— Не отставайте. Дурак он, или нет — но сейчас, узнав, сколько нас, даже не смотря на дождь, не упустит случая, пустить своих псов по нашему следу. А нам не нужно давать ему повода для нападения. Прав Сова, или нет — Святоша должен жить… пока.

Болезнь покинула прерии. Подействовало ли только средство, обнаруженное Совой, или, наступившие холодные дни, резко заставившие многих отсиживаться в теплых норах, но природа дала всем очередной шанс — нам оставалось только радоваться этому и уповать на то, что подобное не повторится. Хотя бы, в ближайшее время…

Редкими и осторожными стайками, вновь заполнили сочные луга, пугливые джейры. Медлительные и уверенные в своих силах, овцебыки, степенно паслись, занимая самые лучшие и плодородные пастбища. Одиночки — туры, иногда показывали свои высокие спины и мощные рога, принуждая людей уступать им дорогу. Они не боялись никого и ничего, и только Пхаи, сами не менее прочих, неукротимые и опасные, могли оттеснить быков от водопоя, или, особо приглянувшихся трав. Звери, пережив чуму, теперь спешили откормиться в преддверии тяжелого периода наступающей зимы. В том, что она все-таки наступит, не сомневался уже никто.

Начиналась — а возможно, что уже и шла? — осень. Мы не могли знать, когда именно наступят настоящие холода — прежний календарь не годился для этого, а новый пока никем не был высчитан. На первый взгляд, почти ничего не менялось — но искушенные взоры неутомимых бродяг прерий замечали нюансы, ускользающие от оседлых жителей селений долины. Животные понемногу меняли летний мех своих шкур, на, более густой, длинный и теплый. Одной этой приметы иссушенному взгляду достаточно, чтобы понять — просто так это явление не происходит. До сих пор ни у одного из представителей новой фауны таких изменений не наблюдалось…

Тем не менее, твердой убежденности, что наступает очередной «сезон», не имелось ни у кого. Прошло более четырех лет со дня Катастрофы, и лишь самые первые месяцы запомнились стылыми морозами и ледяным ветром — временем той, прошедшей зимы. Все, что происходило дальше, никоим образом не совпадало с тем, к чему привыкло человечество за время своего пребывания на земле. Ну, по крайней мере, в той местности, где нас всех угораздило жить… Та зима закончилась, уступив место бесконечной весне и столь же бесконечному лету, длинному настолько, что Док приходил в тихий ужас и совершенное исступление, пытаясь высчитать хоть какой-то порядок в астрономическом календаре и того, с чем связана эта благодатная пора. И более всего он боялся, что приближающаяся зима — ведь должна же она хоть когда-то вернуться? — окажется куда более страшной, чем все, известные до сих пор… К слову — такое опасение разделяли не многие. Люди привыкли к теплу и прекрасной погоде, лишь изредка нарушаемой проливными дождями. Большинство считало, что, раз нас всех подвижки земной поверхности передвинули далеко к югу, о прошлых климатических изменениях можно смело забыть. Ни оспорить, ни подтвердить такое предположение никто не мог — даже Бен, державший в своей голове нечто вроде калькулятора и счетной машины одновременно. Но мулат и не задумывался над зимой — он никогда не видел снега, если не считать тех дней, когда вместе с Салли скитался среди обгоревших домов и огромных земляных валов, ставшими таковыми всего за несколько минут всеобщего ужаса и боли…

Салли, как заметили мои юные подруги, расцвела и похорошела. Она и мулат, слава небесам, разделили общую постель… и мужская сила Бена не просто покорила ее, но и вызвала к жизни давно и прочно забытые ощущения. Словом, женщина уже не жалела, что не оказалась среди состава разведчиков, когда все они попали в ловушку, устроенную самой природой. Что до тех, кто там был… в форте предпочитали, либо помалкивать, или вообще, не вспоминать. С одной стороны — стыдились того, что произошло, с другой — возможно, что и желали оказаться там снова! Да, я слышал и такое… Нравы прерий, в общем-то, весьма свободные, позволяли многое. И случаев, когда мужчины и женщины проводили время в похожих «оргиях», было предостаточно. Но лишь там, среди предгорий, на ставшей знаменитой, поляне, в окружении пахучих цветов, случилось так, что все потеряли голову…

Задумываясь над этим, я иногда бросал мгновенные взгляды на Элину. Все ли сказала нам первая красавица прерий? Как так могло получиться, что только она, да северянка, вместе с перерожденным, оказались неподвластны великому и могучему зову плоти? Ох… Что же это за гадкое чувство — ревность!

