Я уже прикидывал, что можно сделать. Во время наших коротких остановок нарубил коротких колышек, слегка заостренных и аккуратно уложенных на дно мешка. Достать их не столь сложно — я мог освободить одну руку, продолжая второй крепко держаться за канат, кроме того, подстраховался ремнем, продев его в один из узлов. Колышки предназначались для вбивания в породу. Я бы предпочел железные, но выбирать не приходилось. Во время спуска я намеренно присматривался к тому, вдоль чего приходилось «лететь». И, хоть в основной своей части обрыв напоминал скалу, почти монолит — кое-где, можно попытаться вбить такой вот крюк… Если удастся — смогу опереться на него одной из ног. Хоть, что-то…

Ната поднималась около получаса, почти не делая перерывов. Для ослабленной девочки, после месяцев вынужденного безделья и отсутствия тренировок — более, чем круто… Но, я рано радовался. Вскоре дерганье каната прекратилось. Девушка исчерпала свои возможности до конца. А до верха еще так далеко!

Я клял себя последними словами — предусмотрел все, кроме главного! Как я намеревался спасать тех, кого хотел найти? А, если бы это оказался и вовсе, искалеченный человек? Втаскивать?

Решение пришло, когда я понял, что тишина затянулась. Отцепившись от основного каната, я решительно подвесил мешок и оружие на вбитый колышек, а сам, ухватившись за страховочный, начал спускаться вниз. Спуск — не подъем, и я даже не заметил, как оказался подле дрожащей девушки.

— Ната. Ната!

Она кивнула — «Мол, вижу!», но, вцепившись в узел обеими руками, продолжала висеть.

— Если ты не станешь подниматься — устанешь еще больше! Ты ведь отдохнула? Отдохнула… И ветер нам помогает — дует не сбоку и не сверху вниз! Он прижимает к стене — заметила? Давай, понемногу… Руку в узел, ногу в узел. Не торопись… Я подхвачу тебя, если сорвешься. Ну… Пожалуйста…

Ната, видя, что я внешне спокоен, собралась с силами и расцепила пальцы. Она стала подниматься — не так прытко, как в начале, но, хоть так…

Мне это давалось гораздо труднее. Я старался поменьше напрягать основной конец, но втаскивать себя по скользкому страховочному, без узлов — еще тот подвиг… В конце концов, мне тоже пришлось ухватиться за узлы — руки просто не могли больше держаться.

— Дар… Я постараюсь. Тебе лучше подняться вперед! А если я остановлюсь — не бойся. Я просто посижу так… И, дальше.

— Точно?

— Да.

— Хорошо.

Смотреть вниз стало не страшно — слишком высоко. Кроме того — темная громада обрыва даже как-то успокаивала, притягивала, словно обещая помочь, если что…

Выполнив ее просьбу, я гораздо быстрее поднялся вверх — сказалось ли, желание поскорее закончить эту эпопею, или, открылось пресловутое, второе дыхание. До верха оставалось не более десятка метров — ничто, по сравнению с тем, что осталось позади! Я даже не заметил, когда ухватился руками за камень, на котором находилась шкура, предотвращающая перетирание каната. Быстро выхватив их мешка последний кусок веревки — моей неприкосновенный запас! — я набросил петлю на ближайшую скобу, благо, бетонные плиты устилали край обрыва во множестве, а свободный намотал на пояс. Получив эту поддержку, мог, уже без боязни, тянуть Нату к себе.

— Дар. ар… Все… Больше… не. т!

— Держись! Я тащу!

— …авай!

Ветер, который вдруг предательски усилился, отнес ее ответ от меня. Но она не могла не понять… Впрочем, мы обо всем договорились заблаговременно. Ната, в момент крайней усталости, должна обвязаться страховочным канатом вокруг талии. Таким образом, я надеялся обеспечить ей хоть какую-то поддержку, когда руки девушки окончательно ослабнут и не смогут ее больше удерживать.

От верхнего края, где я залег, и до Наты — метров сорок. Много… По натянувшейся страховке стало ясно, что она выполнила наше условие и готова к подъему. Но уже не сама! И только я, уже оказавшийся за чертой от бездны, способен ей помочь выбраться оттуда. И тогда я стал подтягивать оба каната на себя, перехватывая поочередно, за узлы — первый, второй — наматывая на каменный выступ. Это продолжалось бесконечно! Круги плыли перед глазами, становясь из синих — желтыми, а потом — красными… Из-под ногтей сочилась кровь — перчатки давно порвались. Еще немного… Чуть-чуть!

