Пленник уронил голову. Я отошел от него и приблизился к Блуду, которого окатили водой.

— Еще раз повторяю, для тебя — Анна к тебе не вернется. Ни в ближайшее время, ни потом. Ты прекрасно понял — наказание было лишь демонстрацией, и ты очень легко отделался. По правде говоря, вас следовало убить. Но я не хочу смертей. Нас слишком мало осталось на этой земле, чтобы самим увеличивать число погибших. Жаль, что до тебя это никак не дойдет. Но ты теперь знаешь, что будет, в случае, если ты еще раз захочешь ударить женщину. Повторяю — мне лучше увидеть твою уходящую спину. Но, если вдруг решишь остаться… оставайся. Только не знаю, возможно ли это, после всего.

Блуд покорно кивнул. Я подождал немного, ожидая, что он скажет в ответ, но тот продолжал молчать.

Ната спросила меня, когда все разошлись:

— Ты ему веришь?

— Нет. Скорее я поверю зэку. Это его счастье, что сейчас в форте нет Совы — скальп парня уже сушился бы на шесте. Но надеюсь, что теперь он трижды подумает, прежде чем что-то совершить.

— Он, может, и подумает… А Блуд — совершит! — если мы не успеем вовремя этого заметить. Он опасен, Дар. Если Пленник раскаивается — это видно и без плетей! — то Блуд будет думать только о мести. Туча забрала Анну у Лады. И я сомневаюсь, что после этого она отпустит ее, к кому-либо, вообще. Она сказала, что не отдаст ее ни одному мужчине, а что до Блуда — то тот теперь будет удовлетворять свои желания с доской и дыркой посередине!

— Так и сказала?

— Ну, не совсем так… Более красочно. Это я так перевела.

Элина позвала нас обедать. Она разлила мясной бульон по чашкам и положила возле каждого по белому корешку. Док обнаружил их в заболоченных местах, неподалеку возле Дальней речки. Они чем-то напоминали запеченные лепешки, особенно, если перед едой выдержать их пару часов в котелке на медленном огне. Нам, истосковавшимся по хлебу, такая находка стала только в радость. Правда, доставать корешки было занятием нелегким и трудоемким — Дальняя речка находилась далеко от нас, и добыча порой не стоила затрат, потраченных на их нахождение и доставку в форт.

— Я все же не пойму… — она надкусила корешок. — Неужели ты думаешь, что Анна еще вернется к этому типу? Мне показалось, что на площади она была настроена решительно.

— Решительно был настроен я. А она… Совсем девочка… — я запнулся. После того, что ей пришлось вынести, такое определение подходило к ней, разве что только по возрасту. — Она влюбилась без памяти, и даже такое, скотское отношение, не всегда может оттолкнуть от избранника. Она перенесла несколько страшных недель в Клане — а там, подобное, с ней случалось едва ли не каждый день. В конце концов, как это не дико — она могла и привыкнуть… Не случись вчерашнего, мы еще долго бы ничего не узнали.

— Так и я о том. Разве такое прощают?

— Нет. Простить такого нельзя, — ответила ей Ната. — Но она люб… любила.

Элина пожала плечами. Мы с Натой понимающе посмотрели друг на друга.

— Ну, не знаю… Хоть вы и делаете умные лица, принимая меня за глупую малолетку, я все же могу поспорить, что Блуд и Анна не лягут больше в одну постель.

— Кто знает… Может быть, ты и ошибаешься.

— ?.. А кто тут распинался, про любовь? Какие могут остаться чувства, после всего что случилось?

— Это все непросто…

Элина негодующе посмотрела на меня, потом махнула рукой, — Что с вас взять?..

Права, как бы дико это не звучало, оказалась Ната… Анна, действительно, к всеобщему удивлению — а местами и негодованию! — придя в себя, стала с тоской посматривать в сторону дома, где остался Блуд. Была ли это любовь, или, действовал пресловутый синдром жертвы — кто знает? В форте ее не осуждали, но и не понимали — за прошедшие года, привыкнув надеяться лишь на себя, люди разучились обращаться к помощи психологов, и на удар отвечали ударом. Разве что Лада, в какой-то мере вынесшая тоже, что и Анна, да Ната, могли прочувствовать опустошенную душу девушки… Впрочем, как ни была велика жалость, но, выскажи она желание снова сойтись с Блудом, то уже я, выполняя собственное обещание, был бы вынужден развести их силой…

Что до Тучи — жена Стопаря, заметив ее взгляды, обрубила коротко и жестко — Никогда! Поняв, что отношение жителей к Блуду гораздо хуже, нежели раньше, Анна, хоть и ходила сама не своя, не пыталась искать встреч с бывшим сожителем. Тот тоже старался не попадаться ей навстречу, всячески стараясь выбрать место для работы подальше от форта и его обитателей.

