— Просто чудо! Ты что так дернулся?

Она появилась у меня за спиной и дотронулась до плеча.

— Как в ресторане. Нет, даже лучше!

— Ты уже встала? — я задал довольно глупый вопрос.

— Только сейчас. Но я давно не сплю — не хотела тебе мешать. И… не знала, что нужно…

— Делать? — я натужно улыбнулся. — Делать придется многое. Например — помогать мне с выбором. Ты что предпочитаешь? Вино или покрепче? Она заметно поморщилась и резко отрицательно мотнула головой.

— Это всегда на завтрак? А без этого нельзя? Я совершенно не пью.

— Вот как? Ну… наверное, это не так уж и плохо. Я просто хотел отметить нашу встречу, наше возвращение… И все остальное. Но, если ты не хочешь, не будем.

Ната заметно смутилась.

— Прости. Я не подумала о том, что тебе, возможно, это нравится. Ты, если так хочешь, конечно же, можешь выпить. А я ограничусь чем-нибудь другим — не против?

— Вообще-то, я тоже не страстный поклонник спиртного. Любитель, скорее… И то, предпочитаю пить в компании. Так что, если сок, можешь налить его и мне.

— Правда?

Она с недоверием посмотрела мне в лицо.

Я кивнул:

— Правда. Если опасаешься, что связалась с алкоголиком — брось. Я не из этой породы.

Она промолчала, но я заметил, что она заметно расслабилась. Видимо, мой ответ рассеял некоторые подозрения на этот счет… Пока она помогала накрывать на стол, я украдкой рассматривал девушку. Ростом она едва доходила мне до плеча, во всех движениях присутствовали плавная грация и мягкость. Волосы Ната распустила свободно, по плечам — они у нее спускались намного ниже лопаток, почти до пояса, и имели темный, чуть ли не коричневый оттенок. Глаза карие. Руки — нежные, но сильные. Покатые ключицы, тоненькая талия… Похоже, она занималась спортом в лучшие времена, или, чем-то вроде танцев. А улыбалась так, что от одного этого камень, лежавший у меня на сердце, после этой ночи, вмиг растаял… Нестерпимо захотелось ее обнять и поцеловать, и я спешно отвернулся, чтобы не выдать блеска глаз.

Ната выбрала яблочный сок. Я вскрыл банку своим ножом. Увы, но консервного, в подвале так и не нашлось.

— Ната… За тебя.

Она задержала стакан в руке.

— Почему за меня?

— Потому что я — мужчина. А у мужчин принято пить за женщин…

— Даже если эта женщина — всего лишь подросток?

— По правде говоря, мне кажется, ты не совсем обычный подросток… Да, даже так. Только у меня возникли сомнения… Некоторым образом, ты всячески даешь понять, что относишься к старшей возрастной группе. Тебе, действительно, четырнадцать лет?

Ната улыбнулась:

— Все-таки, не поверил… Да, мне четырнадцать. Четырнадцать с половиной лет — не больше. Если, конечно, я не сбилась во времени после всего, что произошло. Почему ты считаешь меня старше?

— Физически ты развита… Несколько более… В общем, не гадкий утенок, а скорее лебедь.

Она поморщилась, скорчив рожицу:

— Не люблю сравнений с животными, или птицами — отдает, каким-то зоопарком. Да и не тяну я на лебедя. А с кем бы ты сравнил себя?

Я почесал затылок.

— Как-то и не думал… Кошкой, которая гуляет сама по себе. То есть, котом, конечно.

— Ну, что-то в этом есть… Но, просто кот? Нет, слишком мелко! Я не вижу в тебе обычного, бездомного кота — скорее уж, что-то более серьезное! Льва, например!

— Давай завтракать, — я улыбнулся и придвинул к ней тарелку. — Льва… скажешь тоже. Все, ешь. И — молча! А то, наговорим, друг другу, такой ерунды, что потом и сами не разберемся, что несли…

…И настали дни, совсем не похожие на те, которые я коротал в подвале раньше. Все оставалось прежним — но все изменилось. В глухих стенах раздавалось эхо наших голосов! А разговаривать мы могли часами. Спорили, советовались, и учились — друг у друга. Выживанию. Оказалось, что и мне есть, что почерпнуть из ее знаний, несмотря на возраст и кажущуюся беззащитность девушки. Одним словом — мы жили.

