил повязки, мазь, и все зашил! Мы еле отодрали его от кошки! — Но, разве? Хорошо…

Я снова впал в забытье. Как нас — меня и Угара! — несли домой, в форт, как мимо проплывали верхушки деревьев — ничего этого я почти не замечал. Боли не чувствовалось — Док постоянно поил меня своим снадобьем, от которого пропадало ощущение реальности. Но и без него, что-то осталось там, в загоне, в диком крике и том чувстве зверя, которое опустошило мою душу полностью. Усталость, безразличие и смутное осознание той жуткой силы, которая подняла меня на ноги во время схватки, сейчас сделала меня равнодушным ко всему, более того — я желал вернуться к этому ощущению. А главное — я слышал голоса…

— Он наш! Врана — он быть наш!

— Это еще хуже… Лучше бы ты его убил.

…Мелькали лица девушек, ободряющая улыбка индейца, крики Пумы и Джен, потом все застило кроваво-красной пеленой… Иногда в ней пробивалось встревоженное лицо Дока, напряженное — Наты, хмурое и суровое — Черепа. Мои друзья были рядом — а я сам, где-то далеко, на севере, смутно ощущающий присутствие чего-то враждебного, чужого — и, тем не менее, давно и хорошо мне известного. Это был Он…

— Урхор знать! Вожак их стаи — наш!

— Он человек, как и я….

— Врана — молчать! Урхор — говорить!

Жуткие голоса сливались, превращались в рычание, пропадали и вновь появлялись. В голове неясными образами проносились до странности знакомые пейзажи — я точно знал, что уже однажды их видел. И, вместе с тем, они сильно изменились, став практически продолжением нашего болота. Болота?

Меня принесли в форт. Но окончательно я пришел в себя только через неделю.

— Док дал тебе что-то, смазал губы, а потом и заставил выпить. И ты словно перестал слышать и видеть! Я и Ната заставляли тебя пить, а есть ты не мог. Как ты нас напугал! Любимый мой!

Элина сидела возле меня и улыбалась. Она, с безграничной нежностью, столь редко появляющейся в ее глазах, смотрела мне в лицо и прижимала мою ладонь к своим губам.

— Он сказал, что это белладонна. Вернее, то, что должно было ею быть. Он пробовал ее на себе. Это… Словом, наркотик, который выключает все ощущения, а особенно — боль. Док хотел, чтобы ты ничего не чувствовал, пока твои раны хоть немножко подживут! Но что-то не рассчитал, и дал тебе слишком большую дозу. Ты спал так долго, что мы уже все переволновались! Я бы умерла, если ты не проснулся…

— Лина! Рыжик мой… Ласковый… — я разлепил ссохшиеся губы. Элины, припав к моему лицу, покрывала его поцелуями и солеными каплями слез.

— Задушишь! Дай лучше воды.

Она соскочила и налила в плетеный туесок из ведра.

— Выпей! А потом я тебя покормлю. Сова с охотниками добыли двух овцебыков, а Бен выловил в реке огромного рака. Такого большого, что его клешня еле уместилась в котле, когда его варили. Пришлось разрубить на куски — едва топор не сломали! Очень вкусно! А Ната у Угара. Волкобой и Анна забрали пса к себе, он весь изранен, за ним все ухаживают. Мы только иногда уходили, но тебя одного не оставляли!

Дверь распахнулась и ко мне бросилась встревоженная Ната:

— Что с ним? Ему плохо?

— Здравствуй, родная…

— Дар! Очнулся! Дар! — В отличие от Элины, обычно сдержанная, умеющая себя держать в руках, Ната вдруг расплакалась, ткнувшись в меня мокрым лицом.

— Тише, тише… Ну что вы, в самом деле. Жив я, а вы слезы лить… Жив. А кто кормить меня обещал? Я есть хочу, как самый голодный волк прерий!

— Еще бы! Столько проваляться в постели!

— А сколько я… спал?

Они переглянулись. Ната тихонько произнесла:

— Ты только не пугайся… две недели. И даже сердце еле билось. Док был уверен, что ты впал, в кому. Он так винил себя за слишком большую дозу, что вырвал последние волосы на голове. Но Сова устроил камлание… ты слышишь?

Я кивнул.

