— Пустое… — я не собирался посвящать ее в сложность наших отношений. О том, что произошло в предгорьях, во время похищения Лады, до сих пор никто не знал…

— Ты мог бы отправить с ней мужчину! Пес своенравен — станет ли Угар слушаться дикарку?

— Станет. Он знает всех жителей форта. А ее дикость не так велика, как кажется. Кроме того — у нас практически нет полностью здоровых мужчин. Все получили ранения во время боя с ящером.

— Все? Есть еще Пленник… — ни к кому не обращаясь, задумчиво произнесла Ната. — Не всю же жизнь ему носить дрова и таскать воду для Тучи. Или, мы собираемся заводить в форте рабство?

— Ульдэ никогда не согласилась бы разделить дорогу с таким… С ним. Хоть он и не похож на заморыша — я видел, как он управлялся с копьем, в момент схватки, но парень, по-моему, малость трусоват…

— Да? А я вот, считаю, совсем даже наоборот. Он, скорее, забит. Но так не может продолжаться всегда. Ты взял его, чтобы сделать из него человека — я правильно поняла вождя форта? Тогда почему он превратился в животное?

Я не ответил. Все, что говорила Ната о пленнике, было правдой. Но такой же правдой было и то, что его робость уже стала слишком заметна… И я не представлял себе, как сделать из испуганного и затурканного парнишки, настоящего охотника.

— Можно отправить Блуда… Тот, вроде, меньше всех получил.

Элина, робко молчавшая в стороне, не сдержалась и фыркнула, красноречиво поведя головой:

— А вот с ним она тем более не пойдет! След от веревки на его щеке, еще долго будет напоминать этому кобелю о руке северянки!

— Блуд останется здесь, — я отмел предложение Наты, подумав о том, что она специально хочет убрать его из форта. — И Ульдэ, действительно, скорее согласится на Пленника, чем на него. Впрочем, оставим споры. Она уже ушла в прерии. Девушка легка на подъем, а Угара только позови — пес всегда рад смыться из стен форта в травы. Что до этого парня… Ты права — нужно что-то решать. Даже зовем мы его, либо той, уголовной кличкой, либо вообще — никак. Это мой промах, и я его исправлю. Раньше мне было не до того — но теперь, после всего, я постараюсь для всего найти время. И еще…

Я взглянул на Элину. Девушка склонила голову и молча подошла ко мне. С другого бока встала Ната — и я взял ладони обоих, приложив их к своей груди.

— Что было — прошло. Не нужно вспоминать о том все время — иначе невозможно будет жить. Достаточно просто, помнить… Мы — люди. Мы должны хранить память о близких. Может, я покажусь вам обеим дикарем… но, когда придет Сова — попрошу его провести обряд в память наших родных. Моя бывшая семья, твоя мама, те, кто приютил Нату — их, уже нет. А мы — есть.

Ната неотрывно смотрела в лицо Элины, и у той появились слезы на глазах.

— Простите меня… Я опять сморозила глупость. Ты взрослый… опытный и знаешь жизнь. Ната… ты тоже взрослее меня. А я — просто глупая девчонка…

— Ты честная. — Ната осушила ей слезы своими губами. — И не глупая. Просто, еще очень чистое и юное сердце. Мне бы тоже хотелось быть… такой.

— Бену нужна операция. Если станем тянуть — придется отнять ногу.

Док мрачно смотрел на деревянный стол, который Стопарь и его чернокожий помощник когда-то сделали для нашего лекаря. Он редко использовался по прямому назначению — мало кто хотел оказаться на нем в качестве больного. Док не прибегал к ремням, если требовалось обездвижить пациента, но от этого как-то не становилось спокойнее… Кто-то попадал на него, сломав руку — наш лекарь накладывал лубки и шины, кому-то требовалось удалить зуб — и тут Док тоже не плошал. Иным словом — стол прочно ассоциировался с местом, где у любого, даже самого мужественного охотника, поневоле сдавали нервы. Редко, но случалось, на стол возлагали и вовсе безнадежных — такое было, когда в форт принесли изувеченного пхаем мужчину, попавшего по удар мощных копыт. Док боролся за жизнь несчастного два дня, на третий — мужчину вынесли назад…

Док был не всесилен, да и недостаток образования сказывался. Но другого умельца у нас не было…

— Так почему тянем?