Оставалось совсем немного — Ната уже достигла слоя, в котором присутствовали обломки. Неожиданно канат, который я только что вытянул на себя, немного ослаб. Откинувшись назад, я вдруг заметил движение — и, к жгучей боли в ладонях добавился жутчайший ужас! Плита, к которой я привязал оба конца, каким-то образом вылезла из массы земли, ее придавливающей, и сейчас, медленно, но неотвратимо, скользила к обрыву…

Я перегнулся через край:

— Отцепись! Бросай канаты! Живо!

По моим безумным глазам, девушка догадалась, что происходит что-то, не предусмотренное нашим договором…

— Отвязывайся! Немедленно! Хватайся! Ната! Хватайся за щели! Быстро!

Плита, набрав скорость, проутюжила землю в каких-то метрах от меня, после чего перевалилась за край. Она едва не задела ту, к которой я привязался — и я не смог сдержать выдоха облегчения… Но там Ната! Заорав, я кинулся к пропасти — и жестоко ударился спиной о землю, не сорвавшись, только потому, что меня удержала натянувшаяся веревка! Канаты лопнули, на прощание, чуть не прорезав мясо до костей…

— Ната!

Ответом послужил еле слышный, сдавленный и испуганный шепот из провала:

— Я здесь…

Я ухватился рукой за камень и перегнулся — Ната висела метрах в пяти ниже, просто ни на чем. Ее пальцы вцепились в выступы на стене — и более ее не держало ничто! Оставаться в таком положении она могла еще несколько секунд, не больше! В одно мгновение я намотал на руку всю слабину, и прыгнул, рассчитывая, что скоба выдержит… Это был безумный поступок — но зато, я, ударившись о камни всем телом, подхватил Нату, когда ее пальцы стали разжиматься…

— Дар… — она только выдохнула, глядя на меня безумными глазами. В них был ужас… — и я прекрасно ее понимал. Но времени у нас просто не оставалось — веревка сильно натянулась от рывка и могла порваться в любую секунду!

Я проскрежетал, закусывая губы в кровь:

— Сама… Наверх. Сама!

Она поняла и стала хвататься за веревку, на которой мы оба висели.

— Ну же! Я не могу долго так держаться!

Она кивнула, и, отпустив меня, стала взбираться по страховке вверх. Едва она скрылась за краем пропасти, как веревка ослабла — и я судорожно схватился за что-то, догадавшись, что та тоже не выдержала. Цепляясь за какие-то микроскопические щели и корни растений, стал подтягиваться следом. И, когда я выпрямился на дрожащих ногах и посмотрел в пропасть, оставленную позади — Ната, захлебываясь от рыданий, кинулась мне на грудь! Мы упали на землю, не имея больше сил ни стоять, ни сидеть, ни дышать…

Трудно передать словами, что с нами творилось… Только тот, кто испытал в своей жизни, что-либо подобное, мог представить и нашу радость, и восторг, и ту страшную усталость, которую мы почувствовали, едва прошли первые минуты после подъема. Мы лежали на голой земле, крепко обнявшись… всего в паре метров от обрыва. Высота даже не пугала — мы позабыли про нее, измученные до такой степени, что уснули там же, где присели отдохнуть на пару минут…

Провал, как бы ни был страшен, остался позади. Теперь нас ждала дорога, хоженая мною не единожды. Она знакома, изучена и проверена. И на ней можно не бояться внезапного нападения злобных крысиных стай, или, жуткого подобия человека. Ну, или было — можно…

До моего холма — два с лишним дня дороги, если идти одному и налегке. С Натой время могло растянуться на более долгий срок, и, весь этот путь, мы рисковали провести на голодный желудок. Мешок с припасами, который я с риском для жизни вытащил буквально из пасти собак, практически опустел…

Как только мы встали, я сказал Нате:

— Придется идти быстро… И скрытно. У нас больше нет еды, ближайшее место, где мы сможем поесть — это мой… Наш подвал. Кроме того — могут налететь вороны. Раньше я этого особо не опасался, но, в последние дни, они что-то крепко обнаглели.