Индеец закончил начатый Зорькой рассказ. У Наты подозрительно заблестели глаза. Она порывисто вскочила и поцеловала Сову в щеку. Тот ошарашено дернулся в сторону.

— Что с твоей скво, Дар?

— Она выражает тебе признательность, за твой поступок… А сколько всего скальпов нашито на плаще индейца?

— Мы считаем все скальпы. Звериные — тоже. Но, если ты о человеческих… Звери есть и среди двуногих. Их — девять. По нашим обычаем, достаточно, для того, чтобы начать учиться разговаривать с духами. Белая Сова — наследник рода. Последний из тех, кто носит этот знак, — он показал Элине татуировку, оголив рукав рубахи до локтя. — Со временем, ему предстоит стать шаманом. Люди долины должны знать голоса жизни на земле.

— Пока им требуется кто-то, кто смог бы все организовать… Может быть, тебе подошла больше роль вождя?

Сова отрицательно покачал головой и спокойно отмел предложение Элины:

— Огненный Цветок зря улыбается… Никто больше не играет никакой роли — все стало слишком серьезно, намного сложнее, чем было, до Того дня. Но и раньше род Совы не считал игрушками то, во что верил. А вождем станет другой. Он не умеет разговаривать с небом, ему это и не нужно. Но он умеет говорить с людьми. Мой брат Дар станет им!

Я засмеялся:

— Да ладно, хватит тебе, Сова. Какой еще вождь?

Но индеец вдруг стал непреклонен:

— Мой брат еще не знает своей судьбы. Но я предвижу, как он соберет возле себя многих, и эти люди станут называть себя людьми его рода. И на его плаще будут висеть знаки, по которым каждый увидит — их вождь достоин этого звания. А Белая Сова — шаман этого народа! — будет рядом в трудную минуту… И всегда. Так вижу не только я — Стара говорила индейцу о будущем.

— Старая?

— Стара. Жена Косматого Медведя. Она умеет видеть вперед.

— Да… Этот мир полон загадок. — Ната нисколько не иронизировала. — Еще год назад я смотрела телевизор и читала новости по интернету. А сегодня слушаю, «как бы», настоящего индейца, внимаю откровениям от полубезумной старухи… и вижу, что мой муж, раскрыв рот, уже готов согласиться с тобой если не во всем, то во многом! Извини, Сова, что есть, то есть! Ты, случаем, не забыл, какой век нынче?

— Примерно три-четыре тысячи лет, До рождества. Могу ошибаться на пару другую веков, но в целом где-то так. — Индеец сощурил глаза, в упор буравя маленькую девушку своим пристальным взором. — И ты не сможешь доказать, что это не так.

— Не смогу? Ты, случаем… — Ната внезапно оборвала себя на полуслове, а затем опустила голову. — Ну да, такой подсчет вернее… Уже не каменный период, скорее — железный. Плюс — родообщинный, племенной… Да, Сова, извини еще раз — ты прав.

— Маленький Ветерок — мудрая женщина. Не всякая скво способна отступить в споре, редкая — понять, и лишь единицы — согласиться, даже если думают, по-иному. И почти никто — уступить мужчине! Но могут и притворится… чтобы ему угодить.

— Нет, нет! Я не притворяюсь… Ты, на самом деле, куда ближе к истине, чем я, со своими примерами прошлой жизни. Только к этому так сложно привыкнуть…

— А мне, почему-то легко. Дикая жизнь? Каменный век? Ну и пусть! Не очень и хотелось быть цивилизованной! — Элина задорно тряхнула копной волос, отчего те рассыпались по ее плечам огненной волной…

Сова что-то тихо шепнул Зорьке. Та приподнялась и отошла к вещам индейца, после чего, вытащив какой-то предмет, вернулась к костру. Сова протянул руку — девушка вложила ему в ладонь нечто, похожее на свирель. Я чуть улыбнулся — похоже, мы далеко не все знаем о талантах нашего друга!

