— Вы вместе упали… Он еще дергался — я перерезала ему глотку.

— Ты? Чем?

— Стеклом, — Ната устало повернулась. — Вытащила бутылку из грязи, разбила и перерезала. И топором тоже… Снова добавила.

Я попытался ей улыбнуться — гримаса исказила лицо.

— Лучше ложись! На тебе места живого нет!

— Лежу. Ната, мы замерзнем.

Она горестно вскинула руки.

— Но я не знаю…

— Способ есть… тебе вряд ли понравиться.

— Какой?

Я повернулся к чудовищу и мотнул головой.

— Вот он.

Она перевела взгляд на зверя, потом на меня, потом опять на монстра, и, в сердцах, воскликнула:

— Ничего не понимаю… Ты что, хочешь снять с него шкуру и укрыться ею? Но я его даже перевернуть не смогу! Я и так не знаю, как смогла тебя вытащить!

— Не надо переворачивать… Снимать шкуру — не надо. Я же сказал тебе — этот способ тебе не понравиться. Но иного у нас нет. Ветер опять усиливается…

Ветер снова налетал, неся с собой обжигающий, просто-таки, ледяной холод. Как она, вообще, смогла столько времени выдержать, сидя возле меня почти голой…

— Но что нужно делать? Скажи мне — я все исполню!

— Вытащи нож. Сядь возле него… и режь шкуру. Вдоль. От глотки к паху.

Ната, стиснув зубы, молча стала делать то, что я велел. Вонь, до сих пор, как-то переносившаяся, стала намного сильнее — она вспорола брюхо чудовища!

— Ой… Какая гадость!

Она отпрянула назад, стараясь не видеть вываливающихся из туши внутренностей. Смрад стал просто отвратительным…

— У него несварение было… по-моему.

Я попытался улыбнуться, но девушка сейчас не воспринимала никакого юмора.

— Так. Пока все как надо. Теперь возьми что-нибудь… и отпихни все это подальше. В грязь хотя бы. Хорошо. Возьми две палки — сантиметров по семьдесят. Нет, не такую — поменьше. Вот, сгодится. Вставь одну между краями шкуры. И вторую — тоже.

Ната морщилась, но старательно исполняла все, что я ей говорил.

— Как руки? Согрелись? Правильно — так и должно быть… Теперь помоги мне подползти поближе — и сама нагнись.

— Что?!

— Мы можем туда забраться и захлопнуть шкуру, выбив палки ногами. В утробе зверя мы будем в безопасности и тепле — до самого утра.

Ната отпрянула с нервным смехом:

— Нет! Не полезу! В эту мерзость? Ни за что!

Я приподнялся на руках и глухо сказал:

— Я не смогу сам. Помоги…

Запнувшись на полуслове, Ната подскочила ко мне, подсунула руки под мышки и, согнувшись, присела возле грязной шкуры поверженного зверя.

— Не полезу!

— Замерзнешь. Внутри туши тепло будет сохраняться долго. Потому у тебя и согрелись руки. Если бы это был овцебык — мы могли напиться его крови и сейчас чувствовали себя совсем хорошо.

— Что?!

— Я не предлагаю тебе пить его кровь. Просунь руку. Тепло?

Ната предательски заморгала ресницами.

— Не могу…

— А жить хочешь? От меня толку мало… До подвала далеко, да и нет смысла туда торопиться — внутрь еще нужно попасть. Это шанс, Ната.

— Я не могу, Дар.

— Хорошо. Я первый. Но ты — следом. Если ты останешься — мы погибнем оба. Ты замерзнешь… а самостоятельно, я добраться до подвала не смогу. И откопать вход — тем более. Зато кое-кто будет сидеть вот здесь, возле этой громадной крысы, с брезгливым выражением на застывающем лице.

— Я не…

Воспользовавшись тем, что она на секунду отвлеклась, я схватил ее за руку и втащил за собой. Ногой выбил палку — теперь, чтобы вылезти, пришлось бы потрудиться. Запах внутри стал совсем омерзительным — так, наверное, пахло в гниющей куче мусора, на городских свалках.

— Меня сейчас вырвет…

— Пусть. Закрой глаза и лицо своей рубашкой. Дыши через нее — так будет легче.

— А ты?

— И я тоже…

Ната подчинилась. Я был прижат ею к ребрам монстра и не имел возможности пошевелиться. Боль в голове, утихшая на время, снова напомнила о себе…

— Исполни мою просьбу… Подсчитай, сколько времени продержится Угар на том мясе, что еще осталось в подвале.

