— О! Нет, дорогой, хватит! Так больше не делай, а то от твоего баса все стены рассыплются!

— Да, от одного его рыка и крысы теперь разбегутся!

— И от вида… и от зубов. Он сможет, по-моему, с двумя-тремя справится, как нечего делать! Куда ты?

Ната соскользнула с постели — я прикрыл глаза, не в силах видеть ее почти обнаженное тело — и присела возле пса, обняла его за шею. Было трогательно смотреть, как юная девушка, стоя на коленях, была даже ниже пса и при этом отважно прижимала к себе его громадную голову…

— Знаешь, — Ната задумчиво смотрела на Угара, всем своим существом выражавшего дружелюбие и преданность, — он ведь непрост. Далеко не прост.

— Не новость, — спокойно заметил я в ответ. — Это я заметил давно и до его перерождения.

— А если он умнее нас?

— Сейчас ни за что не поручусь… Но, не обольщайся. Мозг его остался прежним. Так что не думаю, Наточка… Он, что бы там ни было — собака. И все. Умная, сообразительная… очень сообразительная. Но — собака.

— Но почему-то ты нашел живыми именно собак, а не умных в гораздо большей степени людей.

Я откинулся на постель.

— Разве? А крысы, а свинорылы? Я много кого нашел… И тебя вот, тоже.

— Меня?

— Ты против? Ах да, извините, леди… Вы сами нашлись… на мою голову.

— Ах ты!

Ната вырвала у меня подушку, и замахнулась для удара.

— И кто из нас дикарь? Говорили о собаке, а перешли к рукоприкладству…

— Дар, ты же сам начал!

— Я?

— Да, — она невинно пожала плечами. — И не делай вид, что я не права! Тебе просто нравится меня все время вызывать на спор!

— Ну, знаешь!

Наш разговор нарушил Угар. Он снова гулко рявкнул — по подвалу словно пронесся раскат грома!

— Пожалуй, придется его выпустить на улицу. А не то он нам здесь все разнесет вдребезги! Ну и глотка!

— Я сама! — Ната быстро поднялась, и, набросив одеяло, выскочила в лаз. Я остался лежать, ожидая их возвращения.

Она вернулась очень тихо — я не успел опомниться, как она мышкой проскочила в постель и сразу прижалась ко мне, согреваясь после уличной прохлады. Все ее тело было холодным — она была почти раздета, ожидая, пока пес закончит свои дела…

— Там так холодно…

— Ната!

Я прижал ее к себе. Маленькая, упругая грудь девушки уперлась в мою… Все мое благоразумие моментально испарилось! Желание, и без того сдерживаемое с трудом, едва не выплеснулось наружу. Я стиснул в руках хрупкое тело и, теряя голову, приблизил свои губы к губам девушки.

— Дар… Не надо, пожалуйста. Ты обещал!

— Ната!

Мои руки легли на ее бедра. Сдерживаться уже не было никакой возможности. Да и кто бы смог столько терпеть такую муку…

Ната резким движением ткнула меня куда-то в живот, потом в область груди — у меня перехватило дыхание от жуткой боли! Я хватал ртом воздух, а она, насупившись, сидела рядом, ожидая, пока я приду в себя. Кажется, я кашлял и едва дышал — кто-то очень хорошо выучил эту девчонку, и это умение отправлять в нокдаун возникло не на пустом месте. Ее тренера прекрасно знали, куда и как надо бить, чтобы даже такая вот пигалица могла завалить взрослого и далеко не слабого мужчину…Очередная загадка, на которую у меня пока нет ответа. Зато — вполне осязаемый эффект собственного бессилия, а, вместе с тем — и едва сдерживаемого чувства полного унижения…

Ната потупила глаза:

— Прости. Ты меня вынудил так сделать.

— Уходи.

Я отвернулся к стене.

— Дар, я не хоте…

— Уходи!

