— Зря ты…

Она уронила голову на подушку и мгновенно уснула. Я посмотрел на стол — там стояла полностью опустошенная бутылка кубинского рома! Ната тяжело дышала. Проверил пульс. Сердце билось, как мотор, угрожая выскочить из груди.

— Зачем ты так?

Я прошептал, складывая ее разметавшиеся руки вдоль тела. Нужно было убрать со стола. Дожидаясь, пока скребущийся в двери Угар не подаст о себе знак, принялся наводить порядок.

Раздался грохот. Ната, перевалившись на край постели, упала на пол, потянув за собой и всю громоздкую конструкцию. Я зло выругался — давно следовало все переделать и сбить гвоздями!

Ее рвало. Девушка держалась за живот руками и выпускала из себя выпитую отраву. Ее тело сотрясали приступы и спазмы — я подскочил к ней и подставил ведро. Ната дергалась, словно по ней пропускали электрический ток.

— Сейчас… Потерпи немного.

Я набрал в кружку холодной воды и развел в ней щепотку марганцовки — следовало немедленно промыть желудок. Но как заставить практически невменяемую девушку это проглотить? На глаза попался чайник. Я вставил его в рот Наты, предварительно обмотав тряпкой, чтобы не повредить зубы, и приподнял. Она закашлялась — спазмы повторились. Я еще раз налил воды в рот, вызвав очередную порцию рвоты. Только когда проделал эту процедуру раз пять, и убедился, что в желудке девушки больше нет ничего, кроме воды, решил, что пора остановиться. Тело ее словно стало невесомым — я легко поднял ее и вышел на поверхность.

Дул свежий ветерок. Угар, резвящийся на холме, заметил меня с Натой на руках и сбежал вниз. Он ткнулся в ноги, но я отогнал его, ища глазами, на что бы присесть.

— Охраняй!

Пес сразу стал серьезным и в несколько прыжков взобрался обратно на вершину — ожидать появление возможных врагов. Свежий ли воздух, промывание ли — у Наты выровнялось дыхание, и она уснула, так и не раскрыв глаз. Такая неимоверная доза могла свалить с ног и взрослого мужика, а уж слабую девочку… Я вздохнул — какую девочку? Ты и в самом деле, дурак, Дар…

Она спала почти весь день и пришла в себя только к вечеру.

— Где… Что это? Почему мы на улице?

— Тебе стало плохо, и мне пришлось тебя вынести на свежий воздух.

Она вдруг сжалась, как от удара, и недобро на меня посмотрела:

— Ты меня… попользовался, да? Легче стало?

— Нет. Я не люблю пьяных женщин. И перестань все мерить с этой стороны… Мы остались с тобой вдвоем, Ната. Только вдвоем. Если ты станешь утраивать такие сцены постоянно — это превратит нашу жизнь в кошмар. Такой же, как все это…

— Так ты меня не тронул?! — у нее заблестели слезинки на ресницах. Ната сглотнула и уже более спокойно добавила:

— Я не буду больше пить… И тебя… провоцировать.

Я поднял ее на руки. Ната обвила мою шею и положила голову на плечо.

— Если бы так можно было всегда… Ты не очень рассердился?

— За что? Ты хотела, как лучше, я понимаю. Но если я так тебе… неприятен, то не стоит больше.

— Не ты. Я не могу. Не могу тебе все объяснить…

Она горько скривилась и спрятала свое лицо от моего вопрошающего взора.

Доза алкоголя, выпитого Натой, не прошла бесследно. Весь последующий день ее мучили сильные головные боли, она ходила, пошатываясь, и я силой уложил ее в постель. Ей еще повезло, что вообще осталась в живых — я, внимательно посмотрев на бутылку, похолодел: она, ничем не заедая, практически стакан за стаканом, выпила особо крепкий сорт — около семидесяти градусов. Достаточно, чтобы сжечь все внутренности! Если не промывание, мне пришлось бы копать могилу…

Закончив с ужином, накормил пса и присел на край ее кровати — Ната молча протянула ко мне тоненькую, ослабевшую руку. Есть она отказалась.

— Спасибо тебе.

— Ты хотела умереть? Ты так меня… Ненавидишь?

Ната чуть сжала мне пальцы в своей ладошке.

— Что ты! Не хотела. Так получилось. Я… ты мучаешься. А я не могу — сама. Добровольно. Вот и…

— Так пугает постель со мной, что ты решила пересилить этот страх ромом?

Ната отвернулась. Рука ее ослабла полностью.