Он не покинул селение, чему я сильно удивился… Блуд остался жить в доме, который ему отвели с Анной, и теперь к нему переселили Пленника. Череп не просил об этом — бывший заключенный сам ушел прочь. Смотреть в глаза людям форта он не мог, и вел себя тише воды и ниже травы, еще больше став шарахаться каждого оклика. Но, если его просто презирали, то к Блуду относились с настороженностью. Ни одна женщина, из тех, кто раньше искал его общества, более не желала с ним знаться. Так, как к нам, по-прежнему, продолжали приходить странствующие охотники, про то, что случилось, стало известно и в поселке. Святоша вновь призвал проклятия на наши головы, упрекая форт в потакании Пленнику — почему-то, в его речах тот был намного виновнее Блуда… Что и говорить — лишний козырь для монаха, позволивший последнему, в который раз обвинить нас в грехе и разврате.

Сам Блуда стал заметно угрюмее, озлобился, и я замечал, что он с трудом сдерживается, чтобы не натворить, чего-нибудь, еще. И снова, заботы внешние и внутренние, помешали вовремя принять меры к тому, чтобы удержать его от опрометчивого шага. С другой стороны, я и не хотел разговаривать с Блудом. Чувствовал, что он потерян для нас, а его уход — лишь вопрос времени. Может быть, случись что-то неординарное, требующее напряжения всех наших сил, он смог бы себя как-то проявить, и тем заслужить хоть какое-то уважение, но все, что произошло в дальнейшем, стало только подтверждением слов Наты…

— Дар! Посмотри на скалу!

Стопарь, запрокинув голову, смотрел вверх. Я встал рядом.

— Что там?

— Сегодня дежурит этот… — Стопарь удержал слово, рвущееся с языка, и заменил его иным. — …Пленник. Он не спускался на обед, не спускался к ужину. Он, вообще не слазил. Может, что случилось?

— Почему так думаешь? Он ни с кем не общается, даже с Черепом, хоть и обязан ему многим… Вот и предпочитает находиться один.

— Ой, ли? А может, оно и плохо? Уже совсем обособился парень, зачахнет…

— Тебе жалко его, что ли, Стопарь?

Стопарь кашлянул в кулак:

— Ты зря так, Дар. Парнишке и так досталось, по всей мере… А, что они с этим красавчиком натворили, так это больше Блуд виноват.

— Ага. А он, как бы, и ни причем?

— Ну, при чем… причем, конечно. Но и бросать все на самотек нельзя. Упустим ведь, хуже станет.

Я промолчал, внутренне соглашаясь с доводами кузнеца.

— Ладно. Отправлю наверх, кого-нибудь, пусть посмотрит, что там. Да заодно и сменит. Их дежурство закончилось. Кстати, а почему только Пленник? На скале обычно по двое сидят? Кто второй?

Стопарь пожал плечами.

— Обычно я и назначаю. Ну, иногда и без меня — есть расписание, так все сами знают, кому куда идти. А после того, как ты меня от всего освободил, ради кузни — я и вовсе в него не заглядываю…

— Хорошо. Свистун!

Охотник оторвался от разговора с Чером, и быстро подошел к нам.

— Поднимись на скалу. Посмотри на охранников — что-то давно от них ничего не слышно…

Мы с Натой, Элиной и Беном принялись за изготовление веревочной сети. Та, в которую поймали телка, уже давно пришла в негодность, а я все обещал Стопарю снова заполучить живое животное и начать приручение существа, предки которого были домашними на протяжении многих предыдущих веков.

— Смотри! Что там?

Элина встала с колен и показала рукой на скалу. Я обернулся. Свистун осторожно спускался по крутой лестнице, неся на спине окровавленного Пленника. Вид сторожевого был страшен. Парень был полностью наг и только на ногах оставались мокасины и кожаные гетры до колен. На теле во множестве проступали шрамы, а сам Пленник дрожал не столько от них, как от холода. Подоспевший Чер подхватил кем-то принесенное одеяло и набросил его на Пленника.