— Ну?

— Никого, пахан! Только шмотки валяются, и все!

Сыч обернулся в мою сторону:

— Вы что же, деревья голыми руками валили? Где топоры?

Я пожал плечами:

— В траве, наверное. Пусть твои сыщики получше ищут — найдут, пожалуй!

— Ладно, оставь… — он с показным миролюбием махнул своим, начавшим обшаривать все вокруг в поисках нашего оружия. — Мне твои топорики ни к чему… Я за другим делом пришел — поговорить.

— То, что ты мужик смелый — это хорошо, — продолжил он, усевшись на поваленный ствол. Один из шестерок быстро подскочил и подал уже дымящуюся самокрутку. Тот взял ее в рот, затянулся пару раз и, с отвращением, выбросил. — Ты что, тля, мне подсовываешь?

Он пнул незадачливого парня ногой, и тот повалился на землю, к радости и гоготу окружающих. Я заметил, как в глазах униженного мелькнула и мгновенно погасла искорка нескрываемой ненависти…

— Вот, зараза, — пожаловался мне Сыч. — Ну, нету нигде табачка, хоть ты тресни… Ты, случаем, не знаешь, в долине он у кого ни будь есть? Курить хочу, уши вянут…

— Я не курю.

— Ну, да, как же… Вижу, вижу — здоровьице бережете, значит. Ну да ладно…

Он поманил продолжавшего лежать парня пальцем:

— Сгоняй к Зубу, пусть шмали даст чуток. Или нет, постой — сготовь своей дряни! Той, которую из грибов делал! Давай, живо!

Сыч снова обратился в нашу сторону.

— В общем, так, земеля… Юлить да вертеть мне с тобой недосуг. Время — деньги! Глупая поговорка, какие сейчас деньги? Мог бы я тебя порешить, прям сейчас, но хочу последний шанс предоставить… У меня оболтусов много, да только охотники они, врать не стану, никудышные. Но и не так, чтоб совсем безнадега. Надо бы кому-то их поднатаскать. Давай, возьмись за дело — а я забуду, что ты с моими людьми по-хамски поступил! Неуважительно. А то ведь, они обижаются. Неровен час, могут и перо в бок всадить. И девочек твоих — их у тебя две, как слышал? Девочек твоих, по кругу — на общак. Так что, выбора у тебя особого и нет. Я, знаешь ли, — он недобро усмехнулся. — Убивать не люблю. Но и спуску давать никому не собираюсь. А ты башкой своей подумай, стоит ли против такой силы переть? Ну, так что?

— Подумать надо.

Стопарь тяжело посмотрел на меня, но промолчал — я незаметно толкнул его ногой. Сыч осклабился довольно:

— Подумай, паря. Подумай. А что бы тебе не так скучно думалось, мы твоего корешка пока к деревцу привяжем, и тебя заодно. А то вы парни шустрые, вон как моих ребятишек разукрасили. Но, уговор такой: я чаи гоняю — ты думай! Как выпью — ответ! Хорошо думай…

Он махнул рукой. Толпа обступила нас и подвела к одному из ранее срубленных, Стопарем, стволов. Бандиты достали откуда-то веревки — я удивленно отметил, что это были настоящие, а не сплетенные из трав-лиан, которыми пользовались мы. Веревки были старые, местами обтрепанные, со следами крови… Один из тех, кто вязал узлы, смачно харкнул возле нас, и, увидев, как я разглядываю ворсистую поверхность, заметил:

— Нравится? Проверенные — сбежать не сможешь! Этими узлами мы уже много кого уговорили… и девочек за собой увели! Твоих, кстати, тоже повяжем!

Он радостно заржал. Возле нас остался лишь один караульный, остальные бандиты разлеглись на траве и стали поглощать нехитрую снедь, принесенную с собой. Кто-то забрался в наш мешок и вытащил лепешки и пеммикан, приготовленные Элиной. Кроме этого, заботливая Ната положила мне в сплетенную корзинку два больших куска отварного мяса и несколько кореньев, прикрыв их сверху свежей зеленью. Случайно, или нет — но в сумке оказалась и баночка с вареньем, до которого очень охоча Элина… При виде этого богатства у многих заблестели глаза:

— Во живут, падлы!

— Слышь, пахан — глянь, какая жрачка! В поселке такой нету!

Он повелительно поманил говорившего к себе:

— А ты кусок не зашныривай. Тащи сюда — смотреть буду!

