Обогнув знакомые кустарники и деревья, мы вошли в селение, направившись прямо к утоптанной площади. Там уже собралось нескольких десятков человек, некоторые при нашем появлении разразились приветственными возгласами. Я узнал Стопаря, Дока, Черепа и прочих, с кем мы познакомились в предыдущие разы, когда были здесь вместе с Натой. Зато недоброй памяти «монах», увидев, кто подходит к поселку, спешно ретировался куда-то прочь…

Нас обступили женщины. Их внешность резко констатировала с моими спутницами — на их фоне, большей частью изможденных и одетых в тряпье, мои девушки смотрелись, словно с другой планеты.

Ната была одета в сшитые ею и Элиной плотно обтягивающие штаны, из окрашенного соком желтой травы покрывала, и безрукавку, из остатков той же ткани. Все это, по примеру Совы, они отделали бахромой. Ната, у которой после появления в подвале еще одной женщины, внезапно проявилась страсть к нарядам и украшениям, нашила на свой наряд бисер. На шее висели клыки убитого ею волка. Запястья рук украшали кожаные поручи, защищавшие руки при стрельбе от ударов тетивы. На ноги, после больших трудов, взяв за основу подсказки Совы, я сшил мягкие и легкие лосины — для всех нас, кстати, тоже! За спиной, в чехле, неизменный набор: тяжелые дротики, копьеметалка, осваивать которую она еще только начинала, и лук со стрелами — им она уже владела достаточно сносно. На поясе, сшитом из шкур, в ножнах, тоже украшенных бахромой, висел нож. Волосы она оставила свободно спадать по спине, перехватив лишь узкой тесемкой, вроде той, которую предпочитал носить, и я сам. Они у Наты были пышные, волнистые и закрывали спину до поясницы.

На Элине, превосходившей ее почти на голову и лишь немного уступающей мне в росте, было одеяние, изготовленное из обрезков всевозможных тканей и шкур, однако подобранных в тон и с явным вкусом, благодаря чему она походила на какую-то юную и ослепительно красивую дикарку, явившуюся к нам из доисторических времен. Она, игнорировала штаны, предпочитая — знала свои достоинства! — носить не стеснявшую движений юбку, на которой сделала разрезы по бокам, украсив их бахромой. Низ юбки оставила неровным, но это только добавляло ей привлекательности и шарма. Ноги рыжеволосой девушки могли свести с ума. Они начинались, как говорят, от ушей и заставляли вздыхать, не только Сову… На умопомрачительно тонкой талии, также висел пояс с ножом в кожаных ножнах. Рубаха, одевающаяся через голову, сшитая из шкуры крола со сбритой начисто шерстью, над которой она трудилась три вечера подряд. В отличие от Наты, ничего не носившей на голове, Элина подвязала косынку. Свою огненную гриву, она собрала на макушке конским хвостом. Он спадал по ее спине и бедрам, заставляя меня цокать языком от восхищения. На руках девушки также имелись подаренные мною поручи, кроме этого, Элина носила за поясом и грубую перчатку, которую одевала, когда кидала камни из пращи. Само оружие и небольшой мешочек с голышами были подвешены к поясу. Само собой, что у нее тоже имелся лук и полный колчан стрел — и в искусстве владения этим оружием она мне ни уступала ни на йоту, а скорее — превосходила!

Стоя рядом, они резко оттеняли друг друга. Одна высокая, с тонкими чертами лица, на котором ярко сияли голубые и живые глаза, и другая — маленького роста, темноволосая, с теплыми каштановыми глазами, смотревшими на все внимательно, а на меня — особенно нежно. Они обе казались пришельцами с иного мира, совершенно не соответствующего жителям поселка, и явно выигрывали по сравнению с его обитательницами. Девушки обе могли считаться красивыми, но, если красота Наты была мягкой женственной и слегка приглушенной, то из Элины она била ручьем, привлекая внимание… Я украдкой любовался ими, замечая такие же восхищенные взгляды со стороны собравшихся здесь жителей долины. Сам я по обыкновению был вооружен луком, ножом и мечом, висевшим в ножнах на спине. Кроме этого, я засунул за пояс небольшой топорик — и это был не пример индейцу, не расстающегося со своим томагавком и сподвигшему меня на подражание, а осознанное временем требование к выживанию…