— Ты ничего не понимаешь… Не могу я. Не могу.

Я повел плечами.

— Да, наверное, не понимаю. Что ж, не можешь — не… пробуй. Никто тебя не принуждает. Забудь об этом. И… откровенность на откровенность. Мне, конечно, хотелось бы иного… Но насиловать тебя не стану. Не бойся. Может быть, встретим людей, и эти проблемы иссякнут сами собой. Ты уйдешь…

Я встал, но Ната неожиданно поймала меня за руку.

— А ты позволишь мне уйти?

— Ты свободна — и всегда была свободна. Найдем людей — решать будешь сама.

— Я не уйду. Посиди со мной…

— А ты хочешь?

— Да… Скажи, почему ты это не сделал? Почему не переспал со мной, пока я была пьяна?

Я на секунду растерялся. Но прямой вопрос требовал честного ответа…

— Ну, знаешь… Все-таки это не как яблоко — надкусил и выбросил. Хотя, бывало всякое… Я не могу так — словно вор. Да и не в моих правилах брать женщин против их воли, хоть ты можешь и возразить… Если вспомнить прошлое.

— Ты романтик… Обязательно ужин при свечах, музыка для души и чистая постель с лепестками роз. Так ведь только в романах бывает, а наяву — чаще грязные простыни, заплеванный пол и небритые рожи, с перегаром и запахом табака изо рта.

— Вообще-то, меня подобное не прельщает. И если, как ты говоришь, на немытых полах — то это случай не про меня. Да и противно, наверное, на грязной простыне.

— Эстет! — она слабо рассмеялась.

— В этом тоже есть своя красота. Какой может быть — если уж мы говорим откровенно — секс в мусорной куче? Пусть все мрачно и сурово. Но зачем воспринимать жизнь только в черных тонах? И что плохого в интиме, на чистой потели?

— Ты любил свою жену?

Я глухо выдохнул. — Ната в присущей ей манере неожиданно перевела разговор в иную плоскость.

— Давишь на мою совесть? Не нужно… Да, любил.

— Вот видишь… Как я тебя поймала. Любил. А мог бы сказать — «люблю»! А какая она была?

Я пожал плечами — как это объяснить?

— Какая? Какая… Моложе меня… Добрая, умная. И…да не знаю я, как тебе рассказать. Какая… у меня ведь нет фотокарточки. А «любил», сказал потому, что… это реальность. Я не тешу себя иллюзиями. Они могли погибнуть — как миллионы прочих людей во всем мире. И скорее всего — погибли.

— Красивая?

— По крайней мере, далеко не дурнушка. Конечно, с возрастом изменилась, но так со всеми происходит. Так ведь красота женщины — это хоть и многое, но не главное.

— А ты бы хотел, чтобы она всегда оставалось молодой и красивой?

— А кто бы из мужей не хочет такого для своей жены? Разумеется… Когда ты идешь к друзьям, или, просто по улице — то хочется, чтобы с тобой рядом шла привлекательная женщина, обращающая на себя внимание других мужчин. Это эгоизм собственника, но что в этом плохого? И совсем иное, когда люди видят, что она, как говорят, обабилась. Стала толстой, с узлами на ногах, с шаркающей походкой, без интереса и жизни в глазах. Тогда мужчина предпочитает ходить один…

— Ты, все-таки, ее любил… любишь, извини. Но она перестала тебе нравиться — как женщина.

— Я вот этого я не говорил.

Ната кивнула.

— Говорил. Только что. И не надо меня уверять, будто ты имел в виду всех, в общем смысле. Я прекрасно разбираюсь в твоей интонации — ты сказал именно то, что хотел сказать.

— Злюка ты, Ната. Молодая… и опытная, как ни странно. Постоянно ищешь в моих словах какой-то скрытый смысл. Моя жена не дошла до такого состояния, по крайней мере, внимание на нее еще обращают. Обращали… Может, мне что-то не нравилось — но не настолько.

Девушка попыталась приподняться. Я поддержал ее за плечи, положив подушку повыше. Она благодарно кивнула, однако, на мою попытку прекратить разговор лишь крепче ухватилась узкой ладошкой за мою руку.

— Тебе нравились тоненькие и стройные, так?

— Ната, столько дел ждет… Ну почему, «нравились»? И сейчас нравятся. Если хочешь — как ты… Времена Рубенса прошли — этот эталон уже давно не в моде. Да и как можно было восторгаться массивными телесами, и необъятным задом, извини за прямоту, не представляю? Хотя, может, кому и подходит — вкусы у всех разные…