— У нас нет нужных лекарств. Твои — на исходе. А главное — среди них нет болеутоляющих. Вынести ампутацию по живому инженер не сможет. И никто не сможет — это слишком больно.

— Про всех не скажи… но Бен, точно, не сможет. Он боль плохо переносит. — Стопарь, восседая напротив, сжал кулаки. — Я его как-то случаем молотком зацепил… по ногтю — орал так, что Салли на меня чуть с ножом не накинулась. Правда, потом простила. Ноготь слез, конечно…

— Это не ноготь, Стопарь, — я хмуро посмотрел на своего «визиря». — И лекарств, действительно, у нас нет. Все, что сохранилось и удалось принести сюда — давно перележало срок действия. И то, это касается лишь очень редких, про которые ни Ната, ни сам Док ничего не знает. А общеупотребимые уже давно подобрали… еще, когда воевали с бандой. Тогда не было времени траву собирать.

— Трава не поможет, — Док тянул свое. — Я могу сделать мазь, сварить настойку — но это не полноценный укол, от которого человек ничего не будет чувствовать.

— Ты же чудеса творишь… Неужели нет снадобья? А у Стары?

— А где сейчас Стара? — Док недовольно скосил глаза на Стопаря. — У старухи воды не выпросишь, пока ей индеец не скажет. А пока того найдем — Бен может… В общем, времени у нас мало.

— Говори толком. Что ты предлагаешь? Лекарств у меня нет — ни здесь, ни в городе. Все, что имел — принес. Если что-то уцелело в подвале — так туда нужно целую экспедицию отправлять. И не факт, что удастся откопать завал и добраться до искомого. Если не хуже — холм еще раз обрушиться и на этот раз уж точно, кого-нибудь, возьмет в уплату…

— Нужно потрясти Аптекаря.

— Что? — и у меня, и у Стопаря появилось такое выражение на лицах, что Док даже отшатнулся. Впрочем, не более того — наш лекарь ни капли не смутился и твердо добавил:

— Да, у него.

— Док, ты часом — не того? — кузнец покрутил пальцем у виска. — Может, каких настоек опился? Ты у кого просить собрался? Аптекарь — шарлатан, каких свет не видывал! Будто я не помню, с чем он на рынок выходил. Кроме замызганных бинтов да пары склянок с йодом, ничего путного и не видел никогда. Да и за те — драл три шкуры! Или сам не знаешь?

— Знаю. — Док спокойно смотрел на разбушевавшегося фермера. — А также знаю, что все это — показное. У Аптекаря есть лекарства. И много. Да, возможно, что годность многих подлежит сомнению. Но есть и такие, которые способны храниться годами.

— Говори, — я жестом утихомирил Стопаря. — Раз начал — говори. Ты не спроста упомянул это ничтожество, стало быть, что-то знаешь?

— Да, — Док кивнул. — Когда вы… когда в прерии шла резня, в поселок приносили много раненых. Большей частью — без риска для жизни, но бывали и тяжелые. Сыч, узнав, что я лечу людей, так подступил к горлу, что у меня не имелось иного выхода…

— Я помню. Не оправдывайся. Продолжай…

— …Моих средств не хватало. Травы хороши, но не во всем. А Аптекарь крутился рядом. Как я думал — по наущению Святоши. За мной ли следить приставлен, или опыта набираться — на будущее… В общем, мешался под ногами. Но один раз, когда принесли какого-то особо ценного кадра, всего в наколках — лично Грев велел мне вытащить его с того света. А как? У того уже пена на губах появилась — стрела, которой его зацепили, явно была смазана ядом!

— Возможно, — я сузил глаза. — Это — война. Они убивали людей долины, мы — убивали их. Все средства хороши…

Док вскинулся было, но, увидев выражение моих глаз, осел назад…

— Давай о деле, целитель! — Стопарь вмешался, заметив, что у Дока резко испортилось настроение. Мы знали — он не делал различий между ранеными, хоть с той, хоть другой стороны. Указывать Доку на такое расхождение моральных принципов никто не пытался — он все принимал в штыки. Возможно, так и не дав клятвы Гиппократа, он, тем не менее, следовал ей во всем, облегчая участь больных, даже с таким багажом прошлого — и настоящего!