По еле слышным шагам позади, я догадался — оба моих спутника присоединились и идут вслед, сохраняя небольшую дистанцию. Тоже, надо сказать, привычка, выработанная спецификой прерий — передний, если наткнется на зверя, может не успеть ничего сделать. Но второй и другие — успеют. А если идти кучно — пострадают все…

Нам повезло. Примерно через час я заметил огромное дерево — таких, немало поднялось по всей долине. Рост и мощь гигантов не шла ни в какое сравнение с прежними — мы часто видели деревья высотой не менее тридцати-сорока метров. Вот и сейчас, широкая крона служила естественным зонтом от возможного дождя. Днем — от солнца. Ночью это не так требовалось — но зато мы оставались в тени дерева, а все подходы освещались довольно яркой луной.

На ночлег расположились быстро. Я молча указал Ульдэ на луну. Потом на себя, в последнюю очередь — на Черепа. Она кивнула и прислонилась к стволу, усевшись прямо на землю.

— Твоя стража самая трудная… Позволь мне.

— Это не потому, что я не доверяю. Насколько я в курсе — тебе все равно, когда спать, но предпочитаешь утро. Я — наоборот. Мне проще дежурить ночью и вставать попозже. Вся причина.

Он помялся, потом, решаясь, произнес:

— Я был не прав.

— Скажи Ульдэ, кто это был.

— Ты догадался?

— Да. Латынь не знаю, но, по воронке понял — муравьиный лев. Правда, какой там муравьиный и какой — лев? — это пусть энтомологи будущего разбираются. Мне достаточно жвал и щупалец. И знать — соваться туда не следует, даже без камней для развлечения. Ты решил наказать нас тем, что позволил забраться в овраг — и ничего не объяснил про последствия! Гордость заела?

Череп потупился.

— Послушай… — я взял себя в руки. — Никто не берет под сомнение твой собственный опыт. Более того — именно ты, лучше всех нас знаешь, как бороться с бандитами. Но не считай других совсем уж никчемными. Ульдэ — не «чечако». Помнишь такое слово?

— Помню. Джек Лондон, что-то такое про Аляску. — Череп поднял виноватые глаза. — Если песок не тревожить — после термитов все успокаивается… Сам мурмелион, примерно с футбольный мяч, но щупальца у твари около трех метров. Жвалы ядовиты — узрел как-то раз, как джейр свалился на дно такого оврага. Пара укусов — и бедняга упал на все копыта сразу. А через несколько минут сдох… Все, я молчу. Пойду, расскажу Ульдэ.

Череп отошел. Я облегченно выдохнул. Не хватало еще рассориться…

Утром мы встретили Стару. Она вышагивала совершенно одна — и это по местности, где нападения хищников были такими же частыми, как солнце над головой! У нее не имелось никакого оружия, только посох в руках, на который она опиралась при ходьбе.

— Стара! Зачем ты здесь? Ты ведь была с Совой?

Старуха остановилась и посмотрела на нас. Мы, втроем, окружили ее, ожидая ответа.

— Разве тропы в долине закрыты для женщин? — она говорила с каким-то скрипучим и отталкивающим акцентом. — Разве пыль на земле имеет хозяина? Почему вы преградили мне дорогу? Стара прожила много, она сама знает, куда ей идти!

— Вокруг полно зверей и врагов!

Она презрительно усмехнулась:

— Меня никто не тронет. Стара не воин — ее оружие сильнее копий и стрел. Не вам, впервые взявшимся за настоящие ножи, знать, каким может быть смертельный удар!

Я вздохнул в отчаянии — мало нам Совы, которого не всегда понимали из-за его привычки выражаться иносказательно, и, зачастую, в третьем лице, так еще и эта, полубезумная старуха…

— Мы не хотели тебя обидеть. Здесь могут встретиться люди в синих куртках — это бандиты. Молодых они уводят с собой, а старых просто убивают. Кроме того… Ты должна знать. Все мы — на особом счету. И ты тоже входишь в число приговоренных заочно…

Стара спокойно очертила возле себя посохом круг:

— Ты — Дар?

— Здорово живешь… Ты, что, уже не помнишь меня? А вроде, только что вместе находились возле костра, где Сова… Ну, да ладно. Странно… Я думал, у тебя не настолько плохая память! А ведь столько раз слышал о твоих пророчествах, в свой адрес!

— Помню. Но мои глаза слишком слабы — не то, что уши… Я искала тебя!