Бок Наты, тревоживший меня поначалу, стал заживать на удивление быстро. Вероятно, сказалось все — смена питания, уход, постоянные натирания лечебными мазями, в которых я уже довольно сносно разбирался. Так же скоро поджили и мои стертые ладони, даже быстрее, чем у нее. Но на мне, все залечивалось гораздо быстрее, и я подозревал, что здесь не обошлось без недавнего, почти звериного прошлого. Нате об этом не говорил — боялся, что она воспримет все очень тяжело. Мне и самому было многое не ясно — странные способности, появившиеся после состояния сумрака, в котором я пребывал какое-то время, нет-нет, да и проскальзывали, пугая, в первую очередь, меня самого. И признаваться девочке, что ее спаситель, едва сам не превратился в оборотня…

Щенок, на удивление быстро привык, что все внимание отныне уделялось не ему, а Нате, так неожиданно появившейся в нашем холостяцком обществе. Он нисколько не ревновал — напротив, по свой щенячьей натуре, очень непосредственно и неуклюже втерся между нами, требуя свою долю ласки. И получал ее, но, уже не столько от меня, сколько от девушки. Она легко нашла с ним общий язык, и теперь приучала окликаться щенка на выбранное ею имя — Угар. Подпалина ли, на боку, белое пятно на груди — так или иначе, кличка очень подошла щенку, и он, сообразив, что все прочие отошли в прошлое, стал отзываться на эту весьма охотно. То, что щенок все схватывал на лету, Нате было и удивительно, и даже жутковато. Я, привыкнув, что никакой напасти ждать от него не приходится, обращал на это внимание лишь в связи с тем, когда требовалось научить его очередному фокусу. Это была либо команда, что-то принести, или — с появлением Наты! — привести девушку. Он несся к ней, и, хватаясь зубами за штаны, упирался всеми лапами в бетонный пол, стараясь вытащить ее к выходу. Угар ни разу никого из нас не укусил — даже в шутку. Хотя его клыки могли сделать честь и взрослой собаке. Я посматривал на шкуру, лежащую теперь на полу, возле постели Наты, и вспоминал, каких размеров достигла его мамаша…

Женщина, хоть и совсем юная — это всегда женщина. Вот и сейчас, Ната взяла все заботы по дому на себя, кроме разве что тех, что всегда и повсюду были прерогативой мужчин — вроде колки дров. Или, пополнения запасов воды — они в бочке таяли на глазах. Она наводила чистоту старательно и с таким усердием, что мне приходилось по нескольку раз в день выходить с пустыми ведрами к ручью. Неприкосновенной оставалась лишь та вода, которая хранилась во второй емкости — для питья. Разумеется, еще оставалось огромное количество всяких напитков в жестяных банках — но их я предпочитал до поры не вскрывать, приберегая на крайний случай.

Мы скроили — и я помог ей сшить! — несколько рубашек, типа тех, что смастерил для себя. С прорезями для головы и длинными рукавами. Собственно, большей частью я лишь торчал рядом и пытался давать советы. Она рукодельничала куда лучше меня, и, в итоге, ее рубашки оказались настолько качественнее, что, не оставалось ничего иного, как попросить ее заодно перешить и мои. Зато анорак для Наты — теплую куртку мехом внутрь — сшил самостоятельно. Набив руку за прошлые опыты, сделал все быстро, за два вечера. Теперь девушка могла выходить со мной за пределы подвала, не боясь замерзнуть. Куртка ей очень понравилась, и, в благодарность, она чмокнула меня в щеку… А потом печально заявила, что щетина — не украшение для настоящего мужчины. Пришлось, горестно вздохнув, отправляться к осколку зеркала и там долго скоблить подбородок и щеки одним из драгоценных лезвий. При скорости, с какой росла борода, мне грозило ежедневное бритье или уничижительный взгляд юного создания, не желающего выносить мой неряшливый вид. Собственно, девушка требовала не так много — и я, сознавая ее правоту, старался выглядеть достойно…

Ната тоже многое умела — кроме изготовления кофе из корней одуванчиков. К моему вящему удивлению, она знала, как разжечь костер практически на ветру, что получалось у меня далеко не всегда. Умела очистить воду от грязи, выпарить мыло из золы и жира, сварить кашу, сложить шалаш — скаутские навыки, про которые она упомянула, оказались вбиты в нее крепко. Я только с сожалением констатировал, что мне подобной школы пройти не довелось. Мое умение черпалось из книг да кинофильмов. И, если не хорошая память, все мое существование с самого начала могло оказаться под угрозой.