Ната прильнула ко мне и отказалась от предложенного Диной угощения:

— Все, все! Не могу больше. Спасибо! Нет, Сова, я тебя слышу. Ты говоришь много умных слов… Но раз я такая молодая, может быть, суровый индеец и потомок шаманов сделает на это скидку? Я постараюсь прислушаться к ним — я ведь тоже люблю своего мужа!

Дина убрала с ткани остатки обеда и набила для меня еще одну трубку. Я взял ее в руки и потянулся к огоньку.

— Я читала, что в хижине индейцев, и вообще, гость курит трубку вместе с хозяином!

— Это так. Но такое происходит в особо торжественных случаях. И этот обычай не у всех племен считался обязательным. Когда предстоят переговоры, обсуждение важных дел, заключение мира или объявление воины. В иных случаях, гость имеет право курить свою трубку, и в этом нет ничего, что было бы запрещено. У нас нет настоящего табака — я курю сухую смесь, которую мне изготовила Стара…

Я затянулся. Резкий едкий запах проник в легкие, заставив меня закашляться. Я убрал трубку от лица и протянул ее обратно Дине:

— Спасибо. Я бросил курить и не хочу вновь приобщаться к этой привычке. Надеюсь, хозяин не таит на меня за это обиды?

— Нет. Брат моего мужа может не беспокоиться.

Мы решили остаться у индейца на ночь — пускаться в дальний путь вечером не стоило. Женщины принялись играть с Угаром — добродушный пес позволял дергать себя за хвост, и лишь миролюбиво огрызался, когда его слишком уж донимали. Зорька и Ната весело смеялись, обсуждая какие-то свои, женские темы, а Дина, будучи немного старше их обеих, предпочла сидеть вместе с нами…

— …Ты еще о многом хочешь меня спросить, мой брат… Оставь вопросы на будущее. Моя жизнь дика не только для тебя — многие в долине улыбаются нам вслед. Но никто не считает сумасшедшим, это тоже неплохо.

— Не скажу, что улыбок не возникает и у меня, Сова. Я современный человек, и эти… Не знаю, как назвать — твои обычаи! — для меня вряд ли приемлемы. Надеюсь, ты не станешь на нас за это обижаться…

— Твоя скво выглядит, как ребенок…но говорит взрослые вещи.

— Ей пришлось перенести столько, что иному хватило бы на всю жизнь. Она только выглядит слабой, но отлита из стали. Не волнуйся за нас — Ната не станет мне обузой.

— Хорошо. Я рад за тебя.

Дина показала мне на угол хижины:

— Вы можете лечь там. Девочка… Прости меня, Дар, твоя девушка, конечно, ляжет вместе с тобой?

Сова неодобрительно посмотрел на жену. Я сделал успокаивающий жест.

— Я понимаю тебя… Не волнуйся. Я уже слышал о том, что бывает в долине с девушками, когда их встречают в степи мужчины. Я не из таких. Я не принуждал ее к этому, если ты хотела это узнать.

Она улыбнулась уголками губ:

— Вовсе нет… Но постарайся закрыть ей уши. Ей еще рано, — Хоть она и женщина! — Слышать то, что будет происходить в типи этой ночью…

Я с недоумением посмотрел на индейца. Тот, смешавшись, махнул рукой.

— Сова не был дома почти две недели — его жены соскучились по ласке. Это коробит слух моего брата?

— Нет. — Я с трудом сдержался, чтобы не сказать, что это коробит все прежние моральные устои. А потом подумал, что стану выглядеть в его глазах обычным ханжой… — Но мы будем спать на улице.

Ночью Ната, тесно прижавшись ко мне, шепотом спросила:

— Разве это нормально? Он спит сразу с двумя…

— Разве тебе это не знакомо?

Ната вздрогнула, и я, коря себя за глупость, быстро обнял ее и прижался губами к мягким волосам.

— Прости…

— Ничего, — Она отвела лицо в сторону. — Все нормально. Сама виновата — нужно было правильно задавать вопрос. Я ведь, о другом… Не о сексе… Разве можно любить сразу двоих?

— Считаешь, так не бывает?