Тем временем, Сова скрестил ноги на восточный манер, и приложил инструмент к губам… Полилась тихая, несколько однотонная, но своеобразная мелодия, навевающая одновременно и грусть, и спокойствие — очень своевременно, на фоне ночной тишины и недавнего разговора. Постепенно мы перестали переглядываться и умолкли — музыка индейца все сильнее проникала в душу… Несколько надрывная, порой заунывная, она, тем не менее, что-то трогала в наших сердцах, огрубевших от испытаний. Постепенно, из медленной и печальной, она стала стремительной и резкой, громкой и зовущей! Каким-то шестым чувством я видел в ней скачущих коней, зарево пожарищ, летящие стрелы и крики неведомых врагов! Сова играл — а мне хотелось вскочить и отдаться тревожному ритму! И, кажется, не мне одному… Зорька, до того недвижимо сидящая напротив своего мужа, поднялась на ноги и стала кружиться в танце в опасной близости с костром. Я попытался было ее отодвинуть, но меня остановил жест индейца — он жестом предостерег от любого вмешательства! Зорька, тем временем, закружилась еще стремительнее, а потом стала перепрыгивать через огонь! Сова быстро отложил в сторону свирель и стал набивать ритм ладонями по коленям, сопровождая его неожиданно громким, горловым пением. Это заводило, пожалуй, еще больше, чем прежняя музыка! Зорька, прервавшись на мгновение, быстро подала Сове еще один инструмент — на этот раз самый настоящий бубен! Индеец подхватил его, и ритм ударов стал гораздо громче, четче и еще более энергичней. А Зорька, очевидно, совсем отдавшись танцу, стала раз разом скидывать с себя мешавшие ей одежды… Я застыл, понимая, что сейчас перед нами происходит нечто такое, что доступно уху и глазу не каждого жителя долины! Девушка, не останавливая движений, скинула прочь безрукавку, пояс, головную повязку… вслед полетела рубашка — нашим взорам предстала оголенная девичья грудь! Еще несколько движений в ритме — и она переступила через платье, оказавшись совершенно нагой…

Мои девушки замерли, словно изваяния — да я и сам едва ли мог, что либо, произнести, полностью захваченный происходящим. Сова уже не сидел — он вскочил, и, разведя руки, громко кричал в степь:

— Огню великому, жаждой рожденному! Солнцу и звездам, небу бездонному! Травам и лесу, где обретаемся! Сущему, прочему, в чем все нуждаются! Времени вечному, далям бескрайним! Камням дорожным, источникам тайным! Всем приношу я дары примирения! Людям от вас — благословления! Пляска полуночи! Ночи — спасение! Благословения! Благословения!

Зорька неожиданно подскочила к Элине и рывком притянула ее к себе. Сова снова стал отбивать ритм, сопровождая его с пением — а они уже кружились в танце вдвоем… Индеец вновь стал издавать жуткие, горловые звуки, еще сильнее и резче ударяя по кожаному полотнищу бубна, еще быстрее закружились танцующие — а потом одежда стала слетать и с Элины! Ната широко раскрыла глаза, вопрошая меня без слов — но я молчал, предоставив девушке самой решать, как поступать. Скоро они обе, позабыв о стеснении, прыгали через огонь столь же голыми, какими появились на свет! Индеец пел и стучал, дикий речитатив шамана завораживал, девушки танцевали, будто обезумев, Ната что-то шептала, уставившись в глубину костра — а я, дрожа от возбуждения, сжимал кулаки и скулы, едва сдерживаясь, что бы самому не пуститься в этот безумный пляс… Внезапно Сова прекратил удары, издав какой-то совершенно жуткий вскрик. Я содрогнулся, будто кожей прочувствовав глубину ночи и наше присутствие на этой новой, преображенной земле. Девушки обессилев, упали возле костра. Ната набросила на Элину одеяло, а Зорька, нисколько не смущаясь, прильнула к своему суровому мужу…

На крик Совы отозвался далекий пхиал волчьей стаи. Он ответил еще одним, не менее громким криком-ревом — волки не отозвались.

— Меняется время, меняется жизнь. Прошлого не вернуть, Маленький Ветерок. Не шаману говорить о том, каким он видит будущее… Он скажет лишь то, что хочет видеть, а правда окажется иной. Каменной, или железной — все равно. Но это не возвратит к прошлому.

Он оборвал свой монолог и обернулся ко мне:

— Мой брат выглядит потрясенным… Он никогда не видел танцующих дев?

— Голых — нет. Да и танцев, таких — тоже. Вернее… Нет, это и не танец вовсе!

Сова кивнул:

— Это молитва. Кто-то возносит ее тихо, шепча про себя и отдавая поклоны. А кто-то — устраивает шоу, где пытается доказать всему миру, что он самый набожный… Мой народ относился к этому проще. Он не искал богов в храмах, не рисовал их ликов и не заучивал слов, которые сложно запомнить и нельзя произнести иначе, чем принято.