— Что, притих? Дошло, что ли? Ты думал, средства против твоих хитростей нет? Или, я сдуру на приступ попрусь? Дурак… А ты хоть понял, что я каждый твой шаг, как ты из дома вышел, знаю? Док не только лепила — он, еще мои глаза и уши, так-то вот. Понял, щенок? Да ты его не вини… Куда бы он делся? Не станет доносить — я его соседей в землю прикопаю. Он ведь тебе говорил? Говорил. По глазам вижу. Да только, ты не понял. А уйти предлагал? Предлагал. Ты опять не понял. Ну, тогда, извини… Мои ребята многое от местных охотничков переняли — и вас пасли, едва ты в лес вошел. Правда, не здесь планировали встретиться. И девку, вторую, потеряли. Ну да, ничего. Найдем, если понадобится. Теперь хоть, дошло? Вроде, дошло. — Он издевательски улыбнулся. Ухмыльнулись подошедшие и обступившие нас, бандиты.

— Да… Этот, с бородой как у Маркса, сам виноват. Я его по-хорошему попросил долги отдать, что накопились. А он вдруг на нас с топором кинулся! И щенки его — туда же. Пришлось всех успокоить. А долгов — всего ничего. Одну из девочек, на пару ночей, да копья для моих ребят отковать. Ему, видишь ли, много показалось… А теперь — обе шалавы у нас, и пацанва на корм крысам пойдет! Так что, свободолюбивый ты мой, это привет лично тебе…

Он перестал ухмыляться и жестко повторил:

— Каждые две недели! Понял?

— Понял. Договора у меня с тобой не будет. Ты ошибся, Сыч. Я не авторитет — как у вас говорят. Таких авторитетов пруд пруди. И, в другом, тоже ошибся. Я не один такой — прерии большие. Свободных охотников много — это не ты, а тебя, и твоих шакалов, скоро вылавливать начнут. И ты зря спустился в долину. Порядки ваши, Сыч, здесь не приживутся. Тебе только кажется, что ты всех сломал… Пригнул — да. Но это, ненадолго. Зверства твоих отморозков уже в печенках сидят! А поселок, который у озера — еще не вся долина. Найдется немало желающих, отомстить за убитых вашим уродам!

— Ох, напугал-то как! Уж не ты ли их поведешь, ряженый наш? В шкуры закутался, так решил, что крутой стал? — он встал и сделал знак рукой.

На меня сразу навалилось несколько человек — сбили с ног, закручивая руки за спину…

— Ты все-таки, жутко недогадливый. Придется на примере показать, так сказать. Еще раз повторяю… Убивать тебя мне не с руки — не зли, все равно живым оставлю. Легко не отделаешься. Если нужно будет — с живого шкуру спущу! Сила — у меня. Пять, шесть недоумков, погоды не сделают и против сотни не попрут. Попробуют — кое-кто кровью умоется.

— Твои шавки сами скоро разбегутся…

Он с интересом повернулся и велел меня усадить на тот же пень, где только что сидел сам.

— Так, так… То-то, мне казалось, что не все так гладко да складно, как бабы рассказывали. Значит, кто-то решил свалить, да? А ты, родной мой, руку приложил? Признавайся? Приложил… У тебя на лбу все написано — можешь не отвечать. Ну да, это все равно — долго не побегают. Жрать-то, надо? А охотники из них, никакие. Потому я с тобой и лясы здесь развожу. Хотя, и надоело уже…

Я молчал, прислушиваясь к лесу — успела ли Ната выйти из окружения? Бандиты, если заранее не спустились в овраг, поймать ее не могли, ни в коем случае. Все зависело от того, догадался ли Сыч поставить, кого ни будь, и там — на всякий случай. Вообще, как стратег, главарь уголовников никуда не годился. Будь у меня под рукой человек десять-пятнадцать, сгрудившуюся толпу можно было просто расстрелять из луков, на безопасном расстоянии. А если прижать к оврагу — ни один, из этой своры, не ушел живым…

Кто-то с размаху опустил мне на голову кулак. У меня зазвенело в голове, и я свалился с пенька на землю…

— Не нужно… — Сыч лениво посмотрел на громилу. — Он скоро понятливый станет. Как сучку приведут.

— Сыч! — из леса выскочили четыре человека, все запыхавшиеся и взъерошенные. — Там баба его была!

— Взяли?

— Не успели… Она свалила, по склону.

— Придурки! За ней!

В лес, крича и улюлюкая, бросилось еще несколько человек. Сыч велел занести убитых подростков в дом. Их за ноги втащили внутрь и подперли двери стволом.