Белая Сова, верный своему слову, перестал приходить в форт. Охотники замечали его следы, видели, как он ставит ловушки, или, в одиночку охотится среди прерий. При удаче, индеец оставлял характерный знак, где-нибудь, на общей тропе — тогда жители форта или становища Лешего, могли пойти и подобрать мясо добытого им животного… Сам он, ни с кем не желал, видится, и, при случайной встрече, больше молчал, а то и вовсе сразу уходил, избегая разговоров на любые темы. Характер его портился — те, с кем ему приходилось общаться, отмечали угрюмость и все более нарастающую озлобленность индейца. Мы — я и Ната! — понимали, откуда это… То, что произошло между Бугаем и Ясной Зорькой, не могло остаться без последствий. Но мы ничем не могли помочь нашему другу…

— Со мной этого не произойдет никогда, Дар… — Ната бережно провела пальцам по моей груди и прикоснулась к побаливающим в непогоду шрамам, полученным в стольких схватках с дикими животными, и — не менее «дикими людьми», что счет им был уже утерян…

— Я больше не смогу перенести никакого другого мужчину, кем бы он ни был.

— Я верю, Ната. Знаю… не пустые слова.

— Да, не пустые. Только ты имеешь право так говорить, зная обо мне все. По своей воле — никогда! Окажись я там… на месте Зорьки — может, все и произошло так, как говорит Элина. Но потом… я пробила бы себе ножом сердце!

— Не говори этого вслух…

Я приложил к ее губам пальцы, заставляя говорить тише. Элина только недавно уснула, и мы старались не беспокоить девушку своими разговорами. Хоть наша длинноволосая красавица и спала, слух у нее был очень острый, и ей мешало буквально все. Непонятно отчего, сон девушки стал тревожным, нередко она просыпалась просто от того, что неловко пошевелилась — видимо, сказалось напряжение и трудности недавнего похода. В такие минуты или я, или Ната, садились возле нее и как могли, старались облегчить страдания нашей подруги. Что и говорить, что ради Элины мы не допускали никакого шума, особенно по ночам.

— Ты ведь понимаешь… Мы живем в таких условиях, случиться может все, что угодно. Новая банда, пришельцы из-за гор, мало ли кто — вообще! Я не хочу, и думать об этом… но, допуская самое невероятное, должен знать — такое не имеет право стать концом всему! Ты и Линка для меня дороже всего на свете, потеряв любую из вас, я просто сойду с ума! И я не хочу, не могу — чтобы ты так говорила! Да, я тебя знаю, что ты можешь так сделать — но обещай мне, что ты так не сделаешь никогда!

— Дар! Ты знаешь, но не понимаешь. Это смогла вытерпеть Лада, пережила Анна, сама Зорька, хоть и мучается, но продолжает ждать своего мужа! Даже Линка… Да, даже Линка, она вынесет иные руки на своем теле! Хоть я ни за что не хочу, чтобы это случилось! Но я, я больше — не смогу! Чужие ладони, шарящие по моим бедрам, чужие губы на коже… — она вся передернулась, как если бы рядом проползла змея. — Нет! Больше — нет! После этого я не смогу быть с тобой! Не смогу! А без тебя я не стану жить. И давай не будем больше об этом, Дар. Мы разбудим Лину…

Сова убил волка. Шкура зверя три дня сохла и коробилась, растянутая охотником на шестах, пока ее не сняли и не принесли в форт. След индейца отыскал Чер, вместе с врачевателем скитающийся в травах. Док, по-прежнему, всех приучал к сбору лекарственных растений, обосновывая это тем, что у людей должно быть несколько специалистов, способных заменить его, в случае необходимости. Я не особо этому противился. В какой-то мере, Док был прав, да и сам следопыт больше интересовался фауной и флорой прерий, чем довольно нудным исполнением работ в форте.