Движение и порыв охотника не остались незамеченными — существо резко развернулось и замерло, приподняв передние лапы. Я медленно приподнял лук — на таком расстоянии, стрела с длинным, кованым наконечником, пробьет эту хитиновую броню, даже если она имеет крепость настоящей кольчуги! Чер, стоявший шагах в пяти позади, тоже вскидывал арбалет…

— Не торопись… — я прошипел, не оборачиваясь. — Не спеши… пусть Он первый начнет…

Гигантское насекомое продолжало покачиваться на своих ногах-лапах, и, из-за отсутствия у него глаз, я не мог понять — куда, а главное, на кого, он собирается напасть?

Но выбор был сделан не нами. Тур, шумно фыркнув, выпрямился и игриво боднул белый валун, лежавший у него на пути. Тяжелый камень отлетел, словно пушинка! Существо мгновенно переменило позу — приподнялись еще две лапы, и теперь он стоял всего на двух. Одновременно, он развернулся в сторону быка — я догадался, что органы зрения ему заменяет великолепный слух! Тур, продолжая резвится, снова склонился над валуном — и крепкие, двухметровые рога, швырнули булыжник в воду. Над озерной гладью не успели разойтись круги — а существо, еще секунду назад стоявшее в опасной близости, сделало неуловимое движение — и оказалось на спине тура! Этому прыжку мог бы позавидовать настоящий лев — оно преодолело расстояние шагов в тридцать, не меньше! А потом… все лапы вцепились в шкуру тура, и из шести ран сразу хлынула кровь! Тур гневно замычал, крутанулся на месте и попробовал скинуть хищника со спины. Но сделать это, было, пожалуй, невозможно… Ни прыжки быка, ни встряхивания не помогали. Тур даже опрокинулся навзничь, видимо, желая протащить нападавшего по береговой кромке, крепкой и жесткой, как наждак. Не помогло. Мы только охнули — бык прокатился по спине, раз пять, но для существа это не значило ровным счетом ничего. Он, как запустил свои когти в спину быка, так и не остался в том же положении. Мало того — бык слабел на глазах…

— Твою же мать! Стреляй, Дар!

— Всем стоять! — я ожег кузнеца бешеным взором. — Не видишь? Его по камням тащат — и ничего! Бык обречен… а нам, нужно пользоваться моментом! Быстро, что встали? Пока там схватка — уходим!

Чер гневно смотрел на быка, у которого уже появилась кровавая пена на морде, поднимал и опускал арбалет — пришлось прикрикнуть:

— Куда? Отвлечешь на нас — все тут останемся! А ну, в кустарник! Живо!

Мы похватали поклажу и, один за другим, покинули берег, где разворачивались события, не сулившие туру ничего хорошего… Существо, словно прилипшее в его спине, вдруг спрыгнуло в сторону — я мог поклясться, что скорость передвижения у него превышает все мыслимые пределы! Тур шатался, мотал головой — а существо просто стояло поодаль. Через пару секунд бык упал на колени. Шестилапый, так же неуловимо, опять оказался на его спине — и вонзил свои конечности в загривок быка. Тот взревел, но, это уже были последние попытки к сопротивлению… Морда быка склонилась к земле, изо рта хлынула кровь…

— Да что ж это такое… — Стопарь, напоследок оглянувшись, перекосился в лице — тварь какая-то, мохноногая, такого зверя завалила! И как?

— Не сейчас, — я тоже обернулся, но, скорее в целях убедится, что никто не следует из нор, уже за нами. — И не здесь. Выйдем наружу — поговорим.

Отряд углубился в заросли. Бык, и в самом деле, пробил полосу, по которой нам стало гораздо легче выйти, чем прежде — когда продирались сквозь колючки, способные вывести из себя даже самого терпеливого человека на свете. Проходя мимо очередного поворота — бык, все-таки, не шел напрямую, а выбирал более свободные участки! — Чер вдруг остановился и указал рукой вправо:

— Смотрите!

Я вгляделся — на земле лежала черная куртка, не похожая на виденные нами ранее одежды бандитов — не изношенная, не рваная и не покрытая грязью — но с аккуратно пришитыми заплатами и даже чистая, будто ее только выдержали в стиральной машине. Единственное, что портило картину — белесые пятна…

— Твою же мать! — Стопарь снова выругался. — Принесла нелегкая! Это еще откуда?