Ната молча соскользнула и пропала в темноте. Раздался скрип в ее углу — она вернулась на свою половину…

Прошло несколько дней… Угар, столь жутким образом изменившись в размерах, ничем не выказывал агрессивности, и я, постепенно, все еще ожидая, какого-либо подвоха, успокоился. Пес вел себя так, словно остался прежним — что ж… Я тоже перестал ожидать скрытой угрозы в наш адрес. Тем не менее, Угар после этой ночи даже как-то остепенился, перестал беспричинно носиться и убегать. Более того, ранее признавая из нас двоих хозяином только меня, теперь начал слушаться и Нату — что раньше достигалось с трудом! Видимо, стал не только больше, но и взрослее… Само собой, что и Ната, не уставала восторгаться его способностями, расхваливая пса при каждом удобном случае. Я помалкивал…

Тот поздний вечер, завершившийся так нелепо, мы, не сговариваясь, не вспоминали… Я стыдился самого себя и того, как ловко обездвижила меня молодая девчонка — а она… Она вела себя так, будто ничего и не было.

Ната физически окрепла — это стало заметно не только по тому, как лихо она поставила меня на место. На округлившихся щеках появился румянец, исчезла отдышка и нездоровая одутловатость, присущие однообразному питанию и отсутствию физической активности. Да, на ее островке, ограниченному в размерах, особо не разгуляешься… но здесь, где во все стороны можно идти несколько дней до естественной преграды, отсиживаться в подвале — тоска заест! Пора выходить в настоящие походы — с частыми ночевками вне стен нашего «дома», с опасностью наткнутся на зверей, с возможностью встретить людей…

Мы уже давно перестали бояться нападения крыс: за все время, пока здесь находились, эти твари ни разу не нарушали границ «моего» города. Не считая той, особенно вонючей, буро-коричневой бестии, которую убил щенок в подвале до нашего возвращения, иных крупных хищников в районе не водилось. Тем не менее, без оружия я из подвала никогда не выходил, принуждая и Нату следовать этому правилу. Не только крысы-переростки могли покуситься на нашу жизнь — я хорошо помнил появление у края болота существа, лишь издали напоминавшее собой кошку. Ее размер, ужасающие клыки и мощь, с которой она разодрала одну из убитых крыс, говорили о враге куда более опасном, чем более привычные трупоеды.

— Помыться бы…

— ?

— В бочке тесно. И неудобно.

Я скептически повел бровью. В принципе, она права. Даже мне, не особо привередливому, приходилось каждый раз чертыхаться, ворочаясь в тесноте бочки, а само мытье напоминало аттракцион, где заключительным аккордом служило умение не свалиться вместе с ней, когда приходила пора выбираться наружу. Я давно собирался сделать из очага что-то вроде печи, чтобы более экономно расходовать дрова, а заодно, не греть постоянно воду. Ната мне помогала: я клал кирпичи, вынимая их из формочек, которые сбил из досок, а она в эти формы накладывала глину, перемешанную с пеплом — при высыхании получалась почти каменная смесь. Вот и сейчас у нее были измазаны обе руки. К работе привлекли даже пса — он топтался по вязкой глине широкими лапами. Вес у Угара, уминавшего в день по две кастрюли каши, быстро набирался. Он стал намного больше, чем у Наты, которая тоже не жаловалась на отсутствие аппетита. Пес вообще рос не по дням, а по часам. Вся его нескладность быстро исчезла — расширилась грудная клетка, окрепли и без того мощные мышцы, а шерсть стала свисать до самого пола. С такой шубой можно не бояться даже самых лютых морозов, и мы стали опасаться, что они могут вернуться. Не зря же шерсть так выросла! Природа не могла напрасно его наградить… но наши опасения не подтверждались. Зима уходила, отдавая свое место прочно воцаряющемуся теплу. Похоже, что перерождение ему даже понравилось. Если в первые дни он еще путался в собственных лапах, то скоро привык и очень быстро понял всю выгоду, которую они ему принесли. Ходить и прыгать, по острым каменным граням на них стало очень легко: мягкие подушечки не только предохраняли от порезов, но и обеспечивали бесшумность. Ну а острые когти позволяли взобраться в такие места, куда он, будучи обычным псом, вряд ли смог попасть. Не скрою, я с замиранием сердца следил за «щенком», все время, ожидая, что нечто подобное может произойти и с нами. Ната, понимающая мои опасения, заметила, что кое в чем, я тоже не остался прежним. В первую очередь, это волосы. Она помалкивала до поры, предпочитая считать их цвет естественным — в смысле, окрашенным. Но, не желая досаждать расспросами, относительно такой странной окраски, ничего не выясняла. Теперь же, видя, что никакое мытье не возвращает им истинный оттенок, она не удержалась…