— Не знаю…

Утром мы попрощались с семейством нашего нового друга и «брата». Не сговариваясь, оба думали об одном и том же. Появление индейца, словно срисованного с книжной обложки, и от того кажущегося нереальным, меняло все наши представления о существующем мире. Свыкнуться с увиденным, принять как должное — непросто… И еще: Мы ждали совсем иного, от встречи с людьми, а вышло так, что оказались едва ли замечены ими! Даже краткого знакомства хватило, чтобы увидеть — никто не интересуется ничем, кроме своих собственных проблем… и тщетной надеждой на то, что прежний мир вернется. Мы с Натой подобных надежд не питали. И, хоть не имели твердой уверенности насчет причин и размера Катастрофы, но зато ясно осознавали — прошлого уже не будет. И поэтому мы старались влиться, стать частью этой жизни — в отличие, от живущих в поселке людей. Стоило ли нам, в таком случае, бросать наш уютный и обжитый мирок и менять его на этот, наводненный, возможно, не очень дружелюбными соседями? Конечно, мы ничего не имели против дружбы с Совой, но вот с остальными…

Уходя, я обернулся… Возле хижины индейца стояла та самая старуха, которая была возле костра в поселке. Я поразился — расстояние приличное, а ведь ее не было, когда мы ушли из него в этом направлении. Выходит, Стара, как назвал ее Сова, преодолела его самостоятельно? Мы не видели ее позади себя — она появилась только сейчас. Она поднимала вверх обе руки, и что-то бросала нам вслед, шепча сухими, тонкими губами… Ната окинула ее взглядом, с ног до головы, мрачно заметив:

— Ручаюсь, что она насылает нам вслед, что-то, в виде своих индейских духов…

— Думаешь, они все здесь такие?

— Они нормальные, Дар. Но… Со сдвигом.

— Мы, в их понятии — сами чокнутые. Без всякого сдвига. В нас эта дикость только просыпается, Ната. Я не ждал подобного, а они готовились всегда. Но я не хочу превращаться ни в индейца, ни в дикаря, и вообще — ни в кого. Я хочу оставаться человеком. А как это станет выглядеть — вопрос второй. Сова во многом подражает… Или, я не прав?

— Он не подражает. Он верит. — Ната несогласно мотнула головой. — Он искренен. Это тебя и раздражает… и меня, кстати, тоже.

— Значит ли это, что и нам придется смириться с тем, что это и есть наша настоящая будущая жизнь?

— Пойдем домой, родной мой… Мы слишком далеко ушли от собственной постели — пора возвращаться!

Я привлек к себе Нату. В городе ли, в долине — я был готов жить где угодно, лишь бы рядом всегда была она…

— Сова говорит — разнотравье, или — прерии… Почему не проще — степи?

— Прерии — интереснее. И ближе — по духу, как он выразился. Правда, не соответствует истине — в настоящих прериях только низкорослые травы, где все видно на километры вокруг. А здесь они так выросли, что можно ехать на лошади — и то, увидишь всадника лишь тогда, когда он окажется рядом. На мой взгляд, Разнотравье — красивее. Растений так много и все настолько разные, что это название больше подходит. Ну а степи — привычнее всего именно нам. Хотя… пусть будут прерии. Я не все понимаю и вижу, как видит Сова. Да и не во всем согласен, но кто знает? Видимо, многое, про что он рассказывает, приживется среди тех, кто остался…

Уйдя от жилища Совы, мы резко взяли на север — я считал, что так мы значительно сократим путь домой. Правда, таким образом, мы оказывались в тех самых Низинах, о которых он предупреждал — а эти места были особо опасны, как хищниками, так и в случае еще одного наводнения. Первых я не сильно боялся — обнаглел, наверное… Что до возможного потопа — следуя присказке, что снаряд в одну воронку дважды не падает, я считал такое совпадение после недавних событий вряд ли возможным.

Мы огибали выросшие до невиданных размеров и благоухающие так, что кружилась голова, цветы, величиной чуть ли не с нас самих. На их стеблях росли шипы, по остроте и крепости, напоминавшие стальные ножи. Несколько таких я заметил на палицах людей в поселке — они приспосабливали их к своему оружию. Удар подобной дубины, мог запросто проломить череп свинорылу, либо — изувечить человека… Ната, на ходу сорвала несколько плодов ярко-желтого кустарника, по виду напоминающих барбарис. Я не успел ничего сказать, как она засунула один из них в рот и сразу с отвращением выплюнула, потянувшись к фляжке.