— Не дергайся… — я склонился над одеждой, вместе с Чером, уже осматривающим это место со всей тщательностью.

— Что думаешь?

— Зэки. Их одежда. Но, странно… Они, по слухам, тоже за солью наведывались — но, вроде как, безуспешно.

— Так это когда было? А куртка — словно вчера брошенная…

— Здесь все просолено. Могла и сохранится, — он поднял глаза. — Рядом — ничего. Ни следов, ни вещей. Если б здесь кого убили — кости… а их нет. Да и на куртке крови нет.

— А пятна? — я не успокаивался, желая быть уверенным, что слова следопыта верны. Но он лишь пожал плечами:

— Кто скажет? Может, жир, или грязь въелась. Но, думаю, это не кровь. Я ее на их одежде часто видел — сам знаешь, приходилось… Так вот, она по-другому выглядит. Ткань бурой становится, а эти пятна — светлые.

— Ну и пес ней! — буркнул Стопарь. — Чего встали-то? Куртка и куртка. Наверное, бросили, когда пытались здесь пройти. Ее хозяина уж сглодали давно…

— Возможно, — я согласился. — Другого объяснения нам никто не представит. Да и нужды такой нет… Ладно. Кто б ее там, в прошлом не носил — сейчас в одежде не нуждается. А нам — пора уматывать, пока солнце не село.

Драгоценной соли вытащили много. У каждого за спиной висел мешок, и, как я и думал, вес явно превышал упомянутые тридцать килограмм. Но расставаться с мешками не хотел никто — и я, подумав, решил все забрать с собой. В крайнем случае — упрячем по дороге, благо, охотников на нее среди зверей нет. А люди наш тайник не найдут…

Наконец-то, в долине наступила относительная тишина… Никто не пытался нападать на наших женщин, никто не угрожал и не подстерегал охотников в прерии. Никто, если не считать уже привычных опасностей, в виде огромных волков, редких и опасных Бурых, свирепых крыс или стай диких собак. Но это враги уже известные, и их коварство, не шло ни в какое сравнение, с хитростью и злобой людей… Святоша, по-прежнему поносивший форт при каждом удобном случае, как-то притих и не выказывал прежней злобы. Возможно, потому, что память у жителей прерий оказалось не столь короткой, и его роль в прошедшей войне все хорошо знали…

Ящеры, подобные тем, которых мы уничтожили на берегу Синей реки, больше не объявлялись, словно их и не было. Хорошо это, или плохо — кто знает? Теперь мы знали, что они могут быть… Пожалуй, это было единственное, что омрачало нашу, внешне безмятежную жизнь.

Постепенно все входило в свою колею — мы жили уже установившимся, сплоченным родом, где и беды, и радости, делились на всех поровну. Сова, появившийся в форте после своих блужданий по долине, говорил, что очень скоро наш поселок станет тем местом, из которого и будет исходить возрождение для всех людей прерий, а может быть — и не только… Но у него имелось свое видение будущего, основанное на стремлении превратить оставшихся жителей долины в племя, где преобладали бы обычаи и быт индейцев. Лишь мое равнодушие не позволяло ему полностью утвердиться в форте и тех становищах, которые находились по соседству. Сова сердился — а я встречал его негодование смешками, и каждый раз разбивал все доводы иронией, заставлявшей индейца кипеть от негодования. Но у нас были не времена пионеров-покорителей запада… И мы все — далеко не белые поселенцы, а всего лишь люди, волею судьбы, оказавшиеся в схожих, но все-таки, совершенно иных условиях. К тому же, еще существовал Святоша. Своими речами о божьей каре он уже многим задурил головы. В этом мы сходились — Сова хоть никого не заставлял следовать своим убеждениям, а вот монах… Тот мог и пригрозить, и запугать. Мне это не нравилось. Не нравилось настолько, что я чувствовал — стычка, между мной и этим «пастырем», уже неизбежна…

Дом для гостей должен был быть готов всегда — и для любого количества. Я прекрасно понимал, что завоевывать друзей трудно, а приобрести недругов — легко. Те, кто, случалось, жили у нас по нескольку дней, уходили, уверенные в том, что форт — лучший пример для подражания. А таковых насчитывалось уже немало…