— Искала? Зачем? Я сам собирался вернуться. Да и возвращаюсь. Хочешь повторить то, что я уже слышал от Совы? — Я удивился. Старуха ни разу не стремилась поговорить со мной, хотя в жилище своего друга я появлялся не первый раз. Впрочем, я тоже особо не стремился к общению — о чем мне было беседовать с женщиной, чья молодость прошла еще тогда, когда меня и в помине не было? Сова рассказывал, что она стала индианкой задолго до того, как сам он пришел к этой мысли, может быть, более сорока лет назад. Тогда я только удивился — в нашей стране, в те времена, подобное поведение могли расценить, как сумасшествие, со всеми вытекающими последствиями!

— О чем ты хотела со мной говорить?

— Говорить? Говорить будешь ты — Стара искала тебя не для того, чтобы понапрасну разевать свой беззубый рот!

— Может, пояснишь? Устал от загадок.

Она указала посохом на траву:

— Уйдем туда. Твои спутники не должны слышать!

Я растерянно пожал плечами. Ульдэ и Череп согласно отошли в сторонку, а Стара уже направилась в заросли, не обращая внимания, иду ли я за ней, или нет. Мне ничего не оставалось, как последовать туда же.

— Ну, и что дальше?

— Я нашла тебя.

— Еще вопрос. Хорошо, допустим. Так, все же — зачем?

Стара вытащила трубку, примерно такую, как у Совы, и принялась ее неторопливо раскуривать. Я рассердился:

— Меня ждут возле твоего типи, старуха!

— Подождут, — она невозмутимо продолжала свое дело, пуская облачка дыма мне прямо в лицо. — Воину не пристало спешить к своим скво, даже очень юным и таким сладким.

Она рассмеялась весело и беззлобно.

— Меня ждут и в форте. Враг пришел в долину. Он может разорить его!

— Нет… — она так же, не спеша, выбила трубку о землю и убрала ее в мешок. Потом достала из него другой, поменьше, и развязала тесемку, связывающую отверстие.

— …Бабка меня научила, когда я еще голышом бегала, под телегой, на которой кочевали!

— ?

— Не смотри такими глазами, вождь новых людей долины. — Она внезапно раскрыла свои совершенно чистые и ясные глаза. Мне стало не по себе от этих глаз — сияющих и вовсе не старых!

— Ты меня обманула…

— К Старе зрение возвращается иногда, когда она хочет сказать что-то важное… Тому, кто для этого предначертан свыше!

— Стара, не надо со мной так. Я не верю ни в бога, ни в черта, а после всего, что случилось — тем более. Оставь свою мистику, для кого ни будь, другого! Если хочешь со мной говорить, то выражайся проще!

— Хорошо, — она спокойно согласилась. — Как скажешь.

Она высыпала из мешочка несколько камешков разного размера и различного окраса. Они упали на подстеленную заранее шкуру — старуха успела ее разложить, пока я с ней препирался.

— Не верь… — она перебирала их пальцами. — Не нужно. Это не имеет значения. Тобой не правит судьба — ты сам ее создаешь. Своими поступками или мыслями. Себе-то, ты веришь?

— Ты все равно говоришь загадками!

Тем не менее, я заинтересовался — что, все-таки, хотела она от меня? Не могло только пустое желание заставить ее пуститься в эту опасную дорогу, и, к тому же, без сопровождения Совы. Словно угадав мои мысли, она ответила:

— Стара всегда бродит одна — и до того, как вы все стали одеваться в шкуры… и после, с тех пор, как на этой земле все поменялось. Мне известно тут все, хоть она и стала неузнаваемой. Стара знала о том, что будет, задолго до того, как оно случилось…

— Да?

Она уловила недоверие в моем голосе и сгребла камешки в ладонь:

— Не верь. Я не старалась говорить об этом — все равно, никто не стал бы даже прислушиваться. Один только Сова да мой муж, знали, что их ждет… Но и они не доверяли больной цыганке!

— Цыганке? — Я ошалело смотрел на старуху.

— Я — цыганка, Дар. А ты думал, я всегда была старой скво? Косматый Медведь взял меня еще девчонкой — выкрав из табора, где я родилась и кочевала. Наши ромы гнались за ним две недели. Он покалечил двоих, и они отстали. Потом, насильно сделал меня женщиной — и, показав моему отцу простыню, где пролилась девственная кровь, сказал, что я сама с ним сбежала! Кому нужна порченая цыганская девчонка? Меня прокляли, но оставили в покое. А мне было все равно, с кем кочевать — с индейцами, или, с беглыми…