Сыч, Зуб, Бес и еще один, долговязый, — все, кто по нашим наблюдениям, находились на верхушке этого сообщества — сгрудились возле моей корзинки. Остальные, не скрывая любопытства, тянули головы, стараясь увидеть, что еще может в ней находиться, кроме еды. Наш караульный тоже повернул голову…

— Стопарь…

Он приоткрыл начавший заплывать, глаз.

— Элина сигнал подала! Значит — видела! Надо время потянуть. У меня нож, под рубашкой… Дотянись.

Он без слов пригнул голову и зубами рванул стягивающий пояс на моих штанах. Я скосил глаза — в нашу сторону никто не смотрел. Стопарь вытащил край рубашки — нож вывалился на траву. То, что мы лежали, облегчало нам задачу — никто не приглядывался к тому, что здесь происходит. Стопарь ухватил рукоять зубами и приблизился лезвием к моим рукам. Охранник был поглощен возгласами бандитов, перебиравших содержимое корзинки. Кузнец молча кивнул — готово! Я пошевелил пальцами и осторожно забрал нож изо рта, лежащего ничком, Стопаря. Разрезать веревки на его руках было делом нескольких секунд…

— Эй, кореша!

Сыч бросил пустую сумку и шагнул в нашем направлении.

— Чай я пить передумал… Раз у тебя такая хавка — ты нас у себя на хате напоишь. Или, что там у тебя — землянка? Дом? Короче, веди нас туда. А заодно и скажешь — чего надумал. Поднимите их!

Притворятся связанными не имело смысла. Охранник подхватил меня под руки и, в следующее мгновение, отлетел прочь — я страшным ударом рукояти разбил ему лицо. Стопарь, не теряя ни секунды, подхватил срубленную ветвь, и толпа отхлынула назад. Сыч, побледнев, остался на месте.

— Вот вы какие, значит… Я и говорю — ловкачи! Да только против самострелов, не попрешь, паря…

Кольцо возле нас сомкнулось — не менее пятнадцати бандитов ждали только команды, готовые наброситься всей стаей, чтобы порвать нас на куски…

Сыч предостерегающе поднял руку.

— Погоди, Бес.

Здоровый и весь растатуированный, один из вожаков шагнул в нашу сторону, готовый ударить стальным прутом.

— Погоди, говорю! — Сыч прищурил глаза. — Мира не хотите… В последний раз спрашиваю — или согласишься, или ляжешь вместе с кузнецом в землю! Я ведь знаю, что его семейка тоже с вами. И черный, с той, крашеной бабой, тоже. Мы ведь всех найдем, парень! И тогда — извини… По-другому беседа пойдет.

— Сыч, что с ними разводить? Давай кончать, да за остальными! — предложил Бес, выражающий свое нетерпение больше всех остальных бандитов.

Сыч презрительно посмотрел на него.

— Да? А по лесу и травам шастать, зверя искать, ты будешь? Нет уж, поели сладкого… И хватит. Умнее пора становиться. Куда они денутся? Сломаем… Всю долину прижали, неужто, этих не сможем? Убить всегда успеешь. А поселок их посмотреть — не мешает. Вот ты и уговори — типа, добровольно…

Высокий и широкоплечий Бес злобно посмотрел на кузнеца — тот успел в схватке заехать ему в нос, отчего тот разнесся не меньше, чем у самого Стопаря.

— Давай, старик, топчи дорогу к своим бабам. Не то… — он показал длинное, остро заточенное лезвие.

— Шел бы ты, знаешь куда? Придурок…

Бес сплюнул на землю, возле себя, и сквозь зубы негромко произнес:

— Ты, тля вшивая, будешь нам пургу гнать — сядешь голой жопой на…

Договорить он не успел. Бандит, неосторожно приблизился к силачу на расстояние удара, и Стопарь, не размахиваясь, быстро и точно двинул вперед своим здоровенным кулачищем. Бес согнулся в три погибели и, хватая воздух ртом, повалился на землю. Мгновенно замелькали ножи и стальные прутья, а кое-кто приподнял и нацелил на нас самострелы…

— Тихо, мальчики.

Сквозь возбужденную толпу прорвалась маленькая девушка, и, оттолкнув растерявшегося верзилу, ловко и жестко сбила с ног одного, второго, после чего встала возле Сыча. Недобро усмехаясь, со зловещим выражением на лице — это была Ната…

Она держала в одной руке мой лук со стрелами и меч, в другой — свой дротик.

— Ты, бля!

Сыч что-то попытался сказать, но Ната оборвала его недвусмысленным жестом — дротик сразу уперся ему в горло…

— Тихо… Я же попросила?