— Вот… И всю ночь пел и танцевал возле тебя. Правда, ты так и не пришел в себя. Это было вчера. Зато сегодня, ты проснулся!

— Лев мертв?

— Еще бы! Мертвее не бывает. Ты сам увидишь.

Сова с помощью остальных мужчин форта разделал людоеда. Клыки и когти монстра отдали Нате — и та, подшучивая сама над собой, изготовила из них еще одно ожерелье, в дополнение к уже имеющимся в нашем доме. Индеец снял с льва шкуру. Та, расстеленная на земле, достигала шести шагов в длину, не считая хвоста. Шаги делал Стопарь — и все только поражались размерам чудовища…

В прерии и Озерном поселке, очнувшиеся от переживаний и потрясений последних дней, люди вспомнили об иных проблемах. Осень напоминала о себе затяжными дождями, порывами холодного ветра и самыми настоящими заморозками. Словом, она началась всерьез. Ночные холода стали постоянными. Почти везде спешно шили зимние одежды, для которых не хватало теплых шкур. Многие хотели еще раз устроить большую охоту и приглашали нас, как наиболее в этом деле сведущих. Я был за… но слабость, поселившаяся в теле после схватки и полученных ран, не давала возможности участвовать в этом мероприятии. К тому же, как заметил Чер, животные, после той охоты, стали намного осторожнее, и выследить еще раз такое же количество стало намного труднее. Да и хранить немалое количество мяса, на которое рассчитывали при облаве, было негде. Запасы соли в поселке ограничивались несколькими горстями, идти в пустошь некому, а до праздника, на котором мог появиться, кто-нибудь, от Змея, еще далеко. Пополнить столь необходимый продукт без вмешательства вожака зэков было не просто — малочисленные мужчины поселка не желали рисковать, предложить же, что-либо, взамен, не могли. Но переубедить озабоченных этой идеей, моих собственных охотников, оказалось непросто.

В итоге Стопарь, все-таки, дал за меня согласие. Любопытно, что перед этим он спросил его у Наты… Моя юная жена пользовалась непререкаемым авторитетом даже в прерии, а не только в форте. Больше никто не удивлялся нашему необычному союзу — взрослого, убеленного сединами мужчины, и двух совсем молодых девушек, одна из которых скоро должна стать матерью. Но это — если судить по прежним меркам. Для этой жизни они уже устарели. Все давно свыклись с тем, что две женщины могут спокойно уживаться рядом, не деля и не устраивая ссор из-за одного мужчины (что иногда бывало!) А, если, кто и был против, то, предпочитал держать свое мнение при себе. Подвиг, совершенный в глазах людей, действительно, поднял мое имя на новые высоты — и разговоры о вожде прерий вновь зашумели от скалистого озера и до самых окраин долины.

— Рад видеть моего брата, которого пока еще зовут Дар, здоровым и полным сил!

Индеец, широко улыбаясь, вошел в комнату. Я приподнялся, опираясь как на свою, так и вовремя предложенную руку Наты.

— Не совсем здоровым и не таким уж и сильным… Но все равно, спасибо! Рад приветствовать и тебя, Белая Сова! Как дела в травах? Здорова ли твоя жена, что нового говорят в прерии? Я все хочу знать — так долго спал почти мертвым сном, благодаря снадобью нашего Дока.

— Который чуть не отправил тебя на тот свет! — с пылом и негодованием вставила Элина.

— Зато вождь вашего рода не чувствовал боли от ран! — индеец парировал ее. — Огненный Цветок не испытывает больше ненависти к Белой Сове? Если в сердце скво моего друга осталась капля неприязни, Сова уйдет… Но прежде сделает подарок, который давно собирался предложить самой красивой девушке прерий!

С этими словами он достал из-за пазухи великолепный шафрановый платок, и на наших изумленных глазах развернул его, взмахнув тканью в воздухе. Потом он возложил его на плечи вставшей Элины. Сияние волос девушки слилось с переливами цветов, украшающих платок. Мы с Натой замерли в восхищении.

— Какая ты красивая, Линка… — Ната без зависти поправила ткань, оценивая подругу теплым дружеским взглядом.

— Ну, Сова… Спасибо! Линка, да не молчи ты! Хоть поблагодари его! Элина, вспыхнув, обняла индейца и чмокнула его в щеку.