— Да они и так мертвые?

— Пусть думают, что живыми жгли! Все меньше соблазна… Больше бояться станут!

Кто-то подскочил к дому с факелом…

— Постой! Гарью дышать? Уходить станем, тогда и подпалишь. Мы еще не все, с этим фраером, разжевали. Когда там Зуб, девку притащит? Давно уже послал — что там, бегать разучились? Или, ее без моего разрешения уже пользуют?

Сыч обернулся ко мне. Я видел, что спокойствие начинает ему изменять, и повинен был в этом не я, а неповиновение его собственных псов…

— А где другая? Ребята видели, как вы в лес втроем вошли! Где?

— Хрен тебе, а не Элина, — я иронично улыбнулся. — Ищи ветра в поле. А вот они вас — найдут…

— Бля буду, Сыч. Он дерзит! Хавалку заткнуть?

— Заткни. Но не до смерти… Нужен пока.

Мне с размаху дали под дых чем-то тяжелым. Я упал с пня и на несколько секунд потерял сознание от жуткой боли. Пока я лежал, веревку на моих руках развязали и, подсунув под руки вырванный из ограды кол, привязали врастяжку к деревяшке — теперь я не мог и пошевелиться.

— Так надежнее… А то, помнится, шустрые вы ребятки… Ну, мы тоже не лыком шиты.

Из леса показались двое…

— Нашли? Искать!

— Сыч, — один из вернувшихся примирительно произнес: — Лес большой. Она, как сквозь землю провалилась. Вдруг, на своих наведет? Давай этого в оборот — сам покажет, куда спряталась!

— Да? — он на мгновение задумался и махнул рукой. — А… Черт с ней. Возвращай ребят.

— Петух? Где болтанка твоя? Тащи сюда! — кто-то из телохранителей обратился к кучке бандитов, помельче рангом.

— Оставь! — Сыч неожиданно и зло осадил его. — Не время. В лагере будешь шмалить. Здесь башка ясная нужна.

— Да кто нам угрожает?

— Ты что, не понял? Закрой пасть, говорю! А ты, — он пнул ногой боязливо подскочившего парня, который еще в тот раз угодливо подносил ему какой-то дурман. — Пошел вон! Еще увижу с дурью, на деле — закопаю! Понял?

Сыч прошелся в раздражении по затоптанному огороду и вернулся ко мне. От былого благодушия ни осталось и следа. Стало понятно, что он принял какое-то решение…

— Ты надумал?

— Надумал. Ничего ты от меня не получишь.

— Героем хочешь подохнуть? Так ведь не увидит никто…

Он уселся на ствол дерева рядом и жестом велел всем отойти на несколько шагов.

— Им слышать ни к чему… А тебе — придется. И рожу не корчи, а то ведь я и передумать могу — рядом с Бородой положат, и подпалят… Живым гореть не очень-то приятно, как думаешь? — он помолчал и, со злой тоской, вновь обратился ко мне. — Ты, хоть и борзоват, не по чину, но мужик умный… А с другой стороны — лох полный! Кто ж так разговаривает, с нами? Разве, конченый придурок… Говорили в поселке — блокгауз себе возле речки выстроил! И народец, подобрал тертый — не то, что мои охламоны. Да только ваших против нас, маловато… Дергайся — не дергайся, а кому-то в долине масть держать надо! Я с тобой ссориться не хочу, видел, как на расправу скоры, но и уступать — не стану! Деваться тебе, хоть и ерепенишься, некуда — есть одно средство… Работает на всех, без исключения, кроме меня самого. Это ты скоро увидишь… Ты врубись — мне отступать нельзя! Слабину дам — мои псы, как ты сказал, сами побегут. Не побегут, но кусаться начнут, втрое против прежнего! Ты еще не понял? Это я их сдерживаю, а так, они уже давно всех под ножи пустили. И форт твой мне взять — раз плюнуть. Я даже посылать никого на стены не стану — просто подгоню, десятка два ваших же мужичков, а за их спины подружек поставлю. Или они — вас, или мои ребята — девок их… Уразумел?

Он с расстановкой, делая паузы, ронял слова, а я прикидывал, можно ли как-то ослабить путы на руках. Но узлы были затянуты на совесть…

— Я тебя отпущу. Пусть мои и побрешут малость. Успокоятся… Но больше самоуправства не потерплю. Или…

— Что-то я не понимаю тебя… Зачем такие сложности?

Он осклабился и еще сильнее сощурил глаза.