Сова предупреждал — в большинстве своем, на празднике Мены, преобладали женщины, в основном молодые, здоровые и сильные. Слабых и тяжело больных, отбраковала, как ни печально, сама жизнь… Мужчин оказалось значительно меньше. Я насчитал их не более четырех десятков — и это еще вместе с гостями, пришедшими на праздник Мены из всех областей долины. Детей, как говорил индеец, почти не наблюдалось. Очень маленьких — совсем…

Женщины овладели вниманием моих спутниц, и увели обеих девушек куда-то в сторону — обсуждать условия обмена с вещами, принесенными из наших закромов. Я настрого наказал Элине помалкивать и доверить все сделки на усмотрение Наты — девушка могла ненароком проговориться о подвале, что, в свою очередь, обернулось бы в дальнейшем крупными проблемами…

Мое внимание привлек грузный, чем-то напоминающий Стопаря, мужчина. Не рыхлый, как Святоша, крепко сбитый, с голым подбородком, что само по себе являлось редкостью, среди не очень-то заботившихся о своей внешности мужчин поселка. Он, не скрывая своего интереса, произнес:

— Привет, Сова! Познакомь? А то нас, мужиков, мало! — он пренебрежительно махнул в сторону кучку перешептывающихся женщин. — А эти, если обступят, так потом до вечера не вырвешься… А то не понять, что они хотят — пристроиться, если есть возможность. Вот и чешут языками, почем зря!

Сова поморщился. Я заметил, что ему тоже неприятна хамоватая речь этого человека.

— Язык Козыря, как всегда, без костей. Ты всегда так настроен против этих скво? Я не помню, чтобы ты сказал, про них, хоть, что-нибудь, хорошее! Чем они тебя обидели?

— Да нет… Сова, я же просто так!

— У Белой Совы две жены, Козырь. Ты знаешь это. И им тоже неприятно слышать, как какой-то из охотников, выплевывает грязь на всех женщин долины. А я — их муж…

Он сурово метнул взгляд на подошедшего.

— Да ладно. — Козырь замялся… — В самом деле…замнем.

Сова пожал плечами и отвернулся. Вскоре он направился в центр толпы — у индейца были свои интересы в общей торговле. Козырь, как его представил индеец, обратился ко мне:

— Ты и есть тот бродяга, о котором рассказывал нам этот, — он мотнул головой в сторону уходящего Совы. — Ряженый?

— Сейчас все стали бродягами. Но я бы не стал так отзываться о человеке, которого считаю своим другом.

Он неожиданно улыбнулся и протянул мне свою руку.

— А я тебя проверял. Мы с Совой все время пикируемся, по поводу и без. Он не обижается, так что не прими это как оскорбление… Ты из города?

— Да. Тогда — это я, тот бродяга.

— Ну, не обижайся… Давай знакомиться, что ли? Меня прозвали Козырем — это, чтобы знал, за былые грехи… Эх, где то, счастливое времечко? Повезло, знаешь, когда-то попасть на приличный катран… куш снял, все по закону, год можно на курортах ошиваться! Только не довелось, нет. Только и подержал выигрыш в руках… А там бухнуло-шарахнуло, как Карга всем описывает! И улетели мои денежки к господу богу, все до единой купюры… и козыри с ними. Так-то вот… Ну, зато свезло тушку сохранить — остальные мои коллеги, все до единого под плитами полегли! Хорошо, не городе сие действо происходило — крупняка обычно в блатных местах раскладывают, подальше от любопытных. Вот и тогда… за городом, да возле баньки — чтобы проигрыш там, или выигрыш, сразу отметить по-царски, с коньячком да девочками! Несколько ящиков с «огненной водой», как твой друг выражается, даже уцелело! Ну да огненная, или нет, да только сидел я возле нее не помню сколько, но осилил все! Думал, все одно — помирать, так хоть упиться напоследок. А вышло, что, жив остался… Я ведь ко всем приставал, все угощать норовил, пузырек да стопочку… Если б не этот потомок «Чингачгука», — он сделал шутливый жест в сторону невозмутимого индейца. — Там бы и остался. Он к жизни и вернул. И не только меня. Мы ведь вместе со Стопарем гуляли… Ну, а тебя как прозвали?