— Думаешь, он жив?

— Надеюсь. Он лаял, когда мы покидали подвал. Если там больше ничего не упало — он мог остаться невредим.

Ната всхлипнула.

— Не могу представить… что его больше нет.

— А ты не представляй. Пока не увидим труп, не торопись его хоронить. Давай, напряги память…

Ната умолкла, подсчитывая в уме несложную задачу, а я, добившись того, что отвлек ее на какое-то время от этого запаха, с облегчением прикрыл глаза. Любое движение и умственная работа доставляли мне сильную усталость. От вони, или от новых приступов боли, стало мутить — я чувствовал, что скоро начнутся рвотные спазмы.

Как я и ожидал, мы очень скоро согрелись. Этот способ я вычитал в записках одного полярного путешественника, которому пришлось так коротать время после того, как он убил белого медведя. Правда, тот вряд ли испытывал такие муки от невозможного запаха… Но и мне не могло прийти в голову, когда читал, что жизнь заставит это вспомнить.

— Ты мог погибнуть!

— А? Что?

У меня все гудело, и слов Наты я не расслышал, хотя мы были плотно прижаты друг к другу.

— Ты ведь мог убежать… Пока он был занят мной.

— Аа… Да, наверное.

Меня тошнило, и я не хотел ничего говорить. Ната вдруг стала вздрагивать всем телом, как тогда, когда у нее начинался приступ.

— Ты мог меня бросить! Мог! А ты с топором — на него! Зачем?

— Дурочка…

Я подсунул под нее руку — оставаться в скрюченном положении было уже невмоготу. Ната, перестав вздрагивать, крепко ухватила мою вторую руку и положила себе на бедро.

— Прижмись ко мне. Сильнее. Еще сильнее! Пусть ты будешь рядом!

Она совсем теряла голову от пережитого ужаса… Ната опустила мою руку себе между ног и зашептала:

— Я больше не боюсь, Дар. Ничего не боюсь!

Я не отвечал. Нахлынувшая внезапно темнота залила все — я ощущал ее внутри себя. И, в этой темноте мне уже ничего не хотелось ни слышать, ни видеть, ни чувствовать…

— Дар!

… Я вновь и вновь пытался ударить его топором. Зверь уворачивался и скалил желтые резцы — не достанешь, не достанешь! Потом голова его раздвоилась, и из нее стали сыпаться мерзкие черви, скользкие и длинные, расползаясь в разные стороны…

— Ох…

— Проснулся? Наконец-то! Я боялась тебя сама будить!

Ната сидела передо мной. В брюхе Бурого оставался я один, да и то лишь наполовину. Моя голова покоилась на коленях девушки, под нее она подложила свою единственную защиту — полностью окровавленную рубашку. Больше на ней ничего не оставалось, если не принимать во внимание узкой полоски плавочек, едва скрывающих интимные места. Похоже, я выглядел не лучше — она с жалостью смотрела на меня, явно не зная, что дальше делать.

— Ты давно вылезла?

— Не очень… Я от вони совсем голову потеряла. Но ты правильно сделал, что втащил меня внутрь. Только в следующий раз лучше замерзну!

— Так правильно или нет?

Она с брезгливостью повела плечами:

— Не напоминай мне об этом… А то меня наизнанку вывернет!

— Это меня сейчас вывернет…

Я уронил голову прямо на край жесткой шкуры. Ната, всплеснув руками, принялась вытаскивать меня наружу.

— Ты зачем? — я уже слабо понимал, что она собирается сделать.

— А ты решил остаться в ней навсегда? Нам нужно возвращаться в подвал… к подвалу и попробовать попасть туда, к Угару! Там есть лекарства и бинты, спирт, мази… Я там смогу тебя вылечить!

— Спирта, по-моему, больше нет. Проверял как-то. Коньяк — да. И все такое…

— Ты еще шутишь? Значит, будешь жить!

— Да я пока умирать и не собираюсь…

Я, сквозь боль, усмехнулся — Ната полностью справилась с собой, и теперь можно не опасаться, что она начнет паниковать.

— Сил хватит?

— Сил?

— Да. Я ведь, нетранспортабельный. Сам не передвигаюсь.

— Ты уверен?

— Да уж, точнее некуда…

Я попробовал пошевелить ногами — резкая боль отозвалась во всем теле.

— Не приведи небо, если он мне